Борьба с этим обычаем велась в России на протяжении многих веков. В 1551г. Обычай оплакивания покойника был осужден постановлением Стоглавого собора. Но в начале XVIII в. Петру пришлось еще раз официально запретить плакать на похоронах лиц царского дома. Тем не менее, и Петра I после смерти оплакивали плакальщицы. Записи причитаний в XIX в. зафиксировали богатейший пласт народной поэзии. В крестьянской среде этот обычай дожил до наших дней. В текстах причитаний, кроме жалостливых и добрых слов об умершем, могли прозвучать и слова о собственной судьбе плакальщицы. Так, в причитаниях вдова-невестка могла рассказать, как плохо с ней обращаются родные мужа; дочь, оставшаяся без матери, могла пожаловаться на злую мачеху. Причитания исполнялись в течение всего похоронного обряда, а также в поминальные дни, включая годины и родительские субботы.
Сама кончина представляется как отделение души от тела. Одновременно с выходом души в тело входит смерть. С этого момента покойник и смерть представляют единое целое.
Приход смерти и кончина человека (свершившаяся на биологическом уровне) отнюдь не означали еще перехода умершего в разряд мертвецов, а тем более в разряд дедов-предков. Окончательный переход (в соответствии с большинством поздних свидетельств) совершается через год после кончины, хотя имеются некоторые материалы, позволяющие говорить о продолжении ритуала после годового траура[85].
На уровне ритуально выраженных действий преобразование живого человека в мертвого начинается с того, что покойнику закрывают глаза (как правило, медяками), мотивируя это опасностью его взгляда для живых людей. Однако это действие, несомненно, связано также с представлением о слепоте мертвых, что в свою очередь соотносится с мотивами темноты загробного мира, невидимости как отличительного признака смерти. Кроме того, закрытие глаз означает прекращение контакта с миром людей, т.е., чтобы удалить умершего из мира живых, нужно, чтобы он перестал видеть, слышать, говорить, двигаться и т.д.
С темой слепоты, скрытости, невидимости связано и покрывание умершего венчальной или пасхальной скатертью (иногда – просто полотном). На этот обряд редко обращают внимание, между тем аналогия со свадебным покрыванием невесты делает его весьма значимым. Как и невеста, покойник утрачивает привычный облик, становится "бесформенным".
В причитаниях наступление смерти нередко описывается через параллелизм отделения души от тела и прощание очей с белым светом, например:
"Уж скажи-тко, мне, пожалуйста:
Как у братца у родимого,
У его как расставалася
Душа-то с белым телом,
А ясны очи со белым светом?"[86]
Особой архаичностью отличается мотив похищения смертью света из глаз человека:
"Пришла скорая смертушка
К моему мужу законному!
Брала поскорешенько
Его свет со ясных очей…"[87]
С наступлением смерти все было направлено на приготовление умершего к похоронам. Эти действия также во многом носили религиозно-магический характер. Прежде всего, умершего должны были обмыть.[88] Строгая ритуальная предписанность омовения заставляет усомниться в обычной его трактовке как простого очищения. Если это и очищение, то оно, скорее всего, было направлено на уничтожение признаков, качеств, свойственных живым людям (того, что в сказке описывается словами "русским духом пахнет" – т.е. живым человеком). Другими словами, в последнем омовении смывалась жизненная "аура человека".[89] Издавна, как было принято, мужчину обмывали старики, женщину – старушки, но уже к середине XIX в. обмыванием в основном занимались только женщины. В каждом селении были старушки, которые обмывали покойников, получая что-либо из одежды покойного – сарафан, рубашку или платок. Часто обмыванием занимались бедные люди. Нередко обмывальщиками были повивальные бабки, например в Смоленской, Тверской, Новгородской губерниях мыванием в основном занимались только женщинынщину - старушки,о к похоронамлючая годиныография тяжело и долго мучился – значи, вдовы или незамужние девушки, отличающиеся набожностью и давшие обет безбрачия. Обмыть покойного считалось богоугодным делом: "трех покойников обмоешь – все грехи отпущены будут, сорок покойников обмоешь – сам безгрешным станешь". По обычаю, известному в Пермской губернии, женщина, обмыв и обрядив умершего, должна была сама обмыться и переодеться. В некоторых местностях Нижегородской губернии ее даже боялись приглашать на поминки и относили ей поминальную еду на дом. При обмывании часто присутствовали близкие родственники покойного, которые громко причитали. Обмывала одна женщина, а две ей помогали. Обмыть тело старались быстро. При этом читались молитвы. Умершего клали на пол, предварительно подстелив под него солому (или какую-либо ткань). Мыли теплой водой с мылом. Расчесывали волосы гребнем или щепочкой от гроба. Все предметы, использованные при обмывании, уничтожались: солому сжигали или спускали по воде, или бросали в ров; расческу выбрасывали или клали вместе с покойным в гроб, горшок из под воды разбивали, бросали подальше на первом перекрестке. Мыло или клали в гроб, или пользовались им позже только в магических целебных целях, воду выливали в места, где люди обычно не ходили, или на костер, в котором сжигалась солома.
Считалось, что в результате омовения человек лишается последних признаков принадлежности живым. Новое состояние закрепляется его переодеванием в одежду мертвых. Покойника облачали в новую, неношеную одежду, не соприкасавшуюся с живым телом. В крайнем случае "смертная одежда" могла быть и не новой, но обязательно выстиранной. В некоторых районах России приготовленную "на смерть" одежду могли надевать и до смерти (не более трех раз), но только в канун больших праздников, при посещении церкви или монастыря, а также во время сильной грозы, т.е. в тех случаях, которые могут быть истолкованы как символическая смерть.
По имеющимся материалам, в XIX – XX вв. существовали следующие разновидности одежды, в которой хоронили:
1) Одежда венчальная (брачная). Многие люди, в особенности женщины, сохраняли всю жизнь одежду (часто только рубаху), в которой они венчались. Было широко распространено убеждение, что брачное одеяние (брашно) надо беречь, ибо в нем следует ложиться в гроб. В Бежецком уезде Тверской губернии даже в ходу была поговорка: "В чем венчаться, в том и скончаться".
2) Одежда праздничная, т.е. та, которая при жизни надевалась в праздничные дни.
3) Одежда повседневная, в которой человек умер или носил ее перед смертью.
4) Одежда, специально приготовленная для похорон.
Готовить себе одежду для похорон было обычаем широко известным. "Смертный узел" или "смертную одежде" запасали заранее. Приготовленная для погребения одежда отличалась способом шитья, покроя, материалом, цветом. Умерших одевали не так, как живых. Рубашка, надеваемая "на смерть" не застегивалась ни на пуговицы, ни на запонки, а завязывалась тесьмой или суровыми нитками. При шитье погребальной одежды на нитках не делали узлов. Нитку полагалось вести от себя; в некоторых местностях иглу держали левой рукой, иначе "он будет по ночам приходить и уходить с собой людей, у которых также сшита одежда"[90] (Саратовская губерния), а ткань не разрезали ножницами, а разрывали. Иногда заготовленную "на смерть" рубаху не заканчивали, оставив, например, невырезанными ворот и другие детали, которые "завершали" уже после смерти человека его близкие. Кроме того, повсеместно распространен обычай связывать мертвецу руки и ноги. Однако "если вдова думает выйти замуж, то мужа ее кладут в гроб не застегнутого и неподпоясанного, хотя застежка и пояс вкладываются: иначе ее не будут сватать (Воронежская губерния)[91]. В этом случае мотив связывания-развязывания непосредственно выражает идею брачных уз в двух вариантах: освобождение и готовность снова "связаться".
Связывание рук и ног является, кроме всего прочего, и способом выражения "культурными" средствами того, что свершилось на уровне "природы" – утрата способности действовать с помощью рук и ног. Показательно, что в похоронных причитаниях набор признаков, с помощью которых описывается умерший, обязательно включает отсутствие способностей стоять, двигать руками, смотреть, говорить, например:
"Уж как смотрю, бедна победная головушка, -
Не по-старому ты спишь, да не по-прежнему!
Нету душеньки в твоих да во белых грудях,
Нет во резвыих во ножньках стояньица.
Нет во белых во рученьках маханьица,
Нет во ясных очах да мигованьица,
Уж застоялся-то речист язык в устах да во сахарных"[92].
Возвращаясь к теме "смертной одежды" заметим, что у крестьян материал для похоронной одежды и в XIX в. оставался домотканым и лишь в конце столетия стал постепенно вытесняться фабричной тканью. Смертная одежда длительное время сохраняла старинный покрой и традиционные формы, уже вышедшие из моды.
Существовало много вариантов похоронной одежды в разных местностях России. Но в основном женский костюм состоял из белой холщовой рубахи с длинным рукавом и белого сарафана. На голову женщинам повязывался белый платок, а замужним под платок полагался еще и повойник (волосник). В некоторых областях умершую зажиточную женщину одевали в белую полотняную рубаху и в яркий цветной сарафан, а бедную – в печатный сарафан – из простого полотна, окрашенного в синий цвет и украшенного узорами, "отпечатанными" особыми штампами. Мужчину одевали в белую рубаху и штаны. Брюки и пиджак в качестве похоронной одежды появились не ранее второй половины XIX в. И мужчин, и женщин в некоторых местностях подпоясывали. Обувь имела большие локальные различия: от "специальных смертных лаптей", сплетенных особым способом, до валенок – даже если хоронили летом. Саван был распространен достаточно широко, хотя и не повсеместно. Покойников обыкновенно клали в гроб в саванах, сшитых из холста.