С 23-й Олимпиады (688 г. до н. э.) в олимпийской программе появился кулачный бой. Кулачные бойцы тоже бились без учета времени до тех пор, пока один из них не признавал себя побежденным. Нередко схватка длилась несколько часов, так как признаваться в поражении считалось позорным.
Сначала бойцы вели бой голыми руками, но затем перед схваткой стали бинтовать кисти рук мягкими кожаными ремнями, чтобы защитить их от повреждения и одновременно увеличить силу удара. Со временем на ремнях появились кольца из твердой кожи и даже металлические бляхи. Соревнования проводились не на стадионе, а в Альтисе, около алтаря Зевса, и тоже сопровождались звуками флейты.
Первым олимпийским чемпионом в кулачном бою стал Ономастос из Смирны. Оливковым венком за победу в кулачном бою был однажды увенчан великий математик Пифагор. Но самым знаменитым кулачным бойцом былДиагор с о. Родос, одержавший победу на 79-х Олимпийских играх в 464 г. до н. э. и основавший целую олимпийскую династию Диагоритов: три его сына и два внука стали чемпионами. Через двадцать восемь лет после победы Диагора, в 436 г. до н. э., сразу два его сына стали олимпиониками: Акусилай — в кулачном бою, Дамагет — в панкратионе. После награждения сыновья подбежали к присутствовавшему на торжестве отцу и возложили свои венки победителей на седую голову отца, подняли его на плечи и понесли вокруг стадиона. «Чего же еще ты ждешь от жизни?» — воскликнул один из зрителей. Но Диагор этого вопроса уже не услышал — сердце старика не выдержало ликования и остановилось.[4]
С 33-й Олимпиады (648 г. до н. э.) в программе появился еще один вид соревнований —панкратион, представлявший единоборство, соединившее элементы кулачного боя и борьбы. Это был один из наиболее жестоких, безжалостных видов греческих боевых искусств.
Соревнования начинались кулачным боем, только руки у бойцов оставались свободными, без ремней. Это понятно, так как возник панкратион в условиях боя, когда противники бросали оружие и переходили к рукопашной схватке.
Стоя твердо на расставленных ногах, с туловищем, слегка отклоненным назад, бойцы начинали наносить друг другу изматывающие удары руками, применяли при этом приемы самозащиты, увертывания и обманные движения. В случае падения одного из соперников на землю схватка продолжалась в виде борьбы в партере.
Разрешалось применять различные захваты, броски, удары ногами и даже болевые приемы. Запрещалось только царапаться и кусаться, а также наносить увечья ударами пальцев в глаза, рот и нос. Борьба продолжалась до тех пор, пока один из атлетов не признавал себя побежденным. Среди панкратионистов и кулачных бойцов на соревнованиях не было спартанцев, для которых признавать свое поражение считалось недопустимым (их девиз: «со щитом или на щите» — победить или погибнуть).
Греки считали панкратион самым красивым и мужественным видом поединка, требующим от атлета, по словам Пиндара, «силы льва и хитрости лисицы».
Первым олимпиоником -панкратионистом стал в 648 г. до н. э. Лигдам из Сиракуз. Известным борцом был Аррихиониз Фигалии, который, выиграв уже дважды соревнования на Играх 572 и 568 гг. до н. э., победил и на следующих — в 564 г. до н. э., но пал на площадке мертвым, так и не отдав победы и получив звание олимпионика посмертно.[5]
Прославленным панкратионистом был Феагениз Фозоса, в 480 и 476 гг. до н. э. увенчанный венком победителя Олимпийских игр, имея при этом еще много побед на других панэллинских соревнованиях. Греки называли его «сыном Геракла».
Огромной популярностью пользовался Полидам из Скотузы — победитель соревнований в панкратионе на Играх 93-й Олимпиады (408 г. до н. э.). О мощи Полидама ходило много легенд. Рассказывали, что он упражнял свои силы на поединках с самыми мощными быками, а однажды голыми руками задушил льва. И погиб он как герой, пытаясь удержать свод грота, угрожающе нависшего над его друзьями. Их он спас, но сам был заживо погребен под рухнувшей на него неимоверной тяжестью.
С 25-х Игр (680 г. до н. э.) в олимпийской программе появились состязания в беге колесниц, а с 33-х Игр (648г.дон.э.) добавились состязания в верховой езде — гонки на лошадях, которые иногда разнообразились скачками на необъезженных конях и мулах.
Владельцы коней чаще всего не принимали непосредственного участия в состязаниях. Вместо них выступали их рабы, специально обученные искусству возничих и наездников. Если они побеждали, венок победителя доставался не им, а владельцам коней. Рабу в этом случае полагалась лишь шерстяная повязка на голову.
Особенно высокой зрелищностью отличались гонки колесниц. Двуколки разных цветов, запряженные четверкой лошадей, выезжали на поле и выстраивались в одну линию. По сигналу трубы срабатывало стартовое устройство, колесницы срывались с места и в клубах пыли на бешеной скорости мчались по прямой, пытаясь быстрее достигнуть поворотного столба, обойти который было очень сложно, так как колесницы здесь нередко сталкивались и опрокидывались. Участники соревнований проезжали в общей сложности 12 кругов, составлявших примерно 72 стадия (13,84 км), делая при этом 23 поворота, что требовало исключительно высокого мастерства возничих. Особенно почетной считалась победа конной упряжки, достигнутая на двух Олимпиадах подряд. Мировой славой пользовались четверки коней спартанца Эвагора и афинянина Кимона старшего, добившиеся побед на трех Олимпийских играх. Четырех коней Кимона после его смерти похоронили рядом с фамильной гробницей, увековечив их славу бронзовым монументом.
Не менее легким делом былискачки на конях. Кони не имели ни седла, ни стремян. Управлять лошадью приходилось с помощью собственного тела и несовершенной уздечки. Всадники проезжали всего один круг, чуть больше километра. Лошадь, сбросившая наездника и пришедшая при этом первой, все равно считалась победительницей. Разновидностью конных состязаний были бега кобылиц - кальпа, в ходе которых на последнем этапе наездник соскакивал с лошади и бежал рядом до финиша, держа ее под уздцы.
Рассмотренные виды соревнований составляли основу программы Олимпийских игр. В каждом виде состязаний, включая пентатлон, победителем становился один атлет. Мы знаем, что наградой победителю служил оливковый венок. Никаких золотых медалей, драгоценных подарков или денежных наград. Скромно? Но венок был не просто почетной наградой, по убеждениям древних греков в нем содержалась волшебная сила, ибо он обеспечивал победителю покровительство Зевса.
Олимпийский герой увозил венок с собой на родину. Возвращение олимпионика домой выливалось в подлинный триумф. Одетый в пурпурные одежды, в сопровождении родных и друзей, он въезжал в родной город на колеснице, запряженной белыми конями. Нередко при встрече олимпионика земляки разрушали часть городской стены в знак того, что полису, имеющему таких славных героев, не страшны враги и не нужны крепости. Полис до конца его жизни даровал победителя почестями. Его избирали на самые почетные должности, отводили лучшее место в театре, кормили за счет казны, освобождали от налогов. В Спарте олимпионик удостаивался чести сражаться на войне рядом с царем. Видные греческие поэты посвящали олимпионикам стихи, их имена высекались на камне, изображения чеканились на монетах. Тем, кто побеждал на Играх не менее трех раз, ставили статуи лучшие скульпторы. Особых почестей удостаивались периодоники — победители всех панэллинских соревнований, проводившихся в четырехлетний период Олимпиады. Периодониками были уже известные нам Милон из Кротона, Феаген из Фозоса, Диагор с Родоса, Пифагор из Магнесия, дважды получивший этот титул, и другие.
Так обстояли дела в период наибольшего расцвета Олимпийских игрр. Но уже к IV веку до н. э. стали проявляться первые признаки кризиса греческой рабовладельческой системы, заметно повлиявшего на судьбу Олимпийских игр.
ГЛАВА II. АГОНАЛЬНОЕ НАЧАЛО В ЭЛЛИНСКОЙ КУЛЬТУРЕ
2.1 Агональность в античной философии
Слово «агональность», вынесенное в заглавие, сразу же вызывает недоумение, подозрения в искусственных, мнимых новациях, загрязняющих ноосферу науки. Хотя подобное можно сказать и о других, уже заслуженных и почетных словах, дослужившихся до звания научных терминов, т. е. слов, превосходящих своих лингвистических собратьев точностью, доказательностью, определенностью и последовательностью своих значений. Кто может уверенно доказать, что, например, термин «экономика» более простой, ясный и очевидный, чем та же агональность?
Но дело здесь серьезней, гораздо серьезней. Смысловой императив термина «агональность» вызывает внутреннее сопротивление мысли, не желающей впускать в свой мир нового работника, напоминающего ей о ее далеком прошлом и скором будущем. А вот ди-агональность уже стала привычной, а ее рассекающая и разрушительная работа вовсе не воспринимается в качестве угрозы мысли и человеку, хотя умножающая диагональность умножает и криминальность. И если ди-агональность рассекает, расчленяет вещи и фигуры, то агональность сохраняет их исходную организацию в качестве целостных интегральных форм и образований. Агональность выражает «трудовую» причину целостности, которая сохраняет и воспроизводит себя посредством своеобразных хозяйственно-подобных творческих взаимодействий. Ибо всегда находятся «все вещи в труде…».
Но агональность выражает не просто любые целостности, а иные целостности. Есть вертикаль, горизонталь, диагональ, а есть… иное, связанное с этими измерениями, но не совпадающее с ними. Есть Бог, творение, дьявол и иное — вечность. Агональность — форма вечности в нашем мире, изрезанном диагоналями, вертикалями и горизонталями. Агональность представляет естественные, несотворенные человеком целостности и единства, которые невозможно разложить на части и затем снова воссоздать из них. В агональном и посредством него действуют объективные миротворные силы, создающие такие типы целостностей. В этом плане агональное сродни идее всеединства Вл. Соловьева, который понимал его как особую целостность, образуемую свободными взаимодействиями частей, обретающими через это свое служение целому больше свободы, чем они могли иметь ее в иных своих состояниях. Агональность выражает единство (всеединство), целостность бытия, социума, человека, духа; но не всякое единство и не всякая целостность есть наличное бытие агональности. Системное, механическое, суммативное единство и целое не относятся к агональности, а проходят по ведомству диагональных или диалектических конструктов, зачастую вовсе выходя за их пределы в сферы постдиагональные.