В статье «О значении Брюллова и Иванова в русском искусстве», напечатанной в журнале «Русский вестник» в 1861 году Стасов писал – «…Наша Академия не могла дать ему понятий выше тех, которые у ней самой в то время были – он их сохранил как драгоценное наследство и дальше них никогда не ходил… С каким взглядом на искусство и художников он поехал в 1822 году из Петербургской Академии художеств в Рим, с тем самым он и остался всю четверть столетия, которую потом прожил… В Академии сформировалось понятие, что задачи художника заключается только в том, чтобы смешать в одно целое в своей картине: и античное искусство (римское, которое одно только тогда и знали), и Рафаэля, и школу эклектиков Каррачей, признанных великими учителями искусства, и, когда такая смесь была совершена, ничего другого уже не требовали от художника. Все остальное не должно было существовать, к нему можно было оставаться глухим и слепым. Брюлловское верование было именно такое в продолжение всей его жизни».[73]
Стасов пишет о том, что письма Брюллова из Италии ясно указывают на то, как по - академически он думал о Рафаэле, Корреджо, Пуссене, голландцах, немцах и итальянских эклектиках в молодые свои годы. В годы своего зрелого творчества, утверждает Стасов, ничего нового у него к прежним понятиям не прибавилось, судя по тирадам, переданным его учеником Мокрицким (см. главу ). Все дело для Брюллова состояло в живописи – в качестве технических, в большем или меньшем приближении разбираемых художников к идеалам академистов Каррачей. «Но самое полное изложение понятий Брюллова о том, какие главные элементы искусства, пишет Стасов, мы находим в одном письме его 1825 года: называя «Афинскую школу» Рафаэля одним из совершеннейших созданий искусства, он говорит: «Афинская школа» заключает в себе почти все, что входит в состав художеств: композиция, связь, разговор, действие, выражение, противоположность характеров, простота, соединенная с величественным стилем, натуральное освещение, жизнь всей картины – все сие кажется достигшим совершенства».[74]
«Что ж! разницы между понятиями самого молодого и самого зрелого брюлловского возраста нет никакой» - пишет Стасов.[75]
Стасов говорит, что никто не сомневался в великости Рафаэля и античного искусства, во все века на них ссылались художники всех направлений и школ: самые великие и самые ничтожные и ссылаться на них вовсе не есть признак таланта или истинного понимания.
Критик приводит цитату из римских писем, где Брюллов говорит: «Кому нравится Рафаэль, может ли тому нравиться работа совсем противной школы?» Стасов пишет: «Это сказано у художника, чтоб доказать невозможность, нелепость немецкого искусства, Альбрехта Дюрера, Гольбейна и т.д. Но я спросил бы, следую точно такому же умозаключению: значит ли в самом деле понимать Рафаэля, когда сравниваешь с ним Доменикино – этого художника, не лишенного таланта и красоты, но все таки подражателя и тяжелого работника с беднотою и ограниченного фантазией. Но Брюллов находил его «Причащение св. Иеронима» картиною, достойной Рафаэля».[76]
«Брюллов не виноват – пишет Стасов – что Академия не дала ему других понятий, но если он силою собственной талантливости не в состоянии был проложить себе сам дорогу к новым понятиям, то естественно ли ожидать, чтоб его произведения много удалились, по содержанию и взгляду, от произведений тех школ, которым эти взгляды и понятия были свойственны. Всякое художественное произведение есть всегда верное зеркало своего творца, и замаскировать в нем свою натуру ни один не может».[77]
Всю свою жизнь Стасов вел борьбу с Академией. Он защищал искусство идейное, его национальное значение и национальную независимость и ниспровергал все то, что считал бессодержательным, заимствованным, подражательным. Критик не считал за искусство то, что не было непосредственно связано с народной жизнью. Поэтому весь Брюллов с «Последним днем Помпеи», с одалисками и бахчисарайскими фонтанами, с картинными итальянками и портретами модных красавиц, как пишет Машковцев, казался Стасову насквозь фальшивым. Только за мужскими портретами Брюллова он признавал выдающееся мастерство, на что, вероятно, повлиял его друг Репин. Но если Репин начинал восторгаться творчеством Брюллова, то Стасов готов был пойти на разрыв с другом, дабы доказать свою правоту. Репин же уступал в этом споре Стасову.
Вопросы художественного образования для Стасова стояли на последнем месте. Для него была мало интересна вся эта часть деятельности Брюллова. Он ненавидел Академию художеств и считал, что она не имеет права заниматься воспитанием юношества, так как это воспитание, по мнению Стасова сводилось к прививке академизма. Брюллов же для Стасова был синонимом Академии. Стасову казалось, что Академия применяет брюлловские методы воспитания. На самом же деле, по мнению Машковцева Н.Г.[78], педагогическая система Брюллова и полученные результаты работы его учеников, сумевших его понять и вообще деятельность Брюллова как педагога, совершенно не соответствует тому, что утверждал Стасов. Карла Брюллова окружало множество учеников и подражателей, которые, посещая его классы в Академии художеств продолжили традиции своего учителя как истинные и восторженные последователи – это Шевченко, Агин и Федотов.
Машковцев Н.Г. пишет[79], что с оценкой Брюллова Стасовым также совпала оценка Александра Бенуа, усмотревшего в школе Брюллова пустые, трескучие эффекты, полное отсутствие живого чувства, холодный расчет.
Драматическое начало живописи Брюллова оказалось в явном противоречии с тем искусством, которое утверждал Бенуа, искусством для немногих, искусством камерным, бесконечно далеким от того высокого эпического и драматического характера, который носит искусство Брюллова.
В 80-е годы XIX века Стасов В.В. вновь отдает должное значению творчества Карла Брюллова.
Итак, большим поклонником творчества Карла Брюллова был А.Н. Мокрицкий, его самый близкий ученик последних лет. Он оставил после себя «Дневник», в котором изложены замечательные воспоминания о художнике. Впоследствии Мокрицкий издал на основе дневника «Воспоминания о Карле Брюллове».
Мокрицкий подробно изложил педагогические взгляды и методы Брюллова: приобщение учеников к живой действительности, внимательное изучение натуры, строения человеческого тела, интерес к тончайшим оттенкам человеческой души. Брюллов также не отрицал и некоторые приемы, выработанные в Академии – подробное изучение собраний Эрмитажа, считал полезным копирование классических произведений, так как это обогащает юных художников.
Мокрицкий называет Брюллова величайшим мастером в области портрета, исторической живописи, пейзажа, карикатуры. Он излагает подробный материал о круге общения Брюллова, о разносторонних интересах мастера, рисует главнейшие события из жизни художника, приводит точную датировку многих его произведений.
Известный критик Стасов В.В., восхищаясь при жизни Брюллова его творчеством, после смерти художника резко изменил свое мнение. Он отрицает педагогический метод Брюллова, считая его главой академизма. Стасов считал, что Академия во всем следовала заветам К.П. Брюллова. Критик является также автором статьи «О значении Брюллова в изобразительном искусстве», где дает оценку его творчеству и пишет об академических взглядах художника. Но следует отметить, что, тем не менее, именно Стасов дает подробное и правдивое описание последних лет жизни Брюллова, внимательно изучает произведения, созданные художником в Италии. Он дает высокую оценку портретам, написанным незадолго до смерти. Отмечает волю и упорство, с каким работал умирающий Брюллов, его высокое мастерство, приобретенное за долгие годы неустанного труда.
Несмотря на столь расхожие взгляды среди современников Брюллова все же он был одним из ярчайших художников в русском искусстве второй трети XIX века. К.П. Брюллов был талантливым педагогом. Его учениками были Мокрицкий Н.А., Гагарин Г.Г., М.И. Железнов и другие. Традиции учителя были продолжены Шевченко Т.Г., Агиным А.А., Федотовым П.А., Степановым Г.
Карл Брюллов внес большой вклад в развитие Академии художеств. Он мечтал создать школу на Украине, уделял большое внимание обучению крепостных и учеников из провинций.
Художник оставил после себя десятки произведений – портреты, пейзажи, жанровые полотна. Своей главной картиной «Последний день Помпеи» он изменил укоренившиеся представления о задачах исторической живописи и в числе первых нарушил привычные каноны классицистического искусства. Своей портретной живописью Брюллов прокладывал пути реализму. Классицизм и романтизм мирно развивались в его творчестве и это было одной из его особенностей.
Карл Павлович Брюллов был художником «от Бога», недаром друзья прозвали его «Великим Карлом».
Заключение
Таким образом, слава, которая сопровождала художника в течение всей жизни, окружила его уже в академические годы. С детских лет Карл Брюллов проявил незаурядные способности в рисовании и с успехом закончил Академию художеств. Его непосредственными учителями были А.И. Иванов, В.И. Шебуев, А.Е. Егоров. Брюллов выделялся среди других учеников Академии, был наставником своих товарищей. Выполняя одну из первых своих академических работ – «Нарцисс», Карл проявил богатую фантазию и мастерство, отступив от академических норм, по иному трактуя человеческое тело в окружении пейзажа. Современники Брюллова – Н.А. Рамазанов, М.И. Железнов и другие отмечают, что уже в ранние академические годы художник проявил свой талант и индивидуальность, отмечают и его разносторонние интересы – он занимался литографией, изучал скульптуру, пробовал себя в портретном жанре, писал театральные декорации и выполнял эскизы костюмов, обладал повышенным чувством формы и прекрасным знанием академического рисунка.