А как же возник язык, речь, то, что теперь мы называем коммуникацией? Когда? Можем ли мы установить это хоть в каком-нибудь приближении или будем вынуждены довольствоваться гипотезами и догадками? Давайте попробуем найти ответ.
О том, что такое язык, как он возник, как появилось письмо, люди задумывались уже в далёком прошлом. Многочисленные свидетельства этому мы обнаруживаем и в мифологии многих народов древнего Ближнего Востока, в дошедших до нас шумерских, аккадских, египетских, хеттских преданиях, в которых находила выражение вера в сотворение языка и письма богами - как правило, покровителями соответствующих городов-государств, а также вера в наличие у богов своего языка, отличного от человеческого языка.
Специальный же интерес к языку пробуждается, как свидетельствует история, тогда, когда в центре внимания людей оказываются основные его единицы и правила их употребления в речи. И его пробуждению в древнейших государствах способствовали те во многом сходные проблемные ситуации, в которых стала осознаваться необходимость обеспечить письменную фиксацию результатов разнообразной хозяйственной, административной, культовой, дипломатической и иной деятельности и тем самым сделать возможной языковую коммуникацию не зависящей от факторов времени и пространства.
Именно в ближневосточном регионе были созданы первые засвидетельствованные человеческой историей системы письма. Здесь около 4-го тыс. до н.э. появилась египетская иероглифика, в 29-28 вв. до н.э. сложилась шумерская клинопись. Эти две системы письма послужили прямыми источниками для формирования многих последующих письменностей.[2]
Искусство письма в собственном, терминологическом смысле предполагает ощущение членимости звучащей речи на дискретные и многократно воспроизводимые, опознаваемые в разных контекстах языковые единицы (такие, например, как слова) и наличие инвентаря также воспроизводимых и опознаваемых в разных контекстах графических знаков, регулярно соотносимых с определёнными языковыми единицами. Предшествовавшие письму протописьменности различных видов (и в частности произведения пиктографии) не отвечали этим требованиям: они обеспечивали передачу лишь смысловой стороны сообщений, а не передачу самой звучащей речи и образующих её языковых единиц. Они, как правило, не обладали наборами стандартных графических знаков, которые имели бы определённое прочтение (значение).
Первые системы письма были идеографическими или семасиологическими (и прежде всего логографическими). Их связь с пиктографией (рисунчатым письмом) особенно наглядно проявлялась на начальной ступени их формирования. Пиктограммы продолжают использоваться в современных обществах.
Постепенно, в результате длительной эволюции, складывались, наряду с идеографическим принципом письма, силлабический (фтоговой) и алфавитный (буквенный) принципы. Создание и распространение письма явилось важнейшей заслугой народов древнего Ближнего Востока перед человеческой цивилизацией.[7]
И всё же на древнем Ближнем Востоке - при высокоразвитой лингвистической практике и богатстве эмпирических наблюдений, при очень высоко развитой литературе, при множестве верных интуитивных догадок и зачатков парадигматического анализа - ещё не сложилась целостная система теоретического лингвистического знания и соответственно сформировавшейся языковедческой традиции, что находит своё объяснение в неразработанности как философского, так и теоретического способов познания мира.
Активные и всесторонние контакты древних греков, а затем и римлян с народами Ближнего Востока оказали безусловное влияние на становление греческой и римской культур. Благодаря длительным связям с египтянами, финикиянами, сирийцами, иудеями и другими этносами этого ареала греки и римляне хорошо знали ближневосточную науку, культуру и мифологию, в частности египетские мифы о божественных творцах языка и письма (букв), о покровителях письма и счёта. Они заимствовали некоторых персонажей из ближневосточных мифологических систем в свои пантеоны богов. Заимствование же у финикиян алфавита является наиболее наглядным материальным свидетельством таких контактов.
Наиболее ранние находки «homo» двух видов, как уже упоминалось выше, были обнаружены в тропической Африке, в районе Великих африканских озер, так что этот континент теперь признан (большинством, хотя и не всеми учеными) общей прародиной единого человечества.
Среда обитания предков человека отличалась целым рядом особенностей. Приподнятое над уровнем моря плоскогорье с ровным благоприятным климатом и обилием пресной воды (в озерах и реках), с удобными укрытиями в виде пещер на крутых обрывистых склонах, - все это заставляло их на протяжении многих поколений держаться за данную территорию. Поэтому они могли изменить привычной стратегии всех биологических сообществ - перемещаться в качестве единого целого в зависимости от изменений климата и ландшафта. Великие африканские озера образовались в разломе земной коры, в зоне повышенной радиоактивности, которая увеличивала изменчивость наследуемых признаков обитателей этой зоны, и, возможно, способствовала снижению густоты волосяного покрова приматов - признак, весьма неблагоприятный в условиях похолоданий ледниковых эпох (даже сравнительно небольших в Африке). Кроме того, их переход к прямохождению, одной из причин которого могла явиться необходимость часто передвигаться по крутым склонам, также привел к опасным для выживания вида последствиям: из-за деформации костного скелета самки могли рождать только недоношенных, слабых, неготовых к самостоятельной жизни детенышей.[6]
Эта особенность, унаследованная человеком от его предков, была давно подмечена философской антропологией, предложившей одно из самых парадоксальных определений: «человек - это недоношенная обезьяна». Поэтому даже некоторые биологические инстинкты, «врожденные» для всех животных, у предков человека (как и у всех нас сейчас) дозревают в условиях взаимодействия со средой, на основе подражания и обучения.
Экологический анализ указывает на тесную связь жителей пещер с окружающим природным миром. Задолго до того, как они научились изготовлять орудия для охоты, копания и других «универсальных трудовых функций», наши предки должны были найти способ защитить себя (и своих беспомощных детенышей) от нападения хищников, так как они не могли включиться в биосферу сразу в качестве охотников, вначале они вынуждены были находить и осваивать костный мозг умерших или убитых хищниками животных. При этом высокоорганизованная и подвижная нервная система предков человека, сформированная процессами обучения и подражания, могла оказывать прямое воздействие на поведение животных. Еще не умея говорить, они умели адресовать хищникам зримые и слышимые сигналы, оказывающие тормозящее воздействие на их двигательные центры. Это позволяет предположить, что древнейшая «звуковая речь» была адресована не от человека к человеку, а от его предка - к животным. Подражая голосам животных, он обрел новое сильное оружие: научился управлять их поведением с помощью механизмов внушения. Очень рано предки человека начали приручать и «дрессировать» животных (видимо, раньше всего собаку), забирая в свои поселения их детенышей. Получив в свое распоряжение ценную белковую пищу (добытую для них другими), они научились раскалывать кости и расчленять органические покровы с. помощью крепких и острых камней, - возможно, подражая обезьянам, раскалывающим орехи. И найденный механизм раскалывания был постепенно перенесен ими на сами камни для усиления их рубящих и режущих свойств.
Все это позволяет сделать вывод, что в доисторическом прошлом человечества надо видеть не войну наших предков со всем природным миром, а необычайно тесную и бескровную связь, особые отношения с ним, умение «общаться без слов», вступать в контакт со всеми живыми существами, воспринимать и различать полезные и вредные свойства всех элементов природного окружения, - все это становилось постепенно общим свойством всех наших родоначальников. [3]
Первоначально в составе суггестивного (внушающего) комплекса звуковой сигнал был всего лишь одним из его элементов, тогда как действенную силу суггестии обеспечивало умение локальной группы становиться «единым телом», точнее - единой нервной системой, где вибрации каждого мозга (и других органических систем) вступают в резонанс с другими. Постепенно из этого комплекса выделяется определенный звуковой сигнал, точно воспроизводящий все особенности тех звуков, которые первоначально вырвались непроизвольно. Членораздельная речь, способная сыграть ту же самую роль, что и весь сигнальный комплекс (выразить желания, требования и добиться от других нужного поведения), становится второй сигнальной системой - сигналом исходного сигнала. Именно появление звукового языка оказывается той границей, которая сделала возможным переход от животного к человеку и началом культуры. Возникающая культура с самого начала должна была компенсировать «биологическую недостаточность» человека его изначальной «открытостью миру».
Ранний язык неизбежно нес на себе следы своего происхождения и обладал мощной суггестивной силой, которая проявляла себя на протяжении долгих тысячелетий - во всех традиционных культурах (особенно в культуре архаической), где заклинания, ритуальные формулы и гимны играют ключевую роль в магических обрядах.
Когда членораздельная речь стала формой общения между самими людьми, это имело двойственные последствия. С одной стороны, звуковой язык позволял предупредить об опасности сородичей на большом расстоянии, сделать понятной для всех программу предстоящих действий (например, в коллективной охоте и других общих делах). Но, с другой стороны, суггестивный характер слов делал реакцию на них неизбежной, автоматической - у всех, кто эти слова слышал и уже тем самым «понимал», т.е. реагировал строго определенным образом. Самыми ранними словами, по мнению ряда лингвистов, как и у наших младенцев, были те звукосочетания, которые позднее оформились в глаголы (в повелительном наклонении). В результате каждый член сообщества издавал и получал приказы, естественные для инстинкта самосохранения любого природного существа: «отдай мне!» (отдай пищу, отдай самку, отдай удобное безопасное место в пещере и т.д.). При всем желании никто не в состоянии выполнить все такие приказы, поступающие с разных сторон одновременно. Поэтому первой инстинктивной реакцией на невыносимое положение большинства палеоантропов было их бегство от самых сильных суггесторов - тех, чьи словесные повеления были способны подавить сопротивление их психики. Результатом этого массового бегства было быстрое, имеющее характер взрыва, расселение палеоантропов (в последние межледниковые эпохи плейстоцена) по всей пригодной для обитания планете. И только когда привычные возможности спастись бегством друг от друга были практически исчерпаны, и опыт выживания очень малой группой (часто - отдельной полигамной семьей с детьми) оказался крайне болезненным и опасным, люди начали искать иной способ сосуществования.