Таким образом, в 1922 году смог появиться ЛЕФ (Левый фронт), группа и журнал, возглавляемые коммунистом-футуристом Маяковским и конструктивистом-производственником Родченко.
Это «левое искусство» было заклеймено противниками всякого новаторства. Таким образом, название «русский футуризм» обозначало то, что мы сегодня зовем «русским авангардом», и включало в себя совершенно различные художественные культуры, от примитивизма до абстракции. Поэт, теоретик и блестящий мемуарист Бенедикт Лившиц заявлял: «Термин футуризм у нас появился на свет незаконно: движение было потоком разнородных и разно-устремленных воль, характеризовавшихся прежде всего единством отрицательной цели».
Итак, «левое искусство», «русский футуризм», «русский авангард» образуют ячейки одного уникального периода в истории русского искусства, а также и в истории мирового искусства в течение — скажем для краткости — первой четверти XX века, между 1907 (появление на московской выставке «Стефанос», или по-русски „Венок", примитивистской тривиальности в форме и тематике перед лицом господствующего символизма) и 1926 годом (закрытие ленинградского Государственного института художественной культуры (ГИНХУК), возглавляемого Малевичем).
В пику утонченности сюжетов символизма, эклектизму модерна и, разумеется, тенденциозному реализму передвижников, начиная с 1907 года («Стефанос» в Москве) на полотнах братьев Давида и Владимира Бурлюков, Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой стали возникать сознательно npимитивные, топорные, даже «вульгарные» манеры исполнения и сюжеты. Так называемый неопримитивизм черпал из детских рисунков и всевозможных произведений ремесленничества, перечисленных выше, элементы, обновившие всю концепцию искусства: лаконизм, несоблюдение научной перспективы и пропорций, полную свободу рисунка в соответствии с множеством точек зрения, симультанизм, подчеркивание в первую очередь выразительности и юмора и провинциальную тематику. Даже в картинах, где преобладает другой стиль, можно обнаружить присутствие этого неопримитивизма, даже в самой радикальной абстракции супрематизма можно выявить среди прочих элементов художественной культуры присущую народному искусству лапидарность.
Двумя протагонистами неопримитивизма, восторжествовавшего в 1909-1910 годах на Третьем салоне «Золотого руна» в Москве, были Ларионов и его спутница жизни Наталья Гончарова. Сюжеты их произведений, взятые из самой обыденной жизни, из глубокой русской провинции, показывают уличные сцены с домашней птицей и свиньями, рядовых солдат, парикмахеров и циркачей. Манера исполнения свободна, сурова, без заботы об академической перспективе, схематична.
Вот что писал в 1913 году их биограф, писатель и теоретик Эли Эганбюри (псевдоним Ильи Зданевича): «После долгого затишья, после долгого господства дешевого эклектизма в конце XIX века в русских городах, после того как русские художники совершенно утеряли всякое знание, всякое мастерство,— появление Ларионова на поле живописи, нового человека, прекрасного выученика французов, неутомимого художника, смелого и сильного, явилось неожиданным и вместе своевременным.
Было бы ошибочно утверждать, что он вырос исключительно на французах и близок лишь им. Другой стихией его творчества явилось искусство вывесок и всевозможная живопись стен и заборов разных безвестных гениев, искусство высокой ценности, которое мы назвали бы „провинциальным", ибо оно характерно для русской провинции, являющееся синтезом чисто русских национальных вкусов с наносными пережитками городов».
По поводу Натальи Гончаровой тот же Эганбюри-Зданевич отмечал: «Детство Гончарова провела в деревне у бабушки. Большим влиянием на нее пользовалась няня Мария, очень религиозный человек, и дворник Дмитрий, бывший солдат, превосходно певший песни и рассказывавший сказки. Девочка обнаружила большую любознательность, влечение к природе, интересовалась ботаникой и жизнью животных Ее манила окружающая жизнь, полевые работы крестьян, одежда темная и строгая. С некоторыми из них она знакомится, подолгу беседует, и вот благодаря этой обстановке у нее возникает цикл крестьянской живописи.
В крестьянских полотнах Гончарова выводит баб, мужиков, парней, занятых работами, то жнущих, то пашущих, то косящих, то собирающих плоды".
Поэт-символист, блестящий критик и живописец Максимилиан Волошин со своей стороны отмечал в рецензии на выставку «Ослиный хвост», продемонстрировавшую в начале 1912 года всю оригинальность русского неопримитивизма. У всех участников «Ослиного хвоста», говорит он, заметна особенная страсть к изображению жизни солдат, военных лагерей, парикмахеров, проституток и педикюрш; они пытаются перенести на персонажей цвета с предметов их представляющих: пишут парикмахеров губной помадой, фиксатуаром, бриллиантином и лосьоном для роста волос, пишут солдат дегтем, грязью, керосином и т. д., и таким образом придают изображаемым объектам запах.
Кроме Ларионова и Натальи Гончаровой, среди участников „Ослиного хвоста" — Малевич с серией своих мощных примитвистско-фовистских гуашей, Моргунов, Татлин, Александр Шевченко. Провоцирующее название «Ослиный хвост» намекало на организованную в Париже противниками модернизма, по указке Доржелеса, постановку в салоне Независимых картин, написанных хвостом осла.
Ослу привязали к хвосту кисть, подставили под хвост палитру с красками и холст. Осла кормили чем-то лакомым: от удовольствия он махал хвостом, и вышла из-под хвоста его картина Сезанна.
В самом конце 1912 года Ларионов представил свое первое лучистское произведение, «Лучистские колбаса и скумбрия», ныне хранящееся в музее Людвига в Кельне. Лучизм лежит у истоков абстракции в общем смысле слова, и его создатель, Ларионов, наряду с Кандинским „Импровизаций" и произведений 1911-1912 годов, был первым последовательным не-фигуративистом в России, чья практика и теоретические работы приведут в 1914 году к конкретной абстракции Татлина, потом в 1915 к супрематизму Малевича. Голоса русской не-фигуративности, абстракции и беспредметного искусства 1911-1920 годов звучат совершенно уникально концерте новаторского европейского искусства начала XX века. Список русских абстракционистов впечатляет: здесь мы встречаем имена москвича Кандинского, «органицистки» Елены Гуро («Камень». 1910), лучистов Ларионова, Натальи Гончаровой, Ледантю («Дама в кафе» из Самарсксго музея), Сюрважа (он же — Л. Л. Штюрцваге), автора «цветовых ритмов» 1912-1913 годов, орфистов- Сони Делоне и Якулова, Татлина - создателя живописных рельефов (1914-1916), Пуни с его наклеенными предметам, супрематистов с 1915 по 1920, Малевича, Ольги Розановой, Пуни, Клюна, Любови Поповой, Веры Пестель, Менькова, Моргунова Россия действительно была привилегированным местом, где концептуально и на практике (с 1909-1910) ковалась абстракция XX века.
Одновременно с возникновением нефигуративного искусства, сопровождая его на пути к отказу от миметического воспроизведения видимого мира, в России развивалось другое новаторское течение, также совершенно оригинальное - кубофутуризм. Разумеется, оно имело итало-французское происхождение, но на русской почве оригинальность синтеза парижского кубизма и итальянского футуризма заключалась в том, что изобразительные принципы и иконография кубизма (реконструкция живописного пространства через деконструкцию предмета) и футуризма (изображение движения, урбанистическая и промышленная тематика) привились на формальной и тематической практике неопримитивизма. Среди наиболее поразительных образцов этого феномена можно назвать, например, «Дровосека» и «Уборка ржи» (1912, Стеделийк Музеум, Амстердам) Малевича или его «Утро в деревне после вьюги» из Музея Соломона Гугенхайма. Предшественником этих произведений был такой шедевр, как «Косарь» из Нижегородского музея: в его основе примитивизм (это «лавочная вывеска» по фронтальности, лицо — с иконы, с овальной структурой, мистически косящими миндалевидными глазами, символическими цветами фона), геометрический сезаннизм (или протокубизм) трактует сюжет в конических цилиндрах и сферах (без какого-либо парижского влияния), наконец. в иконографии и окраске персонажа присутствует «футуристический» металлический элемент. Малевич повторит это столкновение (и синтез) между крестьянской цивилизацией дерева и городской цивилизацией металла в другом абсолютном шедевре, в «Усовершенствованном портрете Ивана Васильевича Клюнкова» (1913). Констатируем, что Малевич не прошел через этап парижского кубизма, хотя в этот момент, в 1912 году, он и получил от него концептуальный импульс. Парижское влияние проявится позднее в его аналитическом кубизме 1913 года (среди прочих примеров «Гвардеец» из Стеделийк Музеум, Амстердам).
Между 1912 и 1920 годами мы становимся свидетелями расцвета картин очень большой пластической силы, комбинирующих множество художественных манер (особенность русской школы) с геометризацией фигуративных элементов через различные способы перемещения планов (сдвиги), принятие в расчет металлизации форм и цветов в новой промышленной цивилизации — все на примитивистской структурной основе. Практически все крупные русские художники Авангарда — за знаменательным исключением Кандинского и Ларионова — прошли через важную фазу кубофутуризма: Наталья Гончарова. Давид и Владимир Бурлюки, Александра Экстер, Малевич. Клюн, Ольга Розанова, Любовь Попова, Вера Пестель, Надежда Удальцова, Ледантю. Скульптуры и живописные рельефы украинца Архипенко и Баранова-Россинэ стоят в ряду высших достижений искусства XX века.
Примечательный факт левого русского искусства - взаимопроникновение поэзии. Редко можно наблюдать подобный «священный союз поэзии и живописи». В России, поэты очень часто были живописцами и рисовальщиками, но эта художественность в большинстве случаев была для них не более чем хобби. Можно констатировать поэтов левого русского искусства начала XX века пришло к поэзии, сформировавшись художники (Давид Бурлюк, Маяковский, Крученых). Творчество Елены Гуро столь же: в области живописи, как и в области поэзии. Велимир Хлебников и Василий Каменс картины и рисовали. Ольга Розанова и Филонов создавали «заумную» поэзию. Кубизм оказал долговременное влияние на русскую поэзию модерна благодаря синтаксическим и лексическим переинструментовкам словесной массы и новому визуальному, графическому расчленению поэзию.