На П. Г. Райского тем, что и он выглядит человеком занятым, озабоченным, спешившим выполнить важное порученное дело.
На М. Н. Гаркави тем, что и он охотно вносит в свою программу интермедии, чередовал разных по жанру исполнителей. Также охотно пускается в комментарии к программе и, характеризуя разные амплуа участников, иллюстрирует свои объяснения мимикой, жестами, балетными движениями, разыгрывает различные интермедии.
На С. М. Дитяева тем, что он входит в концерт органически. Он ведет беседу, а в беседе человек может касаться различных проблем и тем: артист свободно переходит от событий, происходящих на сегодняшнем концерте, к проблемам охраны окружающей среды и освоения космоса, и все это органично объединено в общий заинтересованный разговор.
У автора этого исследования складывается впечатление, что И. Ургант внимательно изучал историю отечественного конферанса и впитал всё лучшее из этого уникального опыта русской и советской эстрады. По крайнеё мере хочется в это верить. Но в одном мы абсолютно уверены, что своим творчеством И. Ургант на современной телевизионной эстраде возрождает и развивает традиции отечественной школы конферанса в роли ведущего, шоумена. И является убедительным ответом на вопрос знаменитого Н.П. Смирного-Сокольского, «Нужен ли эстраде конферансье? И каким он должен быть».
В программе «Весна с Иваном Ургантом» ведущий работает, как и конферансье тех лет «классического конферанса» в «образе-маске». Он молод, и поэтому его «маска» ученика, потому что, когда приходят к нему гости, то он всему учится у них, танцам, пению, игрой на музыкальных инструментах, актерскому мастерству.
В одном из выпусков газеты «ТЕЛЕСЕМЬ» Вячеслав Войнаровский дает характеристику Ивана Урганта: «Этот молодой человек – остроумный, талантливый современный шоумен. Но вместе с тем, что встретишь нечасто, он начитан, прекрасно знает искусство – в этом я убедился, дважды пообщавшись с ним на съемках «Культурной революции». Наконец, он красив, и яркое начало его творческой жизни обещает зрителям много интересного» (№23 (450) от 29. 05. 06.).
Человек на эстраде ищет прямого, живительного для него контакта со зрителем. Контакт с залом не дополнительный прием, а основа эстрадного действия. Человек с эстрадного возвышения обращается к зрителю, и между ними возникают те же связи, которые существуют между двумя собеседниками. Артист входит в этот ничем не опосредованный контакт. Практически зритель – его партнер. Именно это обуславливает необходимость непосредственного обращения к залу.
Какова же роль артиста в этом случае? Логично предположить, что, если он не может уйти целиком в какой-либо сторонний образ, его роль – это он сам. Артист эстрады играет самого себя. Это означает, что он не повторяет себя в жизни, а выделяет из многообразия собственных черт решающие, поскольку они способны создать в данном случае сценический образ, и лучшие, поскольку эстрада – искусство радости жизни, оптимизма. (с. 3)
Решающее условие для установления контакта артиста с залом – сила личности выступающего: ее значительность, ее содержательность, ее обаяние. «Насколько скрывает человека сцена, настолько его беспощадно обнажает эстрада». (А. Ахматова. Избранное. Воспоминания об А. Блоке. М., «Худож. Лит.», 1974, с. 493). Поэтому личность выступающего должна быть цельной. Это означает, что повод обращения артиста к зале не может быть случаен. Он должен соответствовать внутреннему «Я» артиста, его убеждениям, его морали, его характеру. Степень этого соответствия – первое условие успеха эстрадного выступления. (с. 4)
Примат личностного самовыражения на эстраде порождает правило, согласно которому только личность может быть актером эстрады. Впервые сформулированное Эдит Пиаф, это правило относится к представителям любого жанра. В частности, только личность может быть комиком. Комедийные данные вторичны. Выставление их на первый план уводит от правды личности или от непосредственного контакта артиста со зрителем. Поэтому по аналогии с пением комедийное умение не должно абсолютизироваться, не должно затмевать черты личности выступающего с эстрады. Значит, нельзя стараться быть смешным, нельзя острить без меры. Мера – это вкус, но вкус определяет внутренние черты человека. Нарушение меры в остроумии уменьшает степень доверия. Это же происходит, когда красивый голос певца вызывает желание его обладателя педалировать на нем, неумеренно употреблять его возможности для создания весьма легкого и в тоже время яркого сценического эффекта. И в том и в другом случае нетрудно увидеть, что это – сторонний эффект, уводящий артиста и слушателя от общения – исповеди. Для комедийного артиста это, прежде всего разговор с залом на равных, для певца – интонационное пение, которое ближе к разговорному языку и потому естественнее для самовыражения. (с. 6)
Установив примат личности в эстрадном действии, перейдем теперь к определению условий проявления внутренних качеств актера. В основе эстрадного выступления всегда лежит особо активное жизненное начало выступающего, оправдывающее не только его прямое обращение – разговор со зрителем (конферансье), но и уход в масочный образ, в сатирическую игру, в пение, танец, то есть в те проявления, которые происходят «сверх» обычного поведения человека в жизни и в то же время не нарушает его правдивости. Следовательно, правду и органичность поведения человека на эстраде определяет именно это начало, несущее заряд искренности. Можно было бы назвать его темпераментом, как говорил В. Ардов об условиях правдивости клоунского действия на манеже цирка. Однако думается, что здесь нечто большее. На эстраде и в цирке эту активность еще недавно называли словом «кураж». (с. 8)
В нашем анализе контактности на эстраде мы приводили примеры, когда актер обращается непосредственно к зрителю. Но часто мы видим, что актер эстрады обращается к своему партнеру по сценической ситуации. Возникает мир отношений двоих, троих персонажей. (с. 9)
Страстность, характерная для эстрады, влечет за собой яркость, конкретность, рельефность передаваемого события. Одним из средств для достижения этого эффекта является «маска». «Маска» может быть буквальной, вещественной, то есть сменяемой личиной, а может быть и представляемой. И то и другое мы наблюдаем у А. Райкина. Только первое – у В. Владимирова и В. Тонкова, только второе – у Л. Мирова, М. Мироновой, Ю. Тимошенко, Р. Карцева, В. Ильченко и др. «Маска» может появляться ненадолго, а может жить столько, сколько длится эстрадный номер. Она может, наконец, стать постоянной у актера. Во всех случаях она является вторым «Я» артиста, несущим его отношение к миру и жизненный импульс. Артист может в любой момент выйти из нее без ущерба для убедительности собственного действия. Такой выход не разрушает сценическую образность, не является накладкой, скандалом, как выход из роли на театральной сцене, а лишь подчеркивает, что первичная правда масочного образа идет не от «маски», а от лица, несущего ее, толкующего ее значение, играющего ею, а не ее. Снова мы возвращаемся к принципу, что любой прием правомерен, если он несет хотя бы одно из средств самовыражения актера. Но если выход из масочной «роли» не разрушает заданной образности, значит, и «роль» эта условна. Значит, здесь нет, по существу, вхождения в роль, а есть лишь раскрепощенная выразительность, избирающая для себя те средства в необходимой ей мере, которые могут помочь человеку показать в образе собственную идею.
О. Уайльд, говорил: «Дайте человеку «маску», и он станет правдивым». Речь здесь идет о правде художественной. А это значит, что, играя «самого себя», не надо стремиться к скрупулезно-правдивому отражению собственных черт и характера во всей их противоречивости и сложности. Нужно выделить из них черты определяющие, наиболее яркие, «масочные». В них как в несколько укрупненную, но тождественную оригиналу форму можно выливать разнообразное содержание или реакции артиста на обстоятельства, возникающие на эстрадной сцене.
Своеобразие артиста эстрады состоит в том, что он несет художественную информацию о самом себе, о своем видении мира и характере контакта с окружающими. Артистичность – это язык для передачи информации, для цельного проявления внутреннего мира. Поэтому артистическое самовыражение может быть публичным поиском – исповедью. (с. 10-11).
В связи с этим следует сказать еще об одной особенности образа, создаваемого на эстраде. Он возникает перед нами не в третьем лице, как в театре, а во втором (первое лицо – сам зритель). Это облегчает достижение художественной правды, ибо образ здесь ближе к зрителю, он не разделен на прототип и его художественное воплощение. Житейский тип и роль сливаются в одно целое, создавая этим наиболее реалистическую и потому высокую сценическую правду.
В свете сказанного нетрудно разобраться в природе сценического штампа. Он негативно вытекает из понятия личностного контакта на эстраде. Штамп на эстраде – следствие подражания выступающего не своей личности, а чужой или комплексу типизированных черт, утративших признаки индивидуальности. Поскольку личность в принципе неповторима, то штамп особенно заметен и нетерпим на эстраде. Заимствование чужих черт невольно влечет за собой смешение их с собственными. А такое насилие невозможно также, как соединение крови разных групп. В таких случаях наступает смерть. Сценическая личность достаточно контактна, чтобы зритель мог без труда почувствовать, врет ли ему артист или он искренен. Искренность – единственный метод передачи внутреннего содержания при контактах человека с человеком.