Всеобщее признание. Парочка проектов причислена к памятникам архитектуры ХХ века. Критики истекают ядом, коллеги завидуют, студенты проектируют «гэризмы». Анодированный цинк, гофрированный алюминий и титановая кладка воспринимаются как должное. Сейчас Гэри за 70, но он остается одним из самых интересных работающих архитекторов.
Сам Гэри оценивает свои достижения как результат многолетнего напряженного труда, возможно, он не лукавит, заявляя:«Я не уделяю много внимания тому, что делают другие. Я не любитель созерцать «события извне». У меня достаточно занятий и без этого.» Говоря об архитектуре последних лет он отмечает:» В целом, все колебалось: то лучше, то хуже. Могу сказать, что мы благополучно пережили постмодернизм. Такой старый архитектор, как я, может позволить себе подобную неприязнь. Постмодернизм напоминает мне грубую аппликацию, стилизацию. Он создает ощущение неуместности увиденного. Но есть в нем и нечто неуловимое, притягательное. Что-то в масштабе, чувстве, эмоции. Предшествовавшие ему «стеклянные коробочки» не могут похвастаться тем же. Они «работают», если находятся в руках фантазера, естествоиспытателя, первооткрывателя. Рожденные Мис ван дер Роэ, они были наполнены жизнью, эмоцией. Но многократно тиражированные в силу своей привлекательности для подрядчика и инвестора и предсказуемости результата, они стали абсолютно безжизненными, пустыми. Все это неизбежно привело к появлению иного направления – того, что принято называть «постмодернизмом». Но если первые примеры были наполнены логикой, смыслом и, можно сказать, духом, то довольно быстро произошло полное вырождение идеи. Осталась лишь пустая декоративность, все более и более примитивная. Но архитектура нуждается в духовности. Поэтому в последние годы она опять изменяется, разворачиваясь в сторону простых, логичных объемов и строгих форм. Что вполне закономерно…»
Последнее рассуждение – результат всей жизни Фрэнка Гэри с ее достижениями и разочарованиями. Многие критики долгое время считали его постмодернистом. Позже писали о смене позиций. И только в последние годы освободили мастера от ярлыков, признав его архитектуру «его архитектурой».
Гери всегда давал работу критикам и архитектуроведам. Он строил дом-бинокль, строил рыбный ресторан в форме гигантской рыбы, украшал фасад офисного здания огромной парой очков. Нередко Гэри переживал неудачи. Его несчастный американский центр в Париже, который критиковали еще на стадии проектирования, закрыли по финансовым причинам вскоре после завершения строительства объекта. Сейчас же не находятся средства на строительство нового музея Гуггенхейма, хотя, казалось бы, что все уже было утверждено.
Гэри строил крупномасштабные комплексы. Музей Гуггенхейма в Бильбао, построенный в 1997 году, считается одной из самых значительных и впечатляющих работ архитектора. 24000 кв. м, из которых 10600 кв. м – выставочные территории на трех этажах. Формы и замыслы, выстраданные и опробованные в других проектах, воссоединились здесь в «симфонию скульптурных объемов». Кстати, здесь же, в Бильбао, работал сэр Норман Фостер, спроектировавший городской метрополитен и пешеходный мост, и Сантьяго Калатрава, построивший аэропорт.
Испанский Гуггенхейм, профинансированный городом, регионом и испанским правительством, составил достойную компанию Гуггенхейму в Нью-Йорке. Новый музей – впечатляющая урбанистическая структура, «металлические цветы», выросшие на берегу реки Нервион. Поверхность здания отделана титановой кладкой, выполненной по программе CATIA. Эта программа была разработана во Франции специально для военных целей, в том числе для обшивки сверхскоростных истребителей. Архитектурная модель помещается в цифровую камеру (сегодня это называют трехмерным сканером), и компьютер рассчитывает кривизну и размер каждого элемента покрытия.
В проекте музея в Бильбао в полном объеме воплотилась давняя мечта Фрэнка Гэри создать здание, которое вмещало бы искусство и одновременно само являлось искусством. Сегодня это лучшее, по мнению критики из того, что создано архитектором. Хотя самый крупный проектом Гэри надо признать Walt Disney Concert Hall в Лос-Анджелесе.
3. Эстетика архитектуры 20 века
Искусство XX века – искусство переломное, кризисное. В его развитии проявляются закономерности и умирания старого, и появления нового (причем старое и новое приобретают здесь необычный смысл). Они не располагаются в линейной последовательности, а действуют во взаимном пересечении, охватывающем глобальное пространство и обширное историческое время. Переломность искусства XX столетия обнаруживается и в острой постановке вопросов о том, что такое искусство, для чего оно существует и чего может достичь, а также в необычности предлагаемых вариантов ответов. Среди них особое место занимают мифологизированное представление об искусстве, как силе, которая может принципиально изменить жизнь (авангардизм), и иконоборческое самоотрицание художественного творчества (абстракционизм, дадаизм, концептуализм).
Не представляется возможным определить некий единый стиль мирового искусства в XX в. и расположить в едином ряду эволюции стиля все составляющие его художественные движения. Более того, ни один из существующих в искусстве XX в. даже самых крупных рядов стилевой эволюции не исчерпывает собой всего его развития. Например, привычная линия движения от постимпрессионизма к абстракционизму отвечает только одной стороне истории художественного процесса XX в. За пределами развития реализма также остается немалое число весьма существенных явлений.
Духовная культура и искусство XX века, как и все другие стороны жизни общества, отличается мозаичностью, наличием самых разнородных течений и концепций: низвергающих традиции и восхваляющих их, беспощадно эпатирующих слушателей и зрителей и заигрывающих с ними, пропагандирующих самый смелый авангард и модернизм цинично готовящих «идеологическое пойло». XX век создает индустрию развлечений, рождает коммерческое искусство. Мощную основу для процветания массовые культуры, характеризующую XX век, создали успехи науки и техники.
Одной из существенных причин происходивших изменений было вторжение современной техники в традиционный образ мира, воспринятое как разрушение того единства природы, на котором основывалась тысячелетняя культурная традиция. Если со времен античности искусство рассматривалось как мимезис (подражание) природе, то теперь, поскольку сам мир потерял устойчивость, многообразие художественных стилей, отказавшихся от миметического понимания творчества, получило право на существование. Художники XX века должны были стать изобретателями. Творческую деятельность начали понимать не как отображение реальности, а как её трансформацию. Тем самым искусство в глазах его творцов приобрело статус авангарда (передового отряда) культуры.
XX век являет в искусстве принципиально новую ситуацию, которую можно определить как разомкнутое, открытое, неклассическое восприятие мира. Если предшествующие стилевые формы, направления, течения ранее так или иначе основывались на «малой истине», т.е. на ограниченном эстетическом принципе, то XX в. пускается в открытое плавание, где нет проложенных путей. Культура XX в. перенасыщена алхимией художественных форм; толпящиеся, наслаивающиеся и опровергающие друг друга художественные оптики создают впечатление «одновременности исторического», образуют многосоставный спектр постижения биологических и социальных импульсов в природе человека, смысла его творчества и существования в целом.
Одна из примет, отличающая теории искусства в XX в., – поворот от преимущественного изучения гносеологических проблем к онтологическим. Такая эволюция подчеркивает особую антропологическую ориентацию эстетики интуитивизма и экзистенциализма, по существу представляющих собой эстетику человекознания. Противоположную, казалось бы, практику структурно-семиотического анализа также отличает онтологический пафос, однако реализованный в другом ракурсе: как через устойчивые художественно-структурные образования можно постичь порождающие закономерности и сущностные принципы бытия.
3. Музей Гуггенхайма в Нью-Йорке (США)
История собрания Фонда Гуггенхайма началась в 1919 году, когда пятидесятивосьмилетний угольный магнат и золотопромышленник Соломон Гуггенхайм решил оставить сверхприбыльный бизнес и всерьез заняться коллекционированием произведений современного искусства. Но поскольку он не был специалистом по искусствоведению и скептически оценивал собственные познания в искусстве, то обратился за помощью к баронессе Хилле Рибей фон Энрейнвейсен, известной прусской художнице и искусствоведу. Позже в судьбе коллекции принял участие и Альфред Барр, создатель всемирно известного Музея современного искусства в Нью-Йорке (МоМА). Их стараниями коллекция спустя несколько лет приумножилась, и возникла острая необходимость в организации музея, где можно было бы хранить и экспонировать предметы обширного собрания. В надежде основать музей Соломон Гуггенхайм учредил в 1937 году фонд, который по сей день носит его имя. Музей абстрактного искусства сначала носил временный характер и был назван Музеем беспредметного искусства. Идея строительства здания, которое, по словам Хиллы Рибэй, должно было стать «храмом духа», вызревала не один год. Автором «храма» стал знаменитый архитектор Фрэнк Ллойд Райт. Он отрицал типизацию сооружений, пропагандируемую сторонниками «Нового движения». «План дома – это образ жизни, а образ жизни всегда индивидуален», – говорил он, называя постройки функционалистов «ящиками на ходулях». Считая внутреннее пространство архитектурного сооружения его сущностью, а внешнюю оболочку производной от нее, Райт разработал концепцию проектирования «изнутри наружу», основанную на приведении экстерьера к «потребностям» интерьера. Именно этот принцип он использовал в проекте здания Музея Гуггенхайма в Нью-Йорке, который был разработан в 1943–1946 годах и реализован в 1956–1959. Райт был весьма разочарован выбором Нью-Йорка в качестве места строительства. Он считал этот город слишком убогим с точки зрения архитектурного стиля, а точнее, его полного отсутствия, чрезвычайно плотно застроенным и перенаселенным. Ему хотелось максимально приблизить архитектурные формы здания к природным, гармонично вписав его в естественный ландшафт. Но Райту не удалось переубедить Гуггенхайма. В итоге он разработал сооружение, которое вызвало всеобщее недоумение: злые языки утверждали, что он просто увеличил в размерах так и не реализованный, но горячо любимый проект гаража «улитки». Архитектору пришлось неоднократно защищать свое детище и доказывать заказчикам, городским властям, художникам, коллегам и обществу целесообразность и художественную ценность разработанного им здания. Это объясняется тем, что в авангарде архитектуры после войны встала Европа, а в США никак не могли избавиться от эклектики, ставшей популярной перед Великой депрессией. Поэтому тогда проект Райта выглядел в высшей степени экстравагантным, причем настолько, что даже сами художники абстракционисты отказывались выставлять в нем свои картины. Хотя добиться разрешения на строительство удалось, к сожалению, ни его основателю, ни архитектору не довелось увидеть здание завершенным: Соломон Гуггенхайм умер в 1947 году, а Фрэнк Ллойд Райт – в 1959, не дожив до открытия музея всего несколько месяцев. Шло время. Хотя Соломон Гуггенхайм почил с миром, основанный им фонд продолжал действовать, а музей в Нью-Йорке по праву занял видное место в ряду экспозиций мирового значения. Племянница Гуггенхайма Пегги, которая еще при жизни дяди начала собирать коллекцию предметов современного искусства, в 1937 году открыла галерею в Лондоне, а в 1946 – в Венеции. Венецианская галерея, расположенная в великолепном дворце, стала своеобразным филиалом и логическим продолжением нью-йоркского музея. В 1976 году Пегги Гуггенхайм передала галерею и дворец в дар фонду, носящему имя ее дяди. Увеличение коллекции привело к созданию мировой сети музеев Гуггенхайма. Сегодня в нее входят (помимо нью-йоркского музея и коллекции Пегги Гуггенхайм в Венеции) Музей СоХо в Нью-Йорке, десятиэтажное хранилище (построенное рядом со зданием Райта после реконструкции 1992 года по проекту Гвотми Сигел), «Дойче Гуггенхайм» в Берлине(1997), Музей Гуггенхайма в Бильбао(1997), а также открытый в октябре 2001 года в Лас-Вегасе «Эрмитаж Гуггенхайм». Название последнего музея неслучайно, еще в июне 2000 года Государственный Эрмитаж и Фонд Соломона Роберта Гуггенхайма начали долгосрочную программу сотрудничества. А через полтора года в Лас-Вегасе, в музее «Эрмитаж Гуггенхайм», была открыта выставка произведений импрессионизма и раннего модернизма из собраний Эрмитажа и Фонда Гуггенхайма. Сотрудничество фонда и Эрмитажа, в частности обмен выставками, позволит сделать богатейшие коллекции достоянием широкой публики. Помимо этого осуществляются общие проекты в области образования, издательской деятельности, а также в сети Интернет, где работают виртуальные музеи «Гуггенхайм» и «Эрмитаж». Эти и другие проекты реализованы под чутким руководством эксцентричного Томаса Кренса – руководителя сети музеев Гуггенхайма. Его часто упрекают в неразборчивости при выборе спонсоров и инвесторов, это притом, что именно его, на первый взгляд, необдуманные действия вывели Фонд Гуггенхайма из тяжелого финансового кризиса, позволили расширить площади хранилищ и отремонтировать здание Райта. Припоминают ему и выставку мотоциклов, поддержанную фирмой BMW, и пожертвование в размере 15 млн. дол., полученное от Джорджо Армани в благодарность за организацию его показа в Музее Гуггенхайма. Малые музеи опасаются, что музейные стратегии XXI века полностью перекроют для них доступ к большим собраниям вроде Эрмитажа и венского Музея истории искусства (Kunsthistorisches Museum), которые теперь связаны с Фондом Гуггенхайма партнерскими отношениями. А один из влиятельнейших европейских аналитиков, директор Центра искусств и медиатехнологий в Карлсруэле и давнийпартнер Кренса, Питер Вайбель в интервью журналу «Шпигель» заявил: «Принцип Гуггенхайма изжил себя. Поэтому есть смысл задуматься, не рискуем ли мы приобрести под видом технологий ХХI века товар, от которого весь мир уже отказался по причине его экологической непригодности». Но, несмотря на столь громкие заявления, сеть музеев Гуггенхайма продолжает знакомить зрителей всего мира с произведениями современного искусства в соответствии с замыслом Соломона Роберта Гуггенхайма.