Неустойчивость русского права наследования[19] часто давала вдове высокий статус. Перед нами нечто двойственное: с одной стороны, классическое поучение к сыну в стиле византийской учительной литературы; с другой - ностальгические, беспомощные попытки вспомнить или сочинить мягкую "гармонию полов", основанную на мирном предусмотрительном послушании слабого пола и благодарной за это твердой сдержанности другого. В Сильвестре борется "мужское я" - государственника и политика жестокого времени - с чем-то материнским в его душе. Интересное подтверждение мне видится в том факте, что Сильвестр был, кроме "Домостроя", автором жития княгини Ольги, "первой христианки" Руси. Это единственное житие, вышедшее из-под его пера[20]. Обращение Ольги, видимо, символично для Сильвестра: это потеря женщиной языческого буйства и "опасности", "неукрощенности". Это образец "правильного поведения".
2.5 "Домострой" как литературный памятник
Имея множество источников[21] и редакций, "Домострой" Сильвестра кончается "послесловием" - "Словом отца к сыну" - и распадается на три части, первая из которых трактует о "духовном строении", вторая - о "мирском строении", третья - о "домовном строении". Намерение автора видно в плане сочинения: мир как тройственная иерархия подобий. Небо с его Господином (Богом), Государство (с Царем во главе) и Дом (с Хозяином его) "входят" друг в друга, копируя друг друга как при восхождении и нисхождении, так и во внутренней структуре.
Приложением идет "Чин свадебный" (его нет в редакциях Сильвестра, но он дошел до наших дней в других списках).
Стилистику памятника можно назвать "нормативно-перечислительной". Тип установления - упорядоченная ритуалом последовательность действий, предметов; норма (но не закон), работающая по модели: "перечисленное-существует". Не произнесенного как бы и нет. Эти умолчания красноречивее всего: нет абортов, разводов, супружеских измен, отхожих мест, проблемы экологической утилизации отходов, нет и смерти. О дурном не упоминают; если и говорят, то скупо, вскользь, как о примере, взывающем к искоренению.
"Домострой" дает застывший, статичный образ действительности, что подтверждается лингвистическими наблюдениями: в нем превалируют существительные, глаголы резко меняют путь мысли, играя роль скреп или "переключателей", членящих текст.
Конкретная действительность у Сильвестра описана с большим разнообразием, дифференцирование. Однако мир абстрактного мышления, мир государственно-богословских построений нерасчленимо целостен, тоталитарен (в понимании Н. Бердяева). Тут - основной нерв противоречия и внутренней неконгруэнтности авторского замысла и результата его литературного труда.
Подчеркнуто важно в "Домострое" выступает чин. В средневековом мышлении не находилось места случайности. Все стратифицировано. В обиходе тогдашней Руси у всякого места и у всякого человека наличествовала маркировка. К примеру, в избе наиболее почетным местом была лавка под образами (иконами) в "красном углу" и т. д. Однако традиционная система чинов и степеней, на которую опиралось родовое боярство, начинала мешать реформам Ивана IV. Целью власти было "переградуировать" модуль государственности, установить единоначалие и сквозную иерархию, и этой цели "Домострой" пытается по-своему соответствовать, но вязнет в ритуале, чине и норме. Правы те, кто считает, что "при взгляде на литературу XVI века можно отметить развитие в ней рационалистических тенденций (...) Отношение к природе изменилось. Она поддалась познанию и, как результат, оказалась в услужении человеку..."[22]. Если учесть, что мужчине традиция православия приписывала коннотацию разума, Логоса, а женщину характеризовала как существо природное, понятно, отчего идеалом для "Домостроя" оказывается тип "осваивающего" хозяйства, перемалывающего и перекраивающего природную данность. В нее "Домострой" включает и женщину, и ребенка.
Сильвестр искусно играет словом и лингвистическими средствами пытается закрепить свою схему. "Домострой" можно характеризовать как терминологическую реакцию тогдашней "интеллигенции" на тогдашние планы властей. Намеренно или несознательно Сильвестр совместил два значения слова "государь" (первое - царь, князь и второе - домохозяин, глава семьи) в одно[23]. Например, неясно, какое значение придать слову "государь" во фразе: "А служили бы государем своим верою и правдою, и добрыми делы и труды, а государь и государыни людей своих жаловали бы, и кормили, и поили, и одевали...". То же происходит со словом "наказание", которое он последовательно употребляет в значении "наставление" и в значении "расправа, порицание, кара". С одной стороны, "а плетью с наказанием бити, и разумно, а с другой - "...а не кается и не плачется о грехе своем и вине, то уж наказание жестко надобет, чтобы был виноватый в вине, а правой в правде..."[24].
Пространственные модели памятника тяготеют к традиционным. По горизонтали пространство делимо на внешнее (мужское) и внутреннее (женское). На первый взгляд кажется, что автор помещает женщину в центр, но это лишь первое впечатление. Цель автора - дать рецепт контроля за этим "центром", что осуществляется: 1) через контроль доходов и денежных сумм; 2) через подчинение себе, а не жене ключника - домоправителя; 3) через лишение женщины права принимать самостоятельные решения; 4) через присвоение мужской половине дома права вмешиваться в области, традиционно принадлежавшие женской половине (воспитание детей, контроль за продуктами питания, женскими рукоделиями и т. п.).
Другой идеей Сильвестра был замысел усилить начало моногамии, снизить "кочевой потенциал" российского мужчины, сделать его более оседлым и привязать к дому. Он полагал, однако, что начала взаимного соглашения в семье достигаются не разделением прав, но слиянием дома в единый организм под властью "господина".
По вертикали, как уже отмечалось, "Домострой" дает классическую средневековую трехчленную пирамидальную структуру с принципом "восходящей отчетности": чем ниже на иерархической лестнице стоит существо, тем меньше его ответственность, но также и свобода. Чем выше - тем больше власть, но и ответственность перед Богом. В модели Домостроя царь отвечает за всю страну разом, а хозяин дома, глава семьи - за всех домочадцев и их грехи; почему и появляется нужда в тотальном вертикальном контроле за их действиями. Вышестоящий при этом имеет право карать нижестоящего за нарушение порядка или нелояльность к его власти.
Время в "Домострое" образует архаический круговой цикл аграрной цивилизации. Круг намеренно, демонстративно замкнут. "Стояла вечность на дворе" - можно сказать, очутившись внутри космоса "Домостроя". Перед нами, скорее, не Утопия, но Пантопия: вечность и неотменимость универсальных норм, обязательных всегда и везде к применению. У природы, как и у женственности, отнимается собственный "источник движения": движителем всего оказывается универсальный мужской принцип - Логос. Христианская идея линеарности времени "Домостроем" еще не осознана[25]. Круг времени движется посезонно, год за годом, но еще и квантовыми переходами (дед - отец - сын - внук), выказывая себя в смене поколений, должных быть копиями или подобиями друг друга.
Идея экономии всего (напомним, что "домострой" - русская калька с греческого "эйкономия") применена и ко времени, но в своеобразном варианте: суть в том, чтобы максимально загрузить домочадцев и жену работами, не оставить ни секунды свободного времени. Праздность и предоставленность самому себе понимаются как зло, а несамостоятельность - как добро. Но однозначно оценивать такую "экономию" нельзя: впоследствии "Домострой" явился базисом для российского купечества и предпринимательства, так как многие именитые купцы и промышленники конца XIX - начала XX века были выходцами из старообрядческих семей, носителями иного этоса, чем жители безалаберно-созерцательной Москвы, набитой "гулящим людом", перебивающимся подачками от государевой службы, от боярских щедрот,
Но самое интересное в концепции времени в "Домострое - его "поедание". Круг времени задан исключительно рецептурой блюд и пищевыми рекомендациями: что, когда и из чего готовить. В акте поедания время осваивается и присваивается. Чрезмерность - сотни рецептов! - это еще и образ воздаяния, зримая плата за годовой труд: символический итог времени и "экономии".
Медиаторные процессы "Домострой" пресекает; причем особо обращает внимание на разрывание контактов женщин с женщинами. "Бабки-потворницы", слуги, подруги-сплетницы - со всеми ними жена не должна видеться. Поражает масса бытовых примеров, сценок из жизни: фольклорная черта в учительном памятнике. Первоосновой власти автор видит контроль, он, вероятно, и является "профессией", трудом домохозяина и государя.
К XVI веку совершенно смолкает женское слово в литературе. Принимая во внимание мнение академика Д. Лихачева - "никогда еще литература не играла такой огромной роли в формировании действительности, как в XVI веке", - это можно счесть важным симптомом. Но кроме Слова есть еще Дело. По мнению И. Забелина, последнее слово всегда остается за государем (мужчиной), но делом в доме занимается государыня ("делодержец дому"[26]; дело видится молчаливым, но действенным сопротивлением монополии на слово.