Смекни!
smekni.com

Анализ монографии А.Я Гуревич Избранные труды. Культура средневековой Европы по дисциплине В (стр. 3 из 6)

Мифологические и вместе с тем «психологические» свойства про­странства загробного мира проявляются, как мне кажется, и в своеоб­разной его «иррациональной топографии».С одной стороны, место бла­женства душ избранных и место мучения душ грешников противопос­тавляются в видениях, коль скоро рай — на небесах или на «счастливых островах», а ад — подземное царство. С другой же стороны, и тот и дру­гой могут быть найдены по соседству, в странах, отделенных одна от другой несколькими днями пути по морю. В целом загробный мир в видениях представляется сравнительно невеликим и тесным, его можно целиком обойти за один, максимум за несколько дней.

Очищение души от грехов — один из главнейших вопросов эсхато­логии. Человек мыслился стоящим на перепутье, перед выбором: один путь к загробному блаженству, другой — в ад. Нужно избавиться от бремени грехов. Потому-то основное место в видениях занимают кар­тины, собственно, не ада, а страданий, которые могут очистить душу грешника и подготовить ее к переходу к блаженству.

Эсхатологические сцены, изображенные на западных порталах собо­ров XIIиXIII веков, и сцены, о которых повествуют рассказы лиц, странствовавших в загробных краях, не принадлежат к разным этапам развития отношения к смерти в средние века, — они выражают духов­ную ситуацию человеческой личности в двумирном пространстве сред­невековой культуры

1.5 «Светильник»: популярное богословие и народная религиозность средних веков.

«Светильник» Гонория Августодунского был составлен на рубеже XI и XII веков и пользовавшийся ис­ключительной популярностью во всей латинской Европе на протяже­нии нескольких столетий. Гонорий ставил перед собой цели популяризации и наставления в теологических основах священников, непосредственно общавшихся с паствой.

В первой книге «Светиль­ника», озаглавленной «Dedivinisrebus», в виде ответов на вопросы излагается священная история; вторая книга («Derebusecclesiasticis») посвящена жизни человека от рождения до смерти; книга третья («Defuturevita») трактует учение о рае, чистилище и аде, о посмертной судьбе душ избранников божьих и отвергнутых им, о Конце света; сочинение завершает картина вечного блаженства избранных. Пафос «Светильника» заключается в мысли о греховности, рода чело­веческого, большую часть которого ожидает вечная погибель.

Согласно Гонорию, предопределение, собственно, не имеет индивиду­ального характера, — оно сословно: избраны представители определенных общественныхразрядов. Проблема спасения души, поставленная Авгу­стином в чисто спиритуальном плане, распространена «Светильником» также и на план социальный.

Учение о предопределении раскрывается в рамках повествова­ния об истории мира, понимаемой, однако, не как цепь событий, на­полняющих жизнь людей и народов, а как процесс прохождения через этапы творения, невинности, грехопадения, пребывания во грехе, суда, осуждения и искупления. Иными словами, история рассматривается под знаком сакраментальной борьбы добра и зла, борьбы, исход кото­рой заранее предопределен. Человек включен в историю. Он не уча­ствует активно в ее ходе и тем более не влияет на ее результаты, — он влеком высшими силами к неизбежному концу.

Изучение «Светильника» отчасти проливает свет на состояние рели­гиозного воспитания народа в средние века. Развитие теологической мысли в XII—XIV столетиях, очевидно, не повлияло сколько-нибудь заметно на это воспитание. Комплекс представлений, сложившихся к концу XI — началу XII века, к тому же упрощенных и догматизированных, который нашел отражение в диалоге Гтория Августодунекого, оказался достаточ­ным для просвещения мирян на протяжении последующих трех веков.Во всяком случае, прихо­дится констатировать немалый разрыв между двумя уровнями средневе­ковой религиозности. «Хлеб богословов» качественно отличен от суха­рей «народного христианства».

1.6 «Верх» и «низ»: средневековый гротеск

Культура, с ко­торой мы знакомимся необычная и непривычная. Необычность ее — в странности сочетания, единства полярных противоположностей, сублимированного и низменного, небесного и земного, спиритуального и грубо телесного, мрачного и комичного, жизни и смерти. Средне­вековый гротеск коренился в двумирности мировосприятия, которое сводило лицом к лицу мир земной с миром горним, сталкивало эти ди­аметральные противоположности, и, вопреки всему, то и дело представало взору человека на мгновение сли­тым в невероятный, но в высшем смысле реальный синтез. Мир земной сам по себе нисколько не удивляет; сфера потустороннего вызывала благоговейное преклонение, если речь шла о высших сущностях, и ужас и ненависть, коль скоро на сцене появлялась нечистая сила. Чудес­но поражала именно их встреча: каждый из миров делался вчуже стран­нымв сопоставлении с другим миром, в свете его.Парадоксальная гро­тескность средневековья кроется в этой конфронтации обоих миров.

Вульгарный народный гротеск, овеществляя спиритуальное и стирая грани между абстрактным и предметным, не только низводит потусто­роннее до земного, но и как бы растворяет земное в сверхъестественном.

Функцию носителя снижающего, комического начала, в церковной проповеди, благочес­тивом диалоге или житии, принимает на себя простец.В его облике прославляется важнейшая христианская добродетель — нищета духа. Это — решающее. Утверждение нищеты духа открывает, однако, путь и к комическому переосмыслению образа простеца. Наиболее эффективным способом воспитания простецов латинские авторы средневековья считали конкретный, живой пример. Легенды о святых, поучения, проповеди переполнены такими примерами из жиз­ни праведников. Главное содержание среднелатинских «примеров» — чудо.В чуде объединяются на мо­мент оба мира: оно происходит здесь, на земле, но вызвано потусторон­ними силами. И именно потому, что чудо преодолевает разобщенность обоих миров и обнаруживает их связь, оно обладает высшей истинностью и убеди­тельностью.

противостояние мира земного и мира небесного, антагонизм сил добра и сил зла этим воззрением не снимаются, - но один мир немыслится без другого, мысль способна представлять их только вместе, в напряженном нескончаемом взаимодействии и противоборстве. Мри этом сближение и переплетение «верха» и «низа» порождав гротескныеситуации. Фантазия средневекового человека стирает все границы между возможным и невозможным, между прекрасным и уродливым, между серьезным и комическим. - точнее говоря, эти грани постоянно нарушаясь, все вновь восстанавливаются, с тем чтобы же быть опять отвергнутыми или поставленными под вопрос. В этомнепрестанном движении от противоположности к смешению и от сме­шения к противоположности - силовое поле действия «гротескного мышления».

Гротеск средневековья — не художественный прием,не плод изощ­ренного умысла автора. Средневековый гротеск в основе своей всегда амбивалентен и представляет собой попытку охва­тить мир в обеих ипостасях — сакральной и мирской, сублимированной и низменной, наисерьезнейшей и потешной. Гротеск был стилем мышления средневекового человека вообще, охватывая всю тол­щу культуры, начиная от низового, фольклорного уровня и вплоть до уровня официальной церковности.

Избранный здесь метод обнаружения «низовой» культуры средневековья состоял в раздельном анализе оп­ределенных категорий памятников. Проблема заключалась в том, чтобы попытаться раскрыть в памятниках среднелатинской литературы способ мировосприятия сред­невекового человека, структуры сознания, за ним крывшиеся, и опре­деляемое ими социальное поведение. Однако, по убеждению автора, проблема эта может быть поня­та только в более широких рамках анализа кардинальных представле­ний человека о мире и о самом себе.Поставив проблему средневековой народной культуры, исследова­тель под давлением изученного материала принужден ее несколько пе­реформулировать. Видимо, применительно к периоду, который здесь рассматривается, речь должна идти не о двух обособленных культурах, а о постоянном их взаимодействии и противостоянии, ибо правильно поняты они могут быть лишь в обоюдной соотнесенности. Каждую из культурных традиций надлежит понимать не в ее внутренней замкну­тости, но именно в напряженном переплетении их между собой.

.

2. Культура и общество средневековой Европы глазами современников

Каким видел средневековый человек мир – природный и социальный, каким видел он себя? Эти вопросы представляют собой одну из самых важных и притягательных проблем современной медиевистики. Прямого пути к познанию самосознания средневекового человека у историка нет. Ключи, раскрывающие тайны картины мира и общественной психологии людей средневековья, следовало бы искать в тех произведениях словесности, которые, будучи созданы образованными, прежде всего духовными лицами, были адресованы пастве в целом, служили делу её наставления.

Элемент проповеди, которому придавалось наибольшее значение как самому доходчивому и эффективному – «пример». Короткие рассказы, анекдоты имели дидактическую, морализаторскую направленность, должны были учить, назидать, внушать отвращение к греху и приверженность к благочестию. Рассказ в примере и мораль, из него извлекаемая, образовывали в высшей степени противоречивое соединение. Это обстоятельство ставит историка, работающего по той же проблеме в невыгодное положение.

Ракурс, в котором автор намеревается рассмотреть жанр «примеров» - раскрытие особенностей самосознания, о которых «примеры» «проговариваются». Сложность изучения примеров состоит, в частности, в том, что сплошь и рядом они записывались на контексте проповеди, между тем как опубликованы обособленно от него, в извлечениях, сделанных учеными XIXи начала XX века, полагавшими, что такого рода вычленение допустимо и не вызывает сдвигов смысла.