После окончания Академии, в 1822 году художник написал по заказу Общества поощрения художников программу «Эдип и Антигона».
В ранние годы Брюллов обнаруживает чрезвычайное разнообразие художественных интересов. Он пишет театральные декорации и занавесы, сочиняет костюмы, занимается литографией и скульптурой. Ему всегда было присуще повышенное чувство формы. Художник развивает это чувство, изучая пластику не только теоретически, не только путем срисовывания статуй, но и практически, занимаясь лепкой. Уже ранние картины поражают пластичностью. Занятия скульптурой помогали не только в освоении пластической формы, но и в решении композиционных задач. Но самой плодотворной оказалась его работа над портретом, к которому он обратился в последние годы пребывания в Академии.
Ранние петербургские портреты Брюллова, по мнению Э.Н. Ацаркиной[10],обнаруживают прямую связь с творчеством О.А. Кипренского. В портретах П.А. и М.А. Кикиных (1821-1822, Государственная Третьяковская галерея), А.Н. Рамазанова (1821-1822, там же) [Прил. рис.2] изображенные люди кажутся исполненными сознания человеческого достоинства. Немногословные в проявлении чувств они привлекают своей поэтичностью и доброжелательностью взгляда. Как у Кипренского, палитра Брюллова в этих ранних работах скромна и сдержанна.
Кикин, портрет которого написал Карл Брюллов, был одним из основателей Общества поощрения художников. Он помог Брюллову получить за счет общества длительную командировку в Италию, в чем ему отказало руководство Академии художеств, несмотря на то, что он был наиболее талантливым из всех оканчивающих ее тогда учеников. Это странное обстоятельство объясняется тем, что незадолго до окончания Академии Брюллов решительно поссорился, как уже упоминалось ранее, с академическим начальством, которое затормозило вопрос о его заграничной поездке.
Таким образом, слава, которая сопровождала художника в течение всей жизни, окружила его уже в академические годы. С детских лет Карл Брюллов проявил незаурядные способности в рисовании и с успехом закончил Академию художеств. Его непосредственными учителями были А.И. Иванов, В.И. Шебуев, А.Е. Егоров. Брюллов выделялся среди других учеников Академии, был наставником своих товарищей. Выполняя одну из первых своих академических работ – «Нарцисс», Карл проявил богатую фантазию и мастерство, отступив от академических норм, по иному трактуя человеческое тело в окружении пейзажа. Современники Брюллова – Н.А. Рамазанов, М.И. Железнов и другие отмечают, что уже в ранние академические годы художник проявил свой талант и индивидуальность, отмечают и его разносторонние интересы – он занимался литографией, изучал скульптуру, пробовал себя в портретном жанре, писал театральные декорации и выполнял эскизы костюмов, обладал повышенным чувством формы и прекрасным знанием академического рисунка.
II. Итальянский период творчества художникаю
2.1 Особенности жанровой живописи К.П. Брюллова
В 1822 году Карл Брюллов отправился за границу вместе с братом Александром. Путь их лежал через Германию и Австрию. В Германии Карл написал несколько портретов. В Баварии ему пришлось писать членов Баварского правительства и представителей местной знати. Ни один из этих портретов нам не известен. Когда, наконец, Брюллов приехал в Рим, то на него посыпались заказы. Слава замечательного портретиста предшествовала его приезду.
Инструкция предписывала Брюллову (как и всем другим пенсионерам) представить на суд Общества поощрения художников сначала небольшую картину на свободно избранную тему, а затем капитальное полотно. Кроме того, также в согласии с инструкцией художник должен был сделать копию одного из классических произведений итальянской живописи. Цель этой работы состояла в том, чтобы дать возможность молодым художникам практически изучить живопись какого-либо из великих мастеров прошлого. Кроме этой цели копии служили для пополнения Музея Академии художеств.
Брюллов остановился на «Афинской школе» Рафаэля (1823-1827, НИМАХ), которую скопировал в короткий срок с предельным совершенством в смысле близости к оригиналу, что было засвидетельствовано рядом художественных авторитетов.
Еще живя в Петербурге, пишет Ацаркина Э.Н.[11], Брюллов испытал на себе воздействие романтизма. Первые шаги художника в искусстве совпали с тем периодом, когда романтизм в его передовом крыле, отражал идеи дворянского революционного движения. Романтизм декабристской поры был сложным явлением. Восставая против нормативности классицизма и, в частности, против теории украшения природы, многие романтики, особенно из числа самих декабристов, сохраняли в своих произведениях и эстетических суждениях немало элементов и черт классицизма. Им была близка классицистическая героика, и хотя свои создания они, подчас, наполняли выражением исключительных страстей и бурной патетикой, в основе драматической коллизии их произведений лежало рационалистическое противопоставление свободолюбивых стремлений героя – защитника народа – и сил тирании. Традиции декабристского романтизма с его публицистической направленностью и гражданским пафосом сказывались и на дальнейшем этапе развития искусства. Однако глубокие изменения, совершавшиеся в жизневосприятии и мировоззрении людей после поражения восстания декабристов, в годы гнетущей реакции, сообщали романтизму новые особенности. Конец 1820-х – 1830-е годы принесли с собой более сложный взгляд на историю, более глубокое понимание проблем народности, выдвинули в искусстве новые образы и темы. Создание всеобщего кризиса и ломки, которое было столь свойственно людям этого времени, способствовало интересу к трагическим событиям прошлого. Острое чувство неприязни к крепостнической действительности порождало, с одной стороны, настроение протеста, отчаяния и меланхолии, с другой – жажду полноценного существования, стремление к радостям и наслаждениям жизни, к ярким эмоциям и необычным переживаниям. Брюллов в своем творчестве развил многие мотивы и темы романтического искусства на рассматриваемом новом его этапе.
В первые годы пребывания в Риме, захваченный впечатлениями от памятников античного искусства и окружающей экзотической природы юга, Брюллов немало сил отдавал разработке мифологических тем и сюжетов из древней истории. В разнообразных набросках и эскизах предполагаемых картин («Дафнис и Хлоя», 1824; «Клеобис и Битон», 1823-1827; рисунки «Сатир и нимфа, смотрящие в воду», 1820-е годы, «Диана и Актеон», 1827 год и другие) художник внешне оставался в рамках классицизма. Но, как отмечает Ацаркина Э.Н., уже во многих его композициях ощущался тот оттенок чувственного переживания природы и трепет подлинной жизни, который свидетельствовал о романтических веяниях.
Среди композиций на темы античной истории выделяются эскизы и наброски к картине «Осада Коринфа» (Государственная Третьяковская галерея и Государственный Русский музей), пронизанные движением и героической патетикой.
Но интересы художника не ограничивались мифологическими и историческими сюжетами. Приглядываясь к окружающей жизни итальянского народа, в которой привлекали красочность и своеобразие обычаев, Брюллов обратился к созданию жанровых сцен. В данном случае он шел наперекор наставлениям Общества поощрения художников, остерегавшего своих пенсионеров от увлечения бытовыми темами.
Во многих своих картинах Брюллов большое влияние уделяет освещению. По поводу освещения в брюлловских полотнах наиболее метко высказался Рамазанов – «Брюллов говорил о Рембрандте, что он похитил солнечный луч. Мы теперь можем сказать тоже о самом Брюллове: присутствие света и воздуха в большей части его картин поразительно. Некоторые упрекают его в излишней цветности и резкости красок, и это точно, встречается у него в картинах, не совсем конченных. Сильно чувствовавши краски, он не мог не переносить их сильно на холст; тело в его подмалевках в высшей степени выразительно, живо и даже в иных картинах несколько пестро; но у него, несравненно более других, конец венчал дело.
Иные упрекают Брюллова за эффектность. Недостойно было бы великого мастера подделываться под требования публики, а если он так глубоко изучивший искусство, открыл в нем новые стороны, дотоле неизвестные, то это лишь новая заслуга гения. Странно было бы там, где небо и земля вооружились всеми ужасами противу человека, как это видим в картине «Последнего дня Помпеи», не употребить всех средств искусства для выражения этих ужасов. Если Брюллов прибегал к эффектному освещению и в портретах, то и это с его стороны было бы сделано не без обдуманных причин. Карл Павлович знал, какую голову осветить обыкновенным ровным светом и для какой головы нужно свое особенное освещение, дабы высказать их с более выгодной и более привлекательной стороны».[12]
Первой жанровой композицией Брюллова была картина «Итальянское утро» (1823 год). Решающую роль в картине играет освещение, о чем писал сам художник, в следующих словах характеризуя поставленную перед собой задачу: «Я освещал модель на солнце, предположив освещение сзади так, что лицо и грудь в тени и рефлектируются от фонтана, освещенного солнцем, что делает все тени гораздо приятнее в сравнении с простым освещением из окна».[13] Так в этой пленэрной обстановке художник обратился к теме связи человека с природой. В дальнейшем особенно ясным становится его отношение к пейзажу, который никогда им не трактуется как безразличный фон, но всегда является средой, непосредственно воздействующей на человека. Даже в брюлловских портретах пейзаж играет существенную роль. Картина «Итальянское утро» навеяна идеалистическим настроением, как и все жанровые работы этого мастера. Но все же в изображение пробивается чувство симпатии художника к простым людям. Он запечатлел простую бытовую сцену, но придал ей праздничное, радостное настроение. Картина, по мнению Ацаркиной Э.Н. привлекает свежестью замысла и новизной живописной задачи.