Богемная жизнь давала о себе знать. Здоровье художника пошатнулось. В1909-м и в 1912-м годах Модильяни ездил к своим родным в Италию, чтобы поправить его, но, вернувшись в Париж, вновь предпочитал жить по-прежнему. Пил Модильяни тяжело и часто; в пьяном виде становился невыносимым. В «затуманенном» состоянии он мог оскорбить женщину, ввязаться в скандал, затеять драку, даже обнажиться на публике. При этом почти все, кто хорошо знал его, отмечают, что трезвый художник был обычным человеком, ничем ни отличавшимся от большинства людей того времени.
Перед первой мировой войной Модильяни поселился в знаменитом «Улье», или иначе «Ротонде», без упоминания о котором не обходился ни один рассказ о жизни легендарных художников-монпарнасцев. Нескладное, странное сооружение, бывшее павильоном вин на Всемирной выставке 1900 года, какой-то чудак-благодетель перетащил на купленную им по дешевке землю почти на окраине Парижа и в нем устроил общежитие для бездомных и безнадежных бедолаг-художников. Каких только знаменитостей не перевидали его грязные каморки-мастерские, больше похожие на гробы с полатями над дверьми вместо кроватей. Тут жили Фернан Леже, Марк Шагал, французский поэт Блез Сандрар, и даже наш Луначарский гостил одно время у Модильяни. Этому жутковатому «Улью» Модильяни обязан знакомством с человеком, которого нежно любил и считал одним из величайших художников своего времени. Это – Хаим Сутин, местечковый еврей, сбежавший из захолустных Смиловичей, где единоверцы дружно лупили его за картины, и каким-то чудом залетевший в блестящий Париж. Сутин оказался оригинальным художником, с большим будущим. Модильяни написал два его портрета, один из которых, где у Сутина открытое, задорное лицо пройдохи-парня – очень красив по живописи.
С началом Первой мировой войны жизнь Модильяни еще более помрачнела. Многих его друзей призвали в армию, подступило одиночество. Кроме того, взмыли вверх цены; камень и мрамор стали недоступной роскошью, и Модильяни пришлось забыть о скульптуре. Вскоре он познакомился с писательницей Беатрис Хастингс. Знакомство переросло в бурный роман, продлившийся два года. О том, каковы отношения между любовниками, можно судить хотя бы по тому, что однажды Модильяни признался, что вышвырнул Беатрис из окна, а в другой раз, краснея от стыда, рассказал Жаку Липшицу, что Беатрис побила его тряпкой.
Именно в годы войны Модильяни удалось добиться некоторого успеха. В 1914 году работы художника начал покупать Поль Гильом. В 1916 году этого «арт-дилера» сменил выходец из Польши Леопольд Зборовский. В декабре 1917 года Зборовский договорился с владелицей художественной галереи Бертой Вейль об организации персональной выставки Модильяни (это была единственная его прижизненная «персоналка»). Казалось, что стена непризнания вот-вот рухнет. Однако затея с выставкой обернулась фарсом. Галерея находилась как раз напротив полицейского участка, и когда возле окна галереи с выставленной в нем для привлечения публики ню Модильяни собралась небольшая толпа, один из полицейских решил посмотреть, что там происходит. Спустя полчаса мадам Вейль приказали убрать из окна «мерзость», и выставку пришлось свернуть до ее официального открытия.
За несколько месяцев до злополучной выставки Модильяни познакомился с 19-летней студенткой Жанной Эбютерн (ил. 4). Девушка влюбилась в художника и оставалась вместе с ним до самой его смерти. Впрочем, его поведение от этого не стало лучше. С Жанной Модильяни бывал ужасно груб. Поэт Андре Сальмон так описывал один из многочисленных публичных скандалов Модильяни: «Он тащил ее (Жанну) за руку. Схватив ее за волосы, с силой дергал их и вел себя как сумасшедший, как дикарь».
В марте1918 года Зборовский переехал на юг Франции, подальше от погрязшей в военной суете столицы. Составить себе компанию он пригласил нескольких художников – Модильяни был в их числе. Так он оказался в Каннах, а затем в Ницце, где в ноябре 1918 года у Жанны родилась дочь (тоже Жанна). В конце 1919 года Модильяни (ил. 5) с обеими Жаннами возвратился в Париж, а спустя несколько месяцев заболел туберкулезным менингитом.
12 июля 1920 года он скончался. Трагическим постскриптумом к жизни Модильяни стало самоубийство Жанны Эбютерн. На следующее утро после похорон она, будучи на восьмом месяце беременности, выбросилась из окна.
В конце его биографии принято ставить жирную точку: наконец-то Модильяни нашел себя и выразил себя до конца. А он сгорел на полуслове, его творческий полет оборвался катастрофически, он тоже оказался одним из тех, кто «свое на свете недожил, на земле свое недолюбил» и, главное, недотворил. Даже на основания того, что он сделал неоспоримо совершенно в этот свой один-единственный «период», что продолжает жить для нас еще сегодня, – кто скажет, куда, в какие новые а, может быть, совершенно неожиданные стороны, в какие неведомые глубины устремился бы этот страстный, тоскующий по какой то последней, всеисчерпывающей правде талант? Разве только в одном можно не сомневаться – что он не остановился бы па уже им достигнутом.[3]
2. Творчество
В 1898–1900 годах Амедео Модильяни занимался в мастерской Гульельмо Микели, и поэтому можно сказать, что начальный этап его творчества проходил под знаком итальянского искусства XIX века. Поскольку это столетие в стране со славным художественным прошлым не богато выдающимися достижениями, многие склонны недооценивать мастеров этого времени и их творения. А между тем они – бесспорный источник вдохновения начинающего художника, и этот факт не может быть опровергнут тем обстоятельством, что до нас дошло мало ранних, выполненных до переезда в Париж, работ Модильяни. Может быть, в Ливорно, Флоренции или Венеции еще обнаружатся неизвестные произведения Модильяни 1898–1906 годов, которые помогут пролить свет на начальный этап творческой биографии художника. Кроме того, мы можем опираться на некоторые отзывы о ранних работах Модильяни. Да и вообще трудно вообразить, что он прошел мимо современного искусства своей родной страны: очевидно, что искусство Италии ХIХ века производило на юного Модильяни не меньшее впечатление, чем произведения эпохи Ренессанса, И Больдини так же чувствуется в ранних парижских работах Модильяни, как и Тулуз-Лотрек.
Во время своего пребывания в Риме в 1901 году Модильяни восхищался живописью Доменико Морелли (1826–1901) и его школы. Сентиментальные картины Морелли на библейские темы, его исторические полотна и холсты на сюжеты из произведений Тассо, Шекспира и Байрона сейчас совершенно забыты. Смелый шаг, уводящий далеко вперед от Морелли, был сделан группой совсем молодых художников «маккьяйоли» (от macchia – красочное пятно). Эта школа, молодых новаторов, их объединяло неприятие преобладавших в искусстве буржуазных вкусов, апологетами которых были академические художники жанристы. По тематике художники группы «маккьяйоли» были близки к импрессионистам: они тоже любили изображать крестьянские дома, сельские дороги, залитую солнцем землю и солнечные блики на воде, однако не отличались смелостью художественных решений, присущей последователям Моне.
По всей видимости, в период ученичества Модильяни был некоторое время сторонником художественных принципов «маккьяйоли». Микели, его учитель, сам был любимым учеником одного из основателей этой школы, Джованни Фаттори (1828–1905) из Ливорно. Микели был довольно известным пейзажистом, и популярность среди местных любителей искусств он заработал своими морскими пейзажами, наполненными ощущением свежести и света.
Модильяни работал так же неистово, как жил. Алкоголь и гашиш никогда не снижали его неуемного желания работать. Наверное, случались периоды, когда из-за отсутствия широкого признания он впадал в отчаяние и опускал руки. Однажды, отвечая другу, упрекнувшему его в безделье, он сказал: «Я создаю не меньше трех картин в день в своей голове. Какой смысл портить холст, если все равно никто не купит?» С другой стороны, Артур Пфаннстиль, автор книги «Модильяни и его творчество», сообщает, что молодой художник беспрерывно делал наброски, лихорадочно заполняя рисунками свои тетради в синей обложке, до ста в день.
Следует помнить, что в этот период Модильяни все еще мечтал стать скульптором и значительную часть, если не львиную долю, своих усилий тратил на скульптуру. Человек с критическим складом ума, он периодически уничтожал те вещи, которые казались ему неудачными. Но он также потерял много работ и при спешных переездах с одного места на другое, почти всегда тайком и не расплатившись с хозяином за снятое помещение. Разъяренные домовладельцы уничтожали «безумные» картины, которые он оставлял им вместо оплаты; не слишком дорожили его работами и владельцы бистро, у которых он обменивал свои произведения на выпивку чаще, чем на еду. Немало работ он бездумно раздарил своим многочисленным случайным подругам, которые их не берегли. Модильяни никогда не вел учета своим произведениям.
Примечательно, что на молодого живописца так мало повлияли фовизм и кубизм. Фовисты положили в основу всего цвет, а у Модильяни главное – линия. Сначала он жаловался, что его «проклятые итальянские глаза» не могут привыкнуть к особому парижскому освещению. Его палитра не отличалась большим разнообразием, и только раз или два он прибегнул к колористическому эксперименту в духе неоимпрессионистов или фовистов. Как правило, он заключал большие поверхности ровного цвета в тонкие, но четко прорисованные линейные контуры. Кубизм с его тенденцией к дегуманизации был для Модильяни, искавшего в творчестве возможность выражения сильной эмоции, слишком рассудочным.