Жак Луи Давид — французский живописец, художник просветительского классицизма и ампира, а также один из основоположников нового искусства — родился в 1748 г. в семье состоятельного парижского коммерсанта. В юном возрасте поступил в Академию художеств, где с 1766 по 1774 г. учился у Ж.-М. Вьена, синтезировавшего в своем творчестве два стиля: классицизм и рококо. Конкурсная работа молодого художника на Римскую премию — «Бой Марса с Минервой», написанная в 1771 г., хотя и пришлась по нраву академическим кругам (она была исполнена в академической манере), полагающейся награды Давиду так и не принесла. Поэтому его поездка в Италию была отложена до 1775г., когда он отправился туда вместе со своим учителем в качестве стипендиата.
В Риме на протяжении пяти лет (1775–1780) Давид изучал античное искусство, а также творчество мастеров эпохи Возрождения (Рафаэля и художников болонской школы) и барокко. По возвращении на родину им была выставлена картина «Велизарий, просящий подаяние» (1781). Ее сюжет — драматическая повесть о том, как знаменитый византийский полководец, подозреваемый в заговоре против императора, был лишен всех благ, ослеп и впал в нищету. Давид изобразил его сидящим у городских ворот Константинополя и просящим подаяние. Показательно то, что композиция представляет собой не мифологический сюжет, а исторический, хотя и носящий легендарный характер. Это произведение кардинально отличается от ранней работы художника, причем отличие заключено в простоте и строгости, скульптурности в трактовке форм, композиционной уравновешенности. Лаконизм, с которым написано полотно, прямо указывает на его тягу к монументальности и говорит о появлении индивидуального стиля.
В это же время появилась еще одна картина Давида — портрет графа Потоцкого (1781), который был написан благодаря одному эпизоду из жизни мастера. Будучи в Неаполе, молодой художник стал свидетелем того, как Потоцкий усмирил необъезженного коня. И хотя на картине приветствующий жест графа выглядит несколько театрально, это с лихвой компенсируется тем, как точно и детально Давид передает внешний облик героя: налицо нарочитая небрежность в одежде, спокойная уверенность в своей силе и т. д. Все это говорит о том, что начинающему живописцу вовсе не чужда передача реальной действительности в живой конкретности.
С этого времени творчество Давида идет как бы двумя путями: с одной стороны, он пишет исторические полотна на античные сюжеты, где с помощью отвлеченных образов стремится донести до зрителя идеалы, волнующие предреволюционную Францию, а с другой — создает портреты, утверждающие образ реального человека, причем эти две грани его творчества не смещиваются вплоть до самой революции.
Так, одна из наиболее знаменитых его картин, «Клятва Горациев» (1784), сюжет которой был взят из трагедии Корнеля, посвященной трем молодым римлянам, готовым расстаться с жизнью во исполнение долга, воспринимается как революционный призыв. Фон создают три полуциркульные арки, опорой для которых служат колонны. Они несколько ограничивают глубину картины, придвигаясь близко к переднему краю композиции и симметрично разделяя ее на три равные части, тем самым образуя ритмическую основу построения. В каждую из этих арок вписана одна из трех групп, резко противопоставленных друг другу: на первом плане изображены три сына, дающие отцу клятву победить или умереть, а на втором — поникшие в горе женщины. В то время как позы мужчин резки и напряжены, позы женщин, наоборот, выражают покорность судьбе. Гражданская доблесть одних вырисовывается на фоне переживаний других.
В данной картине один смысловой и композиционный центр — это руки отца, сжимающего мечи, и тянущиеся к ним руки братьев. От этого узла симметрично в обе стороны спускаются по линиям рук, ног и по складкам одежды основные направляющие линии, образующие равнобедренный треугольник. Такая математическая схема построения, заимствованная у мастеров Возрождения, у Давида объясняет стремление к логической ясности и архитектонической уравновешенности. В целом композиция отличается простотой и лаконизмом, скульптурной трактовкой форм, монохромностью цветовой гаммы и схематичной обрисовкой образов.
Отсутствие индивидуального конкретного момента, характерного для исторических композиций, Давид компенсирует созданием портретов г-на Пекуль и г-жи Пекуль. Если в «Клятве Горациев» представлены идеализированные, несколько абстрагированные образы, то в вышеназванных портретах он, наоборот, утверждает материальную сторону мира без какой бы то ни было идеализации. Художник не скрывает от зрителя некрасивые руки персонажей с толстыми короткими пальцами, а в женском портрете — оплывшую шею, кожа которой нависает над жемчужным ожерельем. На портретах изображено то, что живописец наблюдает в действительности. Он создает образы людей, довольных своей жизнью и богатством, которое они охотно выставляют напоказ. А вот портрет «Лавуазье с женой» (1788) написан несколько в иной манере. Здесь все (красота линейных контуров, изящество жестов, грациозность, элегантность и утонченность образов) нацелено на то, чтобы передать обаяние ученого и его жены.
В дальнейшем Давид продолжает работать с материалами античной истории. В этом отношении наиболее значительно его полотно под названием «Брут, первый консул, по возвращении домой после того, как осудил двух своих сыновей, которые присоединились к Тарквинию и были в заговоре против римской свободы; ликторы приносят их тела для погребения» (1789). Нужно заметить, что эта картина, выставленная в Салоне в том же году, приковала к себе всеобщее внимание тем, как был представлен герой: для него гражданский долг оказался превыше всего, в том числе и отцовских чувств.
Сам Давид лично принимал активное участие в революционных событиях, благодаря чему был избран в депутаты Конвента, стал членом клуба якобинцев, приблизился к Робеспьеру. Заняв ответственный пост, Давид во многом повлиял на художественную жизнь страны: по его проекту ликвидируется Королевская академия, реорганизуется система художественного образования, а Лувр становится первым в Европе государственным музеем, открытым для массового зрителя.
Помимо занятий политикой, Давид вел большую педагогическую деятельность: руководил крупнейшей мастерской в Школе изящных искусств, занимался вместе с учениками оформлением массовых празднеств революционного характера, моделировал костюмы должностных лиц и обмундирования войск, причем делал все это в духе римской классики. Общественная жизнь того периода была отражена Давидом в композиции «Клятва в зале для игры в мяч» (1789), которая, несмотря на огромный собранный материал, так и осталась незаконченной по той причине, что стремительное развитие революционных событий смело со сцены многих лиц, без которых она не могла считаться законченной.
Среди материала к «Клятве...» были десятки портретных рисунков, характеризующихся достоверностью и правдивостью, среди которых, например, рисунок головы Лепелетье де Сен-Фаржо, убитого монархистами. Позже Давидом была написана картина, прославляющая этого героя революции. К сожалению, она не сохранилась, но до настоящего времени дошла гравюра Тардье, исполненная по этому рисунку. На ней Лепелетье изображен на траурном ложе, полуобнаженным, с зияющей раной, так, как он был представлен в действительности во время всенародного прощания. При взгляде на изображение возникает впечатление, что в саркофаге лежит не обычный человек, а слепленная с него скульптура. Этот эффект был достигнут при помощи линий красиво откинутой назад головы и пластично вылепленных форм тела, что присуще принципам классицизма. Своей работой Давид не столько хотел запечатлеть убитого, сколько создать образ патриота своей родины и напомнить о той опасности, которой подвергается молодая республика. Этой же цели служит созданный им контраст: пластическая красота и кровавая рана, а над телом — меч, символизирующий угрозу, нависшую над революцией.
А вот к образу убитого Марата художник подошел несколько иначе («Смерть Марата», 1793). Хотя задача, которую он себе ставил, осталась прежней — воздействовать на чувства зрителей и преподать им очередной урок патриотизма, в этой картине Давид стремится к конкретизации характера, свойственной большинству его портретов. Поэтому он решил изобразить убитого лидера таким, каким представлял его себе в момент смерти. В одной руке Марат еще держит перо, а другая непроизвольно сжимает письмо Шарлотты Корде.
Если в картине «Убитый Лепелетье» художник скрыл некрасивость профиля героя, запрокинув его голову, то в новом произведении изображенного мог узнать любой. Марат написан в домашней обстановке, сидящим в лечебной ванне, однако мастерство Давида смогло подняться над обыденностью, в результате чего получилось произведение возвышенное и с героическим пафосом. Во многом такой эффект был достигнут благодаря лаконизму, обобщенности и большим планам. Живописец смело подчеркнул пластичность тела, выдвинув его на передний план на фоне темной стены, занимающей больше места, нежели сама сцена, а куски материи превратил в монументальные складки.
В революционные годы мастер продолжает усердно работать в портретном жанре, причем его моделями становятся не только патриоты и революционные деятели, но и люди простого звания. Характерной особенностью этих произведений является точная детализация индивидуальных черт портретируемых. Все чаще и чаще Давид изображает людей на гладком фоне, который не отвлекает внимания на посторонние, не столь существенные моменты. Художника в большей мере интересует передача посредством живописи самых разных психологических состояний. К числу лучших его работ этого периода относятся «Автопортрет с палитрой» (1794), портреты супругов Серизиа (1795). С этого времени в мастерской Давида начинает складываться то классическое направление в искусстве, которое позднее будет названо ампиром (что означает «стиль империи»).