И в этот миг к пределам горным Летел я сумрачный как коршун…
Одновременно он – и одинокий «белый ворон», который хочет
Взлететь в страну из серебра, Стать звонким вестником добра.
Симбиоз поэтического и живописного стилей. На всех исторических ступенях развития культуры выделяются и представляют особую ценность процессы интегрирования различных видов формотворчества. Культурные сдвиги и «взрывы» всегда характеризовались качественным ростом стилистической (и ритмически-смысловой) целостности тяготеющих друг к другу литературно-поэтических, пластических, музыкальных образов, рождением смешанных, гибридизированных художественных форм. И в этом сложном, динамичном художественно-историческом процессе сочетающиеся (имеющие общие кодовые структуры) стили помогают выполнять функцию полифоничного диалога культурных эпох.
Художественные стили складываются и изменяются в процессе осознания и эстетической репрезентации форм жизни и их внутренних чувствований, переживаний. Этот многоканальный исторический процесс обусловливается сменой культурных эпох, периодов, типов цивилизаций и корректируется модой. Наиболее мобильными являются стили, представляющие жанры речевого творчества, литературного (поэтического) быта. Они быстро схватывают спонтанные изменения в умонастроениях людей, моментально реагируют на их новые ощущения динамичной жизни и немедленно передают ментальные сдвиги и наглядные трансформации общественного мнения на более высокие уровни профессионального литературного творчества.
Сложен и труднообозрим процесс формирования и функционирования полифоничного литературного (поэтического) стиля, взаимосвязанного с художественными стилями других видов искусства. Как показывают исследования в области риторики, поэтики, стилистики, а также обобщающие культурологические изыскания, такой стиль имеет глубокие основания в иных дискурсах, в частности в жанрах «литературного быта». «Высокие» литературные стили и жанры базируются на «низких», «игровых», промежуточных, переходных аналогах, трансформируя опосредующие друг друга речевые фигуры обыденного, образного и художественного языков (Ю.Н. Тынянов). Художественная стилизация и игровое раскрепощение форм речевого общения являются важными инспирирующими и стимулирующими факторами интеллектуального информационного насыщения различных видов профессиональной художественно-литературной деятельности, увеличения их творческого потенциала.
В образном и художественном языках стиль наглядно обнаруживает институализированные временем (культурной эпохой, периодом) отклонения от норм обыденного языка, выражающиеся в создаваемых метафорах и других тропах, вариативных формах речевого творчества. Благодаря подобным отклонениям поэзия сама может культивировать формы образного «живописания». Обратимся к стихотворению О.Э. Мандельштама:
Я видел озеро, стоящее отвесно, С разрезанною розой в колесе; Играли рыбы, дом построив пресный, Лиса и лев боролись в челноке.
Глазели внутрь трех лающих порталов Недуги – недруги других невскрытых дуг, Фиалковый пролет газель перебежала, И башнями скала вздохнула вдруг.
И, влагой напоен, восстал песчаник честный, И средь ремесленного города-сверчка Мальчишка-океан встает из речки пресной И чашками воды швыряет в облака.
«Талант думает, гений видит», – говорил У. Блейк, резко разграничивая две сферы творчества. Нельзя полностью согласиться с таким резким разделением. Многие одаренные личности видят и слышат неким «шестым» чувством отзвучия своей личности в душах людей, воспринимающих их произведения. Быть может, поэтому мы склонны относить категорию таких личностей к «золотой элите». В конечном счете избираемый художественный стиль (тот, что «ложится на сердце») соответствует доминантному стилю души и творцов, и реципиентов; последние участвуют в создании после-образов. Но интересно и то, что сами завораживающие образы и после-образы стремятся к формам взаимного проникновения, органичной гибридизации стилей. Естественно, подобная гибкая диалектика противоположна эклектике, искусственному механическому соединению разнородных, несовместимых художественных форм.
Многогранное искусство создает с помощью перекликающихся и пересекающихся стилей национально тонированные художественные картины мира, эстетические гешталъты (интегральные образы) действительности. Через призму последних происходит отображение в сложноорганизованной сфере художественной культуры изоморфных форм жизненной реальности. Эта непосредственно данная человеку жизненная реальность постоянно обогащается и как бы обновляется целостными эстетическими образами. Мы видим, как за эстетически выделяемыми природными и социокультурными явлениями – будь то звезда, море, знаковый поступок или экзистенциальный афоризм (например, «Человек – мыслящий тростник» Б. Паскаля) – тянется шлейф художественных интерпретаций. Человеческая действительность окружена художественными текстами. Группируясь по ассоциативным признакам, они тяготеют к синтезу. Знаменитый литовский художник и композитор Н. Чюрлёнис улавливал «музыку» заэмпирических природно-космических сфер, живописуя в своих картинах те феномены, которые как бы скрывались в ментальных полях. Художественный стиль является концентрированным отражением протоэстетических, внехудожественных форм, в целом – стиля культуры и цивилизации.
В этом смысле понятно выражение О. Уайльда в «Упадке лжи»: «Лондонские туманы созданы художниками». Развернутое в образное высказывание, оно звучит так: «В настоящее время люди видят туманы не потому, что туманы существуют, но потому, что поэты и живописцы показали им таинственную прелесть подобных эффектов». В романтическом преображении геокультурного ландшафта туманной (порой задымленной) Англии отличились художники Дж. Констебл («Дедхемская долина»), У. Тёрнер («Снежная буря», «Пожар лондонского парламента», «Дождь, пар и скорость», «Концерт в Петуорте»), Дж.С. Котмен («Кораблекрушение»). Их творчество, приходящееся на первую половину XIX в., можно рассматривать как стилистическую предтечу импрессионизма.
Стили изобразительного искусства активно взаимодействуют со стилями поэтического, литературного творчества. В различные культурные (художественные) эпохи и периоды наблюдалось тесное взаимопереплетение и взаимоопосредование этих стилей. Английский художник и поэт Уильям Блейк (1757–1827), заявивший о себе уже в конце века Просвещения как предвестник романтического и символического мировоззрений, достиг совершенного стилистического единства собственных романтических стихотворений (сборники «Песни неведения», «Песни познания») и сопровождавших их символических иллюстраций.
Энциклопедия для детей комментирует одну из таких иллюстраций, выполненную в технике выпуклой гравюры на меди: «На листе со стихотворением «Дитя-радость» изображен изящный цветок, обрамляющий текст, в чашечке цветка сидит женщина с ребенком на коленях, к которому склоняется ангел. Чудесному и счастливому миру, описанному в стихах, полностью соответствует легкое и тонкое графическое оформление». Данный образ ассоциируется с поэтическим афоризмом (из «Прорицаний невинности»), схватывающим саму суть романтического мировоззрения:
В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир – в зерне песка, В единой горсти – бесконечность И небо – в чашечке цветка.
В Блейке поэт и художник органично дополняли друг друга: поэт приоткрывал идеальный заэмпирический план бытия; художник, используя разные «стилистические технологии», в том числе технику темперы и акварели, как бы превращал этот идеальный план в некую привидившуюся ему «транстендентную сверхреальность», о чем свидетельствуют полотна «Сотворение Адама», «Творец (Древние дни)». У. Блейк создавал символический сверхмир, как Бог, не желая уступать библейскому демиургу в мощи и красоте перевоссоздания действительности. Ему принадлежат слова: «Ты человек, Бог – не больше, чем ты, научись же поклоняться своей человечности». Показательными в этом плане являются его картины «Сон Иакова», «Тогда Господь отвечал Иову из бури», «Паоло и Франческа (Вихрь влюбленных)». Последняя картина представляет собой своеобразную интерпретацию известной Дантовой фантазии. По ассоциации вспоминаются судьбоносные отношения великого поэта с Беатриче. «Божественная комедия» А. Данте и сонеты Ф. Петрарки – непревзойденные художественно-философские отображения труднопреодолимого противоречия между любовью физической и духовной.
Каждая культурная эпоха, в том числе переходная, в глубине своей таит особое идеально-нормативное представление о любви, которое тонирует характер и стиль художественного (и не только художественного) творчества. Нас заставляет обращаться к духовным образцам прошлого контраст с «мелководьем» уходящей эпохи, которая отмечена тремя «камнями преткновения» на пути одухотворенной любви: убожеством мысли, развращенностью чувства и бесстыдством. Вместо обнажения – оголение, вместо восхищения – фетишизация, вместо боготворения души-тела – дьяволизация плоти. Но за горизонтом преходящей «филейной» эпохи вырисовывается тициановская любовь – земная и небесная, которая обещает возрождение «грудной» эпохи. Мы слышим обнадеживающее пророчество А. Данте о жизненной полноте, достигаемой неодолимым сближением любви природной и духовной:
Природная не может погрешать; Вторая может целью ошибиться, Не в меру скудной иль чрезмерной стать.
Пока она к высокому стремится, А в низком за предел не перешла, Дурным усладам нет причин родиться…
У. Блейк не принял «злую мачеху» Просвещения – горькую для социальных масс действительность авантюрного капитализма. Кажется, что его сопровождаемая стихотворной мольбой о помощи страждущим картина «Жалость» (другое название «Пьета»), которая навеяна шекспировским «Макбетом», дышит глубоким сочувствием ко всем жертвам порочной цивилизации. Возможно, первым открытием нового мира самоценной человечности станет целостный стиль постромантизма, новая интегральная модель социально-исторического и космического бытия.