См. об этом, напр., книгу Ф.Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
Высказанные здесь соображения о субъекте культуры не являются ни бесспорными, ни тем более общепринятыми. Более того, культурологи XX в. в основном предпочитают видеть в культуре явление сугубо общественное, социальное. Такова, например, марксистская концепция культуры, такова идея М.М.Бахтина о «диалоге» как универсальной основе любой культуры, такова и развивающая идеи М.М.Бахтина мысль С.С.Аверинцева о «понимании» как стержне гуманитарной культуры. Сюда же надо отнести и концепцию культуры у структуралистов, которую в отечественной науке наиболее полно развил Ю.М.Лотман. Он, в частности, понимал культуру как явление не только общественное, но как знаково-коммуникативное в первую очередь.
В нашу задачу сейчас не входит развернутая полемика с таким пониманием культуры. Еще менее автор склонен отрицать важность общественного, социального в становлении и развитии культуры, — об этих аспектах мы еще будем вести подробный разговор. Но некоторые наиболее принципиальные соображения по этому вопросу все же должны быть высказаны уже сейчас.
Во-первых, любое явление, касающееся человека (за исключением моментов чисто физиологических), можно назвать общественным, но лишь в том, наиболее широком смысле, что человек вообще есть существо общественное и его становление и развитие невозможны вне некоторой группы себе подобных. (Так, во всяком случае, утверждают дарвиновская теория эволюции и сложившаяся на ее основе материалистическая концепция возникновения человека, наиболее убедительно представленная в работах Ф.Энгельса.) Но какова была роль индивидуума в становлении «человека культурного» — это несколько другой вопрос. И научная психология, и практический здравый смысл подсказывают нам, что осмысление мира человеком — процесс прежде всего индивидуальный, хотя эта индивидуальность и должна обладать качеством социальности. Да иначе, собственно, и быть не может: общение на уровне культуры предполагает наличие обобщенных понятий, которые могут образовываться только в индивидуальном сознании. Понятие предшествует языку как системе знаков, предшествует всякой коммуникации. В самом деле зачем речь и язык, когда не о чем говорить? Содержание общения по необходимости должно быть индивидуально, форма же складывается в процессе социальных контактов.
Во-вторых, представление о культуре как о социальном явлении — не единственная традиция в гуманитарных науках. Традицию противоположную, согласно которой человек в своей практике остается один на один с миром и «единолично» должен решать вопросы ценностного и миросозерцательного характера, можно наблюдать, в частности, в философии И.Канта, который, пожалуй, ближе всех философов подошел к культурологической проблематике. Его основополагающие этические, эстетические, гносеологические категории («чистый разум», «практический разум», «категорический императив» и пр.) носят ярко выраженный асоциальный характер. В философии И.Канта универсальной оппозицией является оппозиция «я — не-я», а это, как видно из предшествующего, оппозиция собственно культурологическая.
Кроме И.Канта и кантианцев (впрочем, не всех) оппозицию «я — мир», выражающую индивидуально-личностный подход к культуре, положили в основу своих культурологических построений и другие философы, в частности А.Шопенгауэр, Ф.Ницше, А.Камю, представители русской религиозной философии XX в. (В ней, впрочем, важное значение имеет и категория «соборности».)
Наконец, в-третьих, история человечества все более и более повышает роль личности, индивидуальности как субъекта культуры. Если ценностную систему идей первобытного племени еще можно представить достаточно однородной, то в XIX—XX вв. это становится, как правило, невозможным. С течением времени человеческая индивидуальность становится все меньше сводима к свойствам ее социокультурного круга, о чем справедливо писали, в частности, М.М.Бахтин и Д.С.Лихачев. Личность, вопреки марксистской формуле, все же не исчерпывается «совокупностью общественных отношений». Так что, изучая, например, русскую дворянскую культуру конца XVIII — начала XIX в., мы с необходимостью должны будем сделать два вывода: с одной стороны, эта культура является реальным социокультурным целым, а с другой стороны, отдельные личности, входящие в эту культуру, оказываются, в сущности, носителями разных индивидуальных культур и не приводятся к общему знаменателю. Факт наличия социокультурной общности оказывается не более значим, чем факт индивидуально-культурных различий между, например, Пушкиным и Кюхельбекером, Татьяной Лариной и Ниной Воронской и т.д.
Такая дифференциация наблюдается почти в любой социокультурной общности. Даже если весь социум или этнос охвачены одной общей ценностной системой, подчиняют свое бытие некоей верховной ценности (например, социальной или национальной свободе), то и тогда между отдельными личностями, входящими в данное социокультурное объединение, нельзя безоговорочно ставить знак равенства: каждый человек — патриот или революционер по-своему.
Кроме того, с развитием личностного самосознания человек становится все более одиноким перед коренными вопросами культуры о смерти и смысле жизни в первую очередь. Как справедливо было сказано: «Каждый умирает в одиночку». Загадки бытия: «За чем я живу?», «Почему я должен умереть?», «Что со мной будет после смерти?» с разной степенью настоятельности мучают каждого, и решать их приходится все-таки наедине с самим собой.
Итак, из сказанного можно сделать два вывода. Во-первых, культура является формой эмоционально-личностного отношения человека к миру. Во-вторых, культура, будучи общественным феноменом, является в то же время делом сугубо личным, а поэтому личность и есть основной носитель (субъект) культуры. Из этих двух основных посылок мы и будем исходить в дальнейшем.
Список используемой литературы:
1. Арнольдов А. И. Введение в культурологию. — М., 2003.
2. Введение в культурологию. — М., 2004.
3. Гуревич П.С. Культурология. — М., 2002.
4. Культурология. История и теория культуры. — М., 2005.
5. Соколов Э.В. Культурология. — М., 2003.