В 1836 году Гайвазовскому впервые разрешили выйти в море на боевом воeнном корабле. Перед молодым художником раскрылись во всей красе грозная мощь Балтики, свинцовые штормы и лазурные дни штилей. Вся, вся радуга капризной морской стихии предстала перед ним.
Так были созданы семь картин из жизни русского военно-морского флота. В них было не только море, но корабли и люди, написанные с великим тщанием и знанием дела. Гайвазовский нашел свое призвание.
Увенчанный европейской славой, в середине лета 1844 года он возвращается на родину. Петербург встретил Айвазовского как триумфатора. Он вскоре был удостоен звания академика живописи и несколько дней спустя узнал, что его причисляют к Главному морскому штабу в звании „первого живописца" с правом носить мундир Морского министерства и поручают написать виды русских портов - Кронштадта, Петербурга, Петергофа, Ревеля, Гангута.
Заказы завалили его. Петербургский свет спешил заполучить в свои собрания полотна Айвазовского... Эта светская блестящая круговерть утомляла, отвлекала от любимого дела. И по совету Белинского Айвазовский решает покинуть Петербург и едет трудиться в Крым, в Феодосию.
Блестящий русский маринист И.К.Айвазовский прожил в искусстве долгую жизнь. Он много путешествовал, бывал во Франции и в Италии, в Голландии и Англии, на Кавказе и в Малой Азии, в Египте и в Америке. Им написано около шести тысяч картин. Он был известен и признан едва ли не с самых молодых лет. Английский пейзажист Тернер, восхищаясь его живописью, посвятил ему такие строки: «Прости мне, художник, если я ошибся, приняв картину за действительность, но работа твоя очаровала меня, и восторг овладел мною»[5]
Менялись стили и направления, сменяли друг друга поколения художников, но для многих Айвазовский оставался по-прежнему непревзойденным мастером морского пейзажа. Романтические черты творчества Айвазовского особенно ярко проявились в картине «Девятый вал», написанной в 1850 году. Айвазовский изобразил раннее утро после бурной ночи. Первые лучи солнца освещают бушующий океан и громадную волу, готовую обрушиться на группу людей, ищущих спасения на обломках мачт. Айвазовский передает силу морской стихии с необыкновенным темпераментом. Его герои находятся во власти судьбы, рока.
По поводу картин Айвазовского, относящихся к Крымской войне, в журнале „Пантеон" была высказана очень знаменательная мысль: „Нельзя не чувствовать глубокой признательности к таланту, который не забывает увековечить все, что только может иметь впоследствии интерес для будущего поколения, потому что люди умирают и в памяти народной остаются лишь их дела и имена". Это была высокая похвала и признание исторического значения искусства Айвазовского.
В дальнейшем Айвазовский написал много батальных картин. Изображение героических подвигов русского народа вполне отвечало искреннему патриотизму художника, повышенной эмоциональности его творчества и романтической направленности его искусства. На протяжении всей жизни он обращался в своем творчестве к сюжетам, прославляющим подвиги моряков.
Но не только эпизоды из русской истории волновали Айвазовского и вдохновляли на создание батальных картин. Он живо откликался своим искусством на многие события, сопутствующие освободительной борьбе народов в Италии, Греции, на Балканах.
Всякого, кто попытается представить себе творчество выдающегося „певца морской стихии" И. К. Айвазовского, поразит то обстоятельство, что наряду с изображением ураганов и бурь, наряду с картинами морских катастроф и кораблекрушений, среди поэтических лунных ночей, восходов и закатов солнца вспоминаются многочисленные картины морских баталий. В нашей памяти возникает флагманский корабль адмирала Нахимова „Мария" во время жестокого боя с „самой близкой дистанции" с турецким флотом в Синопской бухте в 1853 году; мы вспоминаем картину „Чесменский бой" (1848, Галерея Айвазовского, Феодосия), на которой изображен подвиг лейтенанта Ильина, взорвавшего свой брандер среди турецких кораблей; мы вспоминаем русский флагман „Азов" в огне и пороховом дыму, громящий вражеские корабли в Наваринской битве, и многие другие баталии русско-турецкой войны, написанные Айвазовским. Он был не только „певцом морской стихии" — его влекли также романтика и пафос морских баталий.
Любовь к подвигу и героике была заложена в нем с детства. Вспоминая детские годы, Айвазовский писал: „Первые картинки, виденные мною, когда во мне разгоралась первая искра пламенной любви к живописи, были литографии и гравюры, изображающие подвиги героев в исходе двадцатых годов, сражавшихся с турками за освобождение Греции; к первому моему ребяческому лепету примешивались имена народных героев — Баболины, Канариса, Миаули и др...".
Чувство величественной красоты морской стихии отличает творчество мастера и выделяет его искусство из всего, что было создано в XIX веке в области маринистической живописи. Айвазовский был последним и самым ярким романтиком русской живописи.
Со временем, имя Айвазовского стало настолько известным, что при одном упоминании немедля перед взором говорившего вставали великолепные пейзажи - марины, где безраздельно властвовало море.
В основе творческого метода Айвазовского лежало романтическое восприятие мира. И это особенно характерно для его живописи 40-60-х годов. Художник всегда стремился и в жизни, и в явлениях природы выделять не типическое, а исключительное, необычное, редкое. В эти годы им созданы картины, отличающиеся особой звучностью, мажорностью цветового решения. В них с большим мастерством изображены ликующее в солнечных лучах море, сверкающие всеми красками закаты, тихие лунные ночи.
Среди работ этой поры особенно выделяются «Георгиевский монастырь» (1846), «Вечер в Крыму. Ялта» (1848), «Венеция» (1849), «Морской берег. Прощание» (1851), «Суда на рейде» (1851), «Севастопольский рейд» (1851), «Море» (1853), «Лунная ночь в Крыму» (1859), «Море» (1864), «Буря на Северном море» (1865) .
Созданию подобных произведений предшествовала неповторимая духовная атмосфера пушкинской поры, времени расцвета таланта К. П. Брюллова. Как Пушкину в поэзии, а Брюллову в живописи был свойствен строй чувств и мыслей гордых, вольнолюбивых, так и Айвазовский в своих романтических произведениях передал ощущение «упоения в бою», идею невозможности счастья без бурь и волнений[6].
После поездки в Италию окончательно сформировался оригинальный творческий метод Айвазовского: создавать морские пейзажи не с натуры, а по памяти. «Движение живых стихий неуловимо для кисти», – считал художник. Он писал воду с таким мастерством, что этот секрет не могут разгадать до сих пор[7].
Удаленность от моря, строгая обстановка комнаты в собственном доме в Феодосии вполне соответствовали методу работы живописца, требовавшему предельной сосредоточенности, внимания, творческого воодушевления. Основываясь на своей зрительной памяти, художник должен был восстановить в воображении и воплотить на полотне тот или иной пейзаж, образ, композицию. В автобиографических заметках И. К. Айвазовский так излагает свой художественный принцип: «Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта; сделав набросок на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нем моей кистью. Я принимаюсь за работу и, так сказать, всею душой отдаюсь ей».
Живописец не мыслил творчество без домысла, фантазии, поэтического воображения, которому он больше доверял и которое больше вдохновляло его, чем непосредственное восприятие натуры. Зрительная память сохраняла на долгое время самое главное, существенное, очищенное от случайных, ненужных деталей представление о поразивших художника впечатлениях, и он смело переносил их на полотно. Этим, надо думать, и объясняется удивительная обобщенность живописных образов Айвазовского. А дар обобщенного видения был у него врожденным. Очень любопытно он писал об этом еще в академические годы, когда хотел оправдать своеобразие живописи одной из своих картин: "Если зритель станет перед картиной "Лунная ночь", и обратит внимание на луну, и постепенно, придерживаясь интересной точки картины, взглянет на прочие части картины, и, сверх этого, не забывая, что это ночь, которая нас лишает рефлексий, то подобный зритель найдет, что эта картина более окончена, нежели, как следует...".
Прошло почти сто двадцать пять лет с тех пор, как писались эти строки, а обобщенное видение, органически входившее в искусство Айвазовского, которым он владел в совершенстве и которое свободно применял в своем творчестве, до сих пор является предметом поиска современных художников.
Непосредственные натурные наблюдения, по-видимому, лишь давали толчок творческому воображению мастера; в дальнейшем он мог свободно импровизировать, развивать первоначальный замысел уже в процессе создания произведения. «Обаяние лунной южной ночи, нега ясного заката, ужас, нагоняемый на душу бурей или ураганом, — вот те чувства, которые вдохновляют меня, когда я пишу картину», — утверждал художник. Он овладел различными приемами изображения неба, моря, эффектов солнечного и лунного освещения, доведя в лучших своих маринах живописное мастерство до вершин совершенства.
Однако отказ Айвазовского от постоянного изучения природы таил в себе опасность; именно следствием такого творческого метода явилось то, что многочисленные работы талантливого художника оказались неравноценными. Интересно, что сам маринист писал по этому поводу: «Я должен признаться с сожалением, что слишком рано перестал изучать природу с должною, реальною строгостью...»[8].