Сложившийся на основе относительного экономического, и, как следствие, родительского равноправия супругов тип лидерства предотвращал конфликты в карельской семье. Об уважении к женщине говорят карельские эпические и свадебные песни, сказки. Большинство карельских сказок о женщинах отличается, например, от русских сказок на те же сюжеты своей мягкостью, добродушием. Так, в различных версиях сказки «Исправление ленивой» муж тонко и остроумно перевоспитывает ленивую жену, не прибегая к физическим мерам воздействия и не унижая ее человеческого достоинства.
Важным фактором внутрисемейного согласия был трезвый образ жизни. Н. Лесков, сравнивая в этом плане карелов с русскими, отмечал: «Карел ни за что не пойдет в буден в кабак, ни за что не снесет туда жениных нарядов и не пропьет сошников и семенной ржи. Он строг к себе и всегда найдет в себе достаточно сил, чтобы противостоять соблазну… Карел знает вкус водки, но потребляет ее умеренно, в будни — как исключение» 6. Еще в 1849 г. Олонецкий земский исправник так объяснял устойчивость карел в отношении пьянства: «между женщинами оно считается мерзостью, и это самое заставляет молодых мужчин быть воздержанными». Тот же источник констатировал: «Семейный быт карел в нравственном отношении можно назвать благородным, они стараются жить в мире и согласии, и если случаются какие-либо семейные распри, то всячески оные скрывают от посторонней наблюдательности».
Путешественники отмечали, что взаимоотношения в карельской семье более мягкие, более «человечные», чем у русских. Николай Камкин писал по этому поводу: «…взаимные отношения между младшими членами вообще хороши, дружественны. Благодаря этому между карелами гораздо чаще можно встретить большие, неразделенные семьи, чем между русскими. Сплошь и рядом в одном доме уживаются в полном мире и согласии по три, по четыре семьи, то есть по три-четыре женатых брата…» 7. Большим уважением пользовались в семье старики, которых карелы почитали как носителей опыта, достоинства, строгой морали. Учитель И.В. Оленев, работавший в Карелии в 1890-х годах, замечал: «Часто можно видеть восьмидесятилетнего, убеленного сединами, слепого или глухого старца, который уже десяток лет ничего не работает. Его, однако, не только не попрекнут дармоедством, но без его совета не решается ни одно важное семейное дело» 8.
Уровень рождаемости в крае характеризовался ежегодным появлением 43—50 детей на каждую тысячу жителей, что было близким к среднероссийским показателям. Рост рождаемости отмечался в экономически благоприятные периоды, и наоборот, падал в военные и неурожайные годы, а также годы, непосредственно следующие за ними. Так было, например, в 1903 г., когда из-за недорода хлебов в 1902—1903 гг. коэффициент рождаемости в Олонецкой губернии понизился с 49 до 44%. Несмотря на высокую детскую смертность, дети в возрасте до 9 лет по переписи 1897 г. составляли более четверти всего населения Олонецкой губернии 9.
Рождение ребенка вне брака, обрекавшее его на социальную неполноценность, расценивалось народом как большой грех и было достаточно редким явлением. Подчеркивая неполноту родственных связей, «привязывающих» незаконнорожденного ребенка к миру людей, в народе о нем говорили: «из-под ног добытый ребенок, под можжевельником найденный». Негативное восприятие факта внебрачного рождения описывается красноречиво: этих детей не рожают, а «добывают», «находят». Отрицательное отношение усиливается фольклорной семантикой можжевелового леса как места ужасного, мрачного, где бродят медведи и растут горькие можжевеловые ягоды — метафорическое отождествление горькой жизни. Представления о внебрачных детях как о части природы, неизвестной находке, обнаруженной взрослыми, широко распространено и в традиционной русской культуре 10.
Появление внебрачного ребенка обязывало женщину всю последующую жизнь раскаиваться в содеянном. Для искупления греха к общепринятому двухдневному посту на неделе (в среду и пятницу) добавлялся еще понедельник, грешница отказывалась от потребления чаю и кофе, воздержание от которых у карелов, при их пристрастии к этим напиткам, считалось своего рода подвигом.
На основе изучения метрических книг ряда приходов самого «карельского» Олонецкого уезда за 1793—1905 гг. исследователями выявлено, что уровень незаконных рождений составил здесь в среднем 3,4%. Сопоставительные данные за период с 1867 по 1870 гг. свидетельствуют, что в целом по Олонецкой губернии этот показатель равнялся 3,3%, тогда как в на соседних территориях — в Финляндии и Архангельской губернии, он составлял среди православного населения соответственно 8,5% и 6,8%. К рубежу XIX—XX вв. показатели «моральной статистики» заметно меняются в российских городах. Даже в уездных центрах Олонецкой губернии, с большой долей условности относимых к городам, в 1900 г. 5,8% младенцев появились на свет «незаконнорожденными». В то же время деревня оставалась хранительницей более строгих нравов: в карельских уездах доля таких детей колебалась от 0,9 до 2,1% 11.
Контрастно на этом фоне выглядят обнаруженные Ю. Шикаловым сведения о внебрачных рождениях в деревнях Архангельской Карелии. По данным за 1873—1904 гг. доля «незаконнорожденных» составляла в Юшкозере 3,0%, в Вокнаволоке — 6,3%, в Ухте — 9,7%, в Панаярви — 20,8%, в Кестеньге — 26,5% (!). Чем же объясняются столь невероятные на первый взгляд цифры? Ю. Шикалов находит причину не в «моральном разложении» местных карелов, а в их безразличии к церковному браку. Эта индифферентность сформировалась под влиянием старообрядчества и была особенно сильна в окрестностях бывших Топозерских скитов и Даниловского монастыря. Так, например, священник Кестеньгского прихода в 1908 г. сетовал, что в приходе много «незаконных» пар. Даже обычные прихожане подчас заключали браки без церковного венчания по старообрядческим законам, поскольку это было дешевле или потому, что не нужно было ехать в далекую церковь. Понятно, что детей, рожденных в таких браках, официальная церковь не признавала «законнорожденными», даже если реально это была прочная семья. «Не удивительно, — отмечает Ю. Шикалов, — что фамилия Богданов, даваемая обычно незаконнорожденным детям по достижению их совершеннолетия, являлась одной из самых распространенных фамилий в Архангельской Карелии. Раскол послужил причиной того, что род «Богом данных» разросся очень широко по всей территории Кемского уезда» 12.
Замужнюю женщину, не имевшую детей, общество не жаловало, о ней говорили: «Она из рода бесплодной лошади». Появление первенца в карельской семье было радостным событием, что зафиксировано, например, в тексте детской песенки-пестушки: «Дитя родится — песня родится, Дитя родится — радость родится. Для радости в лесу кукушка и маленький сынок в семье». Считалось нормой от 3—4 до 5—7 детей в семье, тогда как большое количество детей, так же как и бездетность, переживались как несчастье. В карельском Обонежье, например, существовал запрет обходить вокруг стола, когда за ним сидит много людей («а то детей слишком много будет»). В Северной Карелии во избежание прибавления в семье, накрывая на стол, нельзя было класть лишнюю ложку. Запрещалось также качать пустую люльку (к пополнению в семье), а в ряде местностей — называть конкретное число детей. Если детей в семье было много, то полагалось «считать» их следующим образом: «Детей от лавки (у фасадной стены) до порога» или «Детей в семье, как зубов у рыбы».
О физическом и умственном здоровье детей заботились задолго до их рождения. Для появления здорового потомства невесте и жениху после венчания по обычаю полагалось выпить сначала молока — чтобы дети рождались белолицые, потом ягодного соку — чтобы дети были румяные. Старые люди следили за луной: в безлунье не следовало зачинать детей (из них вырастут глупцы, «малоумцы»), при убывающей луне дети рождаются болезненными и живут они недолго, при возрастающей луне — самое подходящее время (зачатые в этот период дети рождаются здоровыми, отличаются умом и живут долго).
Финский исследователь Самули Паулахарью зафиксировал в своих записях те требования, которые должна была строго соблюдать каждая женщина при вынашивании ребенка: «Нельзя решето в руки брать — у ребенка глаза болеть будут. Нельзя сидеть на пороге — будет ребенок завистливым. Нельзя на обгорелом дереве сидеть — ребенок будет черноголовый. Нельзя сидеть на оглобле, когда сами на улице, а оглобли на земле — ребенок будет кривой. После бани нельзя сушить лицо полотенцем — если не сушить лицо, ребенок будет краснощеким. Нельзя ходить под ситом или под тканью — останется ребенок низкорослым. Нельзя смотреть на заячью морду — ребенок будет некрасивым. То же произойдет, если смотреть в зеркало. Нельзя смотреть, как разделывают животное или смотреть на пожар — будет ребенок болеть эпилепсией… Нельзя ходить на кладбище, может пристать «калме» (дух смерти) ребенка. Нельзя идти в лес, где можно увидеть медведя… Медведь сразу же набросится и убьет, если в утробе мальчик. Медведь знает, кто носит мальчика, его будущего врага. Беременной женщине надо помнить, что нельзя ругаться и спорить, будет ребенок сквернословить. Нельзя петь — ребенок будет плакать. Надо всегда ходить в чистой одежде — ребенок в будущем будет чистюлей… В еде также многого надо оберегаться. Если будешь есть рыбьи головы — у ребенка будет больная голова, если есть жареную картошку — будет ребенок некрасивый. Если есть с тарелки — ребенок будет с большим ртом. Если пробовать пищу прямо с котелка — ребенок будет вором. Если есть соль — ребенок будет жадным. Нельзя из котелка есть тайком — это будет ребенка злить…» 13. Комплекс табу, связанных с вынашиванием ребенка и его рождением, опосредованно раскрывает те физические и нравственные качества человека, которые в деревенском сообществе признавались нормой или, напротив, были нежелательны.