Концептуализм — искусство интеллектуальное, во многом ироничное. К тому же это своего рода протест против коммерциализации искусства, ибо его произведения невозможно, да и не имеет смысла, продавать и покупать. По представлениям концептуалистов, от художника не требуется вечных творений. Главное — передать ощущение настоящего времени.
Поскольку в концептуальном искусстве важно не само изображение, а его смысл, иногда оно может вообще отказаться от экспоната, лишь рассказав об идее. Например, к одному из вернисажей была получена телеграмма от художника, который сообщал, что помнит о выставке. Эту телеграмму и демонстрировали зрителям.
Всё же концептуалисты были заинтересованы в сохранении своих идей, поэтому тщательно документировали их. Одним из примеров такого подхода стала широко известная нью-йоркская Выставка-манифест 1969 г., на которой было объявлено, что она состоит из каталога, а «материальное присутствие работ — дополнение к каталогу».
Однако идее совершенно не обязательно замыкаться в выставочном пространстве. Концептуальным объектом (с соответствующими комментариями) может стать пляж, улица, населённый пункт, инженерное сооружение, известный памятник — скульптурный или архитектурный. Зритель, наблюдая за созданием произведения искусства, оказывается его соавтором, а сам процесс становится более важным, чем результат. Этот принцип получил воплощение в так называемом процессуальном искусстве.
Художники-концептуалисты. Как течение концептуализм оформился в конце 60-70-х среди художников США, Великобритании, Италии (в Италии назывался Arte Povera), Франции, Нидерландов, Советского Союза. По мнению апологетов течения, поскольку концепция произведения важнее ее физического выражения, цель искусства –передать идею или свидетельствовать о событиях, ее содержащих, что можно осуществить при помощи фотографий, разнообразных текстов, магнитофонных и видеозаписей и т.д. Порою концептуальное искусство может вообще обойтись без экспонирования. Пример такого подхода – известная нью-йоркская «Выставка-манифест» 1969, на которой было объявлено, что она состоит из каталога, а «материальное присутствие работ – дополнение к каталогу».
Большую роль приобретает инструкция к пониманию арт-объекта. Зрителю предлагается сопоставить свое мнение с концепцией автора – вступить с ним в интеллектуальную игру. При этом одни работы оказывались намеренно банальны, другие выставлялись, чтобы забавлять или шокировать зрителя.
Движение быстро росло и приобретало международный размах. В духе концептуализма работали художники Дж.Кошут, ЛеВито, Р.Берри, Л.Левин, Х.Хааке в США, Я.Диббетс в Я.Диббетс в Нидерландах, П.Мандзони, В.Аккончин в Италии, Арнатт, Берджин, Крейг-Мартин, Келли, Лонг, Б. МакЛин в Великобритании и др. Значительное влияние на концептуалистов оказала деятельность теоретика и практика дадаизма Марселя Дюшана (1887–1968), который еще в 1913 в Нью-Йорке стал выставлять осмысленные в новом ключе предметы массового производства – реди-мэйды: велосипед на табуретке (1913), писсуар «Фонтан» (1918), «Мона Лиза» с усами и т.д. Подчеркивая это влияние, английский концептуалист Брюс Науман сфотографировался выплевывающим струю воды и назвал изображение Автопортрет фонтана (после Дюшана).
62 Е. Уорхолл
Образы массовой культуры, отрицание серьезности искусства и использование или воспроизведение реальных банальных предметов — всего лишь поверхностное определение поп-арта, иными словами популярного искусства (Popular Art). Каждый автор по-своему описывал и представлял это направление. Для Уорхола поп-арт — «это о любви к вещам».
Художники поп-арта часто использовали фотографию в своем творчестве, и как составную часть произведения, и как источник. Однако только об Уорхоле можно определенно сказать, что фотография в ее различных проявлениях — от газетных вырезок, популярных карточек звезд, снимков в фотографическом автомате и полароидов до документальных съемок в ночных клубах и путешествиях — неотделима от его творчества.
В начале 1960-х Уорхол создает свои прославленные серии, выполненные методом шелкографии, в которых эксплуатируются два основных мотива: портреты популярных «героев» (кино — Мэрилин Монро, Лиз Тейлор, Уоррен Битти; политики — Джеки Кеннеди, Мао Цзедун и многие другие) и изображения смерти (автомобильные и авиационные катастрофы, электрические стулья, пищевые отравления, суициды, атомный гриб и прочее). Многократно повторяющийся образ, изолированный от других ему подобных, складывался в произведение, напоминающее по структуре сетку. Эти тиражируемые нарочито отстраненные изображения лишь усиливали банальность и обыденность присутствующих на них образов массовой культуры. «Когда ты видишь страшную картину снова и снова, это перестает впечатлять», — говорил Уорхол о своей серии катастроф.
Уорхол заимствовал образы из газетных вырезок, рекламных афиш и собранной им коллекции фотокарточек кинозвезд, которые увеличивались и переносились на шелк. Работа «129 погибли в авиакатастрофе» откровенно имитирует страницу из New York Mirror, откуда и было позаимствовано первоначальное изображение; источником для «Электрического стула» стали архивные фотографии с казни шпионской четы Розенберг, специально найденные Уорхолом в архиве Нью-Йоркской публичной библиотеки. Прообразом и материалом для серии черно-белых фотографий «13 самых разыскиваемых людей» стал буклет ФБР с описаниями 13 разыскиваемых преступников. Их снимки в фас и профиль были сделаны на фасаде Нью-Йоркского павильона к Всемирной ярмарке 1964 года, но вскоре сняты. В этом же году в шелкографии «Американец, или Портрет Уотсона Пауэлла» Уорхол создает собирательный образ «типичного американца», также основываясь на фотографиях конкретной модели.
Идея тиражирования и производства (в промышленном смысле) искусства, так занимавшая Уорхола, воплотилась в его «Фабрике». Студия работала как коммерческое предприятие, выдавая до 80 шелкографий в день, поставив произведения искусства на поток. Желание Уорхола писать картины, «уподобляясь машине», должно было привести к технизации процесса, анонимности произведения и уподоблению его обычному продукту производства. В этом случае вопрос авторства и равноценности того или иного произведения оказывался вторичным. Процесс «автоматического» создания изображения напоминал теорию дадаистов об «автоматическом» письме. Художник мечтал, «чтобы как можно больше людей занимались шелкографией: никто не должен догадаться, моя перед ним картина или чья-то чужая». В начале 1960-х Уорхол изобрел идеальный способ, в полной мере реализующий эту идею — снимать своих моделей в обычных городских фотоавтоматах. Эта мысль осенила его, когда журнал Harper’s Bazaar заказал ему иллюстрации на тему «новые лица в искусстве», затем в этом же духе были сделаны работы для Time на сюжет «современные подростки». Снимки в фотоавтоматах стали источником изображений для создания шелкографий с многочисленными портретами и автопортретами в период с 1963–1966 годов. Заказчики, по сути, сами делали свои снимки, всячески импровизируя во время съемки. Готовые фотографические «ленты» затем отдавали Уорхолу, на основе которых он и создавал свои «художественные продукты». Сами по себе эти «ленточные» фотографии определенно напоминают как движущиеся фотографии XIX века, так и первые кинематографические опыты самого Уорхола, например «Эмпайр». Одними из первых моделей для этих портретов были подруга художника Этель Скалл и будущая известная галеристка Холли Соломон. Обе оставили впечатляющие свидетельства об уорхоловской «манере работы» над портретами. Уорхол предпочитал автоматы неподалеку от своей «Фабрики», например на углу Бродвея и 42-й улицы. Этель Скалл вспоминает практические «руководства» Уорхола: «Мы попробуем сделать фото в светлых тонах и в темных, я посажу тебя в будку, и тебе надо будет смотреть на красную лампочку». Далее она описывает: «Я стояла и смотрела на красную лампочку и боялась пошевелиться. Вошел Энди, расшевелил меня, тогда я наконец расслабилась. „Играй и улыбайся, это стоит мне денег”, — сказал он. Мы бегали из кабинки в кабинку, он меня фотографировал, и везде сушились готовые фотографии. Когда я вышла, он говорит: „Ну что, хочешь на них взглянуть?” Мне так понравилось, что теперь, я думаю, буду только там фотографироваться. Когда портрет был готов, его доставили частями, и Боб сказал ему: „Как бы ты хотел… ты не мог бы помочь нам его правильно составить?” Он сказал: „Э, нет. Вон человек специально пришел, чтобы его собрать, пусть он и делает, как считает нужным”. — „Но Энди, это же твой портрет”. — „Неважно”.
И вот он сидел в библиотеке, а мы возились с портретом. Потом, конечно, он все-таки вышел и окинул своим критическим взором то, что мы насобирали. „Ну, я так и думал, что это будет здесь, а это — вон там”. Когда все было закончено, он сказал: „Нет, правда, это не имеет значения. Все просто здорово”».Всех своих моделей Уорхол изображает как бы играющими, творящими вместе с фотографом свой собственный облик, подавая себя миру не такими, каковы они есть, а какими они хотят быть увиденными окружающими.
Воплощение фантазий своих моделей, создание всевозможных фикций было основополагающим кредо Уорхола. Он не изменял ему даже в собственных автопортретах, которые он делал на протяжении всей творческой жизни. И даже его признанию: «Если вы хотите все узнать об Энди, смотрите мои фильмы, мои картины. В этом весь я. Больше ничего нет» — не стоит по-настоящему доверять. Как пишет в своем эссе Роберт Роземблюм, «уже в своих ранних автопортретах Уорхол представляет себя как знаменитость, преследуемую папарацци». Так, в автопортрете 1963 года, сделанном по заказу Флоренс Барон в фотографическом автомате, Уорхол выбирает различные эффектные позы и подобно знаменитости прячет глаза под солнечными очками. Экспериментирование со своим обликом — неотъемлемая часть его автопортретов. Так, в одном из них (1964), растиражированном шелкографским способом, Уорхол явно повторяет иконографию портретов из уголовных дел. Портреты и автопортреты художника — это своеобразный театр для себя и других. В этом Уорхол очень напоминает Рембрандта. Уорхол, как и Рембрандт, экспериментировал главным образом с лицом, придавая ему то или иное выражение, играя мимикой. Художник, словно актер, исполнял определенные роли, смешивая себя настоящего с придуманным, желанным образом.