В середине 18 века в Екатеринбурге кроме изделий из мрамора делаются первые шаги по обработке твердых пород и изготовления из них различных художественных предметов. В 1750–1760-х годах расцветает мода на табакерки, к каждому костюму полагалась определенная табакерка, выполненная из самых разнообразных материалов: металла, кости, фарфора и проч. На Урале в больших количествах изготовлялись каменные табакерки.
В 1754 году ученики на Екатеринбургской «мельнице» под руководством И. Сусорова работали над изделиями более сложными по своим формам, чем табакерки, чарками и подносами разных форм из темно-зеленой яшмы и др. Освоение техники обработки твердых пород камня продолжается и в последующие годы под наблюдением С. Ваганова. В 1769 году уже обрабатывались небольшие круглые чаши из красного агата, голубых и черных яшм. В эти годы впервые встречаются сведения о том, что чаши делались «с выемкой нутра», т. е. полые. В производстве встречались и неожиданные изделия, например столовые ложки из красной яшмы.
С 1780-х годов Екатеринбургская шлифовальная фабрика полностью переходит на обработку только твердых пород. В начале сентября 1782 года из Петербурга был получен приказ об изготовлении ваз и специальные рисунки. Для каждого рисунка подбирались подходящие камни, главным образом яшмы темных, сдержанных цветов. Классицизм с его культом четкости и архитектоничности форм определяет стиль уральских изделий 1770–1780-х годов. В середине 18 века произведения уральских мастеров еще не играли такой роли в убранстве интерьера, как в завершающие век десятилетия, когда интерьеры украшают каменные статуи, вазы, торшеры. В 1780-х годах фабрика в Екатеринбурге начинает создавать каменные вазы, которыми прославилась история русского камнерезного дела.
Наибольший расцвет производства на Екатеринбургской фабрике приходится на первую половину 19 века. В эти годы каменные вазы, чаши, обелиски и торшеры создавались по проектам крупнейших российских архитекторов. Лучшие изделия фабрики неоднократно демонстрировались на всемирных выставках в Европе, получали высшие награды. [3. c. 8].
Если вспомнить, какие чугунные изделия находятся в нашем ближайшем повседневном окружении, то первой в этом немногочисленном списке окажется обыкновенная ванна — предмет бытовой и к искусству прямого отношения не имеющий. Казалось бы, и сам чугун — материал довольно прозаичный. Между тем, мало кто на Урале ни разу не встречался с обыкновением украшать домашние и служебные интерьеры с помощью чугунных изделий. Вспомните – бесчисленные литые чугунные охотничьи собаки, показывающие всем нос черти, фигурки Дон-Кихота и бюсты композитора Чайковского и по сей день стоят на письменных столах, книжных полках, на комодах и фортепиано в уральских домах и конторах.
На Урале путь от будничных вещей (горшков, котлов, печных заслонок, колес, наковален и колод для держания воды — ближайшей родни наших ванн) к предметам художественного ширпотреба и обратно чугун проделал примерно за два столетия. В течение этого времени были у чугуна свои взлеты и падения, и все-таки этот «прозаический» материал сумел показать себя в искусстве и с лучшей своей стороны.
Проблема чугуна как материала искусства настолько волновала русскую общественность, что даже Н.В. Гоголь откликнулся на нее в своей статье «Об архитектуре нашего времени», написанной в 1831 году. Гоголь выказал себя настоящим поклонником чугуна и восторженно описывал его эстетические возможности: «В нашем веке есть такие приобретения и такие новые, совершенно ему принадлежащие стихии, из которых бездну можно заимствовать никогда прежде не воздвигаемых зданий. Возьмем те висящие украшения, которые начали появляться недавно. Пока еще висящая архитектура только показывается еще в ложах, балконах и небольших мостиках.
Но целые этажи повиснут, если перекинутся смелые арки, если массы вместо тяжелых колонн очутятся на сквозных чугунных подпорах, если дом обвесится снизу доверху балконами с узорными чугунными перилами и от них висящие чугунные украшения, в тысячах разнообразных видов, облекут его своею легкой сетью, и он будет глядеть сквозь них, как сквозь прозрачный вуаль, когда эти чугунные сквозные украшения, обвитые около круглой, прекрасной башни, полетят вместе с нею на небо, — какую легкость, какую эстетическую воздушность приобретут тогда дома наши!».
И действительно, чугун нашел свое применение прежде всего в архитектуре. Причем на Урале это произошло еще в 18 веке, задолго до известной нам дискуссии в столичной прессе о его художественных достоинствах и недостатках. Яркий тому пример — знаменитая падающая башня в Невьянске — владении Демидовых, где в первой половине 18 века было сосредоточено крупное металлургическое производство. Из чугуна здесь отлиты все оконные и дверные коробки, а пол и карнизы башни покрыты чугунными плитами. Кстати, двор заводской конторы в Невьянске также выстлан чугунными плитами, а само здание конторы обнесено с двух сторон чугунными узорчатыми решетками. Решетки эти, кстати, были не черными, а выкрашенными в разные цвета — сказалась традиционная любовь русских к многоцветью (а среди здешних мастеров было немало старообрядцев, бежавших сюда из центральной России и твердо сохранивших приверженность дедовским заветам).
Почему столь активное использование чугуна началось прежде всего в уральской архитектуре, вы, наверно, догадались сами. Ведь здесь было сосредоточено огромное число металлургических заводов. И чугунное литье (а на него уходила только часть продукции любого металлургического предприятия) выпускалось на многих уральских заводах, как частных, так и казенных — на Каменском, Кушвинском, Верх-Исетском, Каслинском, Чермозском, Нижнетагильском, Билимбаевском и многих других.
Чугунные архитектурные детали еще в 18 веке использовались не только для уральских построек, но и в большом числе отправлялись в Москву и Петербург. А в 20–30е годы этого столетия в столицах были популярны чугунные камины, отлитые в Екатеринбурге. Отливали их, конечно, не целиком, а по частям: ведь общий вес такого камина достигал 36 пудов. Кроме того, в 1730-е годы из Екатеринбурга в Петербург отправляли крупные партии чугунного узорчатого литья, то есть чугунных решеток. Таким образом, уральское художественное литье имело непосредственное отношение к чудесному превращению Петербурга из города-крепости в город дворцов, превращению, которое произошло как раз в эти годы.
Разумеется, особняки заводчика Демидова и в Петербурге на набережной реки Мойки, и в Москве, и в его имении Петровском были наполнены образцами чугунного литья. Слободской дом Н.Н. Демидова в Москве стал уникальным музеем уральского художественного литья 18 века. Чугунные вазы, пьедесталы, решетки, тумбы, половые плиты отливали в 60-е годы в Нижнем Тагиле. Демидов крайне торопил тагильчан с выполнением заказа, требуя как можно скорее отправить готовые отливки в свой московский дом.
Итак, чугунный узор украшал балконы, лестницы, сады, заводские цеха. Из чугуна делали решетки, диваны, столики, кресла, вазы, парковые скамейки.(Приложения А, рисунок А.3). Но все это примеры применения чугуна в архитектуре. Ведь не случайно столько веков скульпторы пользовались для своих работ благородными мрамором и бронзой.
Во-первых, чугунные статуи уже существовали. Еще в 1760-е годы в Нижнем Тагиле были отлиты аллегорические статуи для Слободского дома Демидова в Москве. Несмотря на все возражения, прекрасная моделировка формы говорит о том, что чугун может быть выразительным и пластически подвижным материалом в умелых руках.
В самом деле, изготовление статуй и бюстов, требующих сложной формовки, уральским мастерам было не так легко освоить. Ведь их навыки по отливке плит и решеток предполагали простые способы формовки, а скульптура — искусство объемное и требует более высокого мастерства в создании сложных литейных форм. Однако со временем литейщики достигли большого мастерства, и 1820-х годах на уральских Пашийских заводах были даже отлиты две конные группы, повторяющие знаменитые скульптуры П. Клодта на Аничковом мосту в Петербурге. Их поставили у конного двора в Кузьминках под Москвой, принадлежавших вначале Строгановым, а затем Голицыным. Первая группа изображала коня, поднявшегося на дыбы, и сильного юношу-возницу, уверенно удерживающего порывистого скакуна. Во второй группе стремительная порывистость выражалась с еще большей силой: юноша, стоящий спиной к зрителю, бросался навстречу коню, укрощая его.
К середине 19 столетия расцвет архитектурных и монументально-декоративных форм чугунного художественного литья завершился. Во-первых, закончилась эпоха большого государственного стиля — классицизма, и все грандиозное стало уступать место камерному. В моду входили изделия из чугунного литья небольших размеров, поэтому заводам нужно было налаживать массовый выпуск мелких художественных вещей. [2, c. 156–166].
До начало 20 века на территории, ныне входящей в Челябинскую область, основное ремесло занятий было связано с обработкой древесных материалов (древесины, прутьев, лыка, бересты), глины, растительных волокон (льна, конопли), волокон животного происхождения (овечьей шерсти, козьего пуха), металла. Плотничество было повсеместным занятием. Практически каждый взрослый крестьянин мог срубить дом и хозяйственные постройки. В каждой деревни были искусные столяры, изготовлявшие вручную (простыми инструментами) домашнюю утварь, ткацкие станы, сельхоз инвентарь, телеги, сани, лодки, двери, оконные рамы, мебель, декоративные элементы домовой резьбы, прялки, вальки, швейки. Для изготовления веретен, украшений для мебели, оконных карнизов и другие, использовались токарные станки с колесным приводом, чаще всего на них работали заводские мастера-модельщики (в т.ч. каслинские). Во множестве южноуральских городах и селах существовало гончарное производство; в Челябинске — мастерская гончарных изделий Ложкина (на Западном Бульваре), кустарные горшечные сараи (близ Красных казарм и др.). Мастера обычно брали глину с определенного («своего») места; в основном женщины и дети мяли её ногами (до достижения полной однородности); мастера-мужчины на самодельных ножных гончарных кругах изготавливали сосуд, который затем обжигали в горнах и декорировали.(Приложение А, Рисунок А.4). Широко распространенные поливные изделия покрывались легкоплавкими свинцовыми глазурями или стекловидными сплавами. Для изготовления игрушек глину раскатывали в лепешку и сворачивали на пальце в «пустышку». До 1950-х гг. гончарное мастерство действовали в Чебаркуле (Варламово, Кундравы, Шабунина), в Верхнеуральске.