Общество – это некий континуум «бытие – сознание», объективно-субъективная целостность, где всякое эмпирическое наблюдаемое действие имеет скрытый субъективный смысл.
Вступление индивида в сложные социальные отношения обычно характеризуют, используя понятие «социальная роль».
Социальная роль не означает притворства, не требует обязательного совершения действий, не соответствующих истинным побуждениям индивида. Это более широкое понятие, характеризующее ожидаемое со стороны общества или группы поведение человека сообразно ситуации или общественному положению (статусу). Человек в обществе всегда выполняет ту или иную социальную роль, ибо он всегда кто-то – «отец» или «сын», «студент» или «профессор», «руководитель» или «исполнитель». Выполняя социальную роль, человек при этом как бы принимает требования, нормы, установки группы по отношению к данному типу деятельности. Человек смотрит и оценивает себя со стороны, подходит к себе как к объекту.
Таким образом, все индивидуальные импульсы в обществе как бы пропущены сквозь сетку социальных образцов, функций. Однако законы человеческих взаимодействий отличны от природных. В «человеческом» мире мы ориентируемся не на раз и навсегда данные объективные свойства предметов, а на их значения в данный момент.
Групповые ожидания также пропускаются сквозь сетку индивидуальных установок. Каждый ведет себя в «предлагаемых обстоятельствах» по-разному. Один лишь на время становится исполнителем роли, другой превращает социальную роль в свою судьбу. Индивид включается в ролевое поведение в зависимости от результатов процедуры самоидентификации, от того, какие ценности индивид признает своими, поведение какой социальной группы он считает для себя образцом. Другими словами, всегда есть результат его свободной воли.
Индивид должен быть способным менять рисунок роли, самостоятельно координировать различные социальные роли, которые он вынужден исполнять одновременно. Столь сложные взаимоотношения человека и роли предохраняют его от «прирастания маски к лицу», от поглощения его ролью.
Со своей стороны, общество как бы стремится подчинить индивида социальной роли с помощью механизмов отбора, предписания и контроля за исполнением роли. Материальное вознаграждение, власть, карьера, общественное признание как бы «притягивают» исполнителей социальных ролей занять свои места.
Выясняя свое место в социальной структуре общества, отношение к исполняемой социальной роли, человек неизбежно задумывается о границах свободного действия, о смысле собственного существования. Решение этих вопросов выходит за рамки «наличного» состояния общества, социальной статики. Как правило, свое наличное бытие человек всегда соразмеряет с возможным, желаемым, должным. Прочность человеческого жизненного мира зависит также от степени «обоснованности» его жизненных устоев прошлым, опытом предков. Свобода человека, способность его быть причиной самого себя определяется тем, как человек отвечает на вопросы: откуда он? кто он? куда он идет? Свобода предполагает способность проектировать свое будущее, отвечать за свое прошлое, быть автором своих поступков в настоящем. Другими словами, свобода неотделима от понятия времени, свобода проецирует себя на человеческую историю.
История и есть та совершенно особая реальность, которая неотделима от «деяний человека» и одновременно не исключает влияние природных факторов, не зависящих от человека; предполагает существование законов, «не проходящих через сознание» людей.
Выделение истории в качестве арены, на которой разыгрывается драма человеческой свободы, стало возможным лишь после признания неразрывной связи истории и мира человеческих ценностей.
Любой человек, включенный в исторический процесс, - не животное, он особым образом связан с иной, идеальной реальностью. Мир ценностей, мир всеобщего склоняет его к определенным поступкам, но не определяет каждый шаг человеческой деятельности. История не есть область, где с железной необходимостью действуют законы, подобные природным. Понять прошлое можно, только принимая во внимание свободную человеческую деятельность – индивидуальную мотивацию, интерпретацию содержания ценности, выбор, поступок.
Индивидуальность человека целиком определяется индивидуальностью культурного целого.
Центральный вопрос нашего времени – состояние культурно-цивилизационного комплекса, степень соответствия грандиозных цивилизационных достижений интересам их создателя, творческого человека, может быть разрешен компаративно, путем сравнения этого состояния с фундаментальной социокультурной революцией эпохи Возрождения и Просвещения.
Сущность Возрождения и Просвещения – торжество гуманизма, однако он не был простым возвратом к объектно-космическому гуманизму античности. Новая эпоха требовала динамики человеческой природы, нового человека, ориентированного на ценности и смыслы субъектно-психологического гуманизма. Главные из них – человек как высший смысл бытия, его самоценность, освобождение от руин средневековых отношений и пут схоластики церковных авторитетов, неограниченное самоутверждение в мире.
Великая освободительная миссия европейского гуманизма Нового времени и вместе с тем его глубокая противоречивость были раскрыты крупнейшими мыслителями – Дж. Вико, Ж.-Ж. Руссо, К. Марксом, Ф, Ницше, Ф. Достоевским. Главное в этой противоречивости – несоответствие идеала свободного человека, абстрактно-гуманистического Проекта антагонистическому состоянию созданного согласно ему общества, его «бесовскому» характеру, все более очевидное обнаружение пределов человеческой свободы как самоцели. В результате – декаданс, упадок и деформация всего культурно-цивилизационного комплекса.
Масштабность и глубина декаданса европейского гуманизма требуют выявления характера подлинных взаимоотношений между современной цивилизацией и ее творцом – культурой. Аналитически такое состояние может быть прослежено по основным инвариантам взаимосвязи социальной свободы и отчуждения: а) отношения человека и природы; б) отношений между социальными группами, социумом и личностью; в) соотношения между материальным и духовным началами личности.
Первый инвариант – это сфера «второй природы» человека, созданного им техногенного мира. Он – воплощенная способность человека быть не только творением, но и творцом, и вместе с тем грандиозный пантеон утраты человекотворческого смысла активности. Доиндустриальный человек еще осознавал свою органическую сопричастность к космосу как к целостности, и смысл своей деятельности видел в сотворении. Индустриальный человек разрывает органическую связь с естественными условиями своего существования. Его неограниченный активизм приводит к экологическому и технологическому отчуждению человека, которое достигает предкатастрофного состояния в тотальной милитаризации научно-технического прогресса.
Второй инвариант – это способ взаимоотношений между социальными группами и личности с обществом. Индустриальная цивилизация, создав свободную от всех былых ограничений индивидуальную или корпоративную частную собственность и универсальные отношения «всеобщей полезности», обусловила всеобщее отчуждение творческой сущности людей, подменила ее обезличенным товарным фетишизмом, всепоглощающей страстью обладания и потребительства. Грубо-утилитарный характер таких отношений, низведение человека до функции одной из вещей были настолько откровенными и опасными, что привели к их модификации скорее в концепции, чем в практике так называемых «человеческих отношений», попытке создать иллюзию работника как субъекта производственных отношений. Однако реально капитал был и остается самоцелью и субъектом социальной свободы, а утративший самоценность и величие труд – его функцией и объектом отчуждения. Политическое всевластие эгоцентричных групп покоится на эфемерности либерально-демократических институтов и реальном безвластии большинства.
Самые тревожные для судеб культуры, для облика нового человека процессы разворачиваются в духовной жизни общества. Знание и его главная институциональная сила – наука создали великую утопию идеального общества, где будут царить свобода, равенство, братство. Реального же потенциала этому проекту хватило лишь на то, чтобы воспроизводить человека как всеобщую, но обезличенную и нетворческую производительную силу. Эволюция общества приобрела катастрофный характер, сориентированный на различные формы тоталитаризма. Поле гуманизма неуклонно сужается по мере успехов рационального знания. Этот парадокс привел к оживлению и торжеству иррационализма. Он нормален и необходим в синтезе с рациональным мышлением, но опасен воинствующей оппозицией рациональному видению мира. Рациональное стремится познать мир под знаком некоего смыслового интеграла, но оно оказывается нечувствительным к многомерности мира, его нелинейности. Самодостаточное и иррациональное – это не только распад такого смысла, но и отрицание его объективного содержания. Это уже не творчество, а производство, в котором всему есть цена, но ни в чем, включая человека и его творения, - нет самоценности.
В культурологической мысли названные процессы расцениваются как «фаза цивилизации, а не культуры» (О. Шпенлер), завершения и «смерти» исторически определенного типа культуры в данной цивилизации. Это обессмысление и утрата ценностей творчества как способа бытия человека в мире и мира человека. Перед нами – не очередной кризис цивилизации, нормальный а ее эволюции, а исторический тупик. Одновременно это кардинальный вопрос об адекватности традиционной абстрактно-гуманистической культуры вызовам нашего времени, испытание ее ценностей и смыслов.