Началась Вторая мировая война. Голландия была оккупирована почти без боя. Но и сопротивление не прекращалось. Хейзинга не участвовал в нем, но оставался гуманистом, не желающим сдавать своих позиций. И таким он был для всех антинацистов. В конце концов, Лейденский университет, где к тому времени (с 1932 года) ректорствовал Хейзинга, был закрыт, а сам он оказался в лагере для интернированных. В качестве заложника. Нацисты знали, кого взять. Но не знали его самого. Он оставался историком. 3 октября 1942 года он выступил перед интернированными с лекцией. Это случилось в годовщину снятия осады Лейдена испанцами, состоявшегося в 1574 году. Он говорил о свободе, мужестве, стойкости. А в конечном итоге - о доброте и мудрости. Это была его ментальность. Это была его культура.
Немецкие ученые, равно как и оставшиеся на свободе ученые-гуманитарии оккупированной Европы, не побоялись выступить в его защиту. Он был освобожден из лагеря интернированных и сослан на жительство в небольшую деревушку под Арнемом.
Он был уже немолод. Он прекратил принимать пищу и умер от истощения 1 февраля 1945 года.
2.Новые подходы Йохана Хейзинги в изучении истории мировой культуры
2.1 Изучение исторической ментальности как основа методологии Й. Хейзинги.
Хейзинга – прежде всего историк рассказывающий. Его теоретические взгляды на историческое исследование, на его предмет и методологию могут быть уяснены в первую очередь через его историографию, в которой воплотилось его понимание задач воссоздания облика прошлой культуры. Живое и яркое видение истории, тонкое мастерство анализа исторических форм принесло Хейзинге славу «Буркхардта ХХ века». Хотя его взгляды на историю, оригинальность его методологии подвергались жесткой критике. Хейзинга высказывался по широко дискутируемым вопросам теории как бы уклончиво и неохотно, его теоретическим формулировкам свойственна недоговоренность, нелюбовь к категоричности. Этим Хейзинга также не мог завоевать доверия у представителей академической науки. «Осень Средневековья» - уникальное произведение, в котором слишком мало сказано о проблемах и методологии, но очень широко описано живое видение жизни. Этот труд, переведенный за короткое время на многие языки мира, подвергся критике со стороны представителей строгой исторической науки. Коллеги Хейзинги особенно резко отреагировали на это произведение. Один из них сказал, что это роскошная вещь, но речь в ней идет явно не об истории.
Много шло споров о том, к какому направлению западной исторической мысли отнести Хейзингу. Его причисляли и к приверженцам «индивидуализирующей» истории, неогегельянцы и неокантианцы расценивали его как приверженца «антиисторизма».
Выше говорилось о критике методологии Й.Хейзинги. Так, например, Д. Кантимори в серии критико-биографических очерков «Историки и история», отдавая должное выдающемуся медиевисту, отмечает, что у Хейзинги никогда не было четких «работающих» историографических идей, во всяком случае в том, что касается политической и экономической истории. Видный неогегельянец К. Моранди, со своей стороны, замечает: «Хейзинге - историку, щедро и, если так можно выразиться, элегантно наделенному вкусом, тонкостью, культурой, - всегда не хватало солидной методологической базы».[3]
Хейзингу действительно многое сближает с индвидуализирующей историографией, прежде всего с немецкой баденской школой. В борьбе между социологией и историей, интересы Хейзинги принадлежали безоговорочно истории.
Что касается изображения ученым временных пластов – кризисных эпох (зрелых и уже готовящихся к увяданию), то можно проследить некоторое сходство с традицией идеалистического историзма, тенденцию к конкретике, исторической эмпирии, которые исключают вопрос об общем. Но «Осень Средневековья» - работа, наполненная интересом к живой истории, к исследованию культурной эпохи как целого, к анализу форм жизни и мышления. Хейзинга рассматривает позднесредневековую культуру в ее синкретизме: это картина исторических форм мышления, стиля жизни и этикета, лишенная индивидуализации. Крупные черты эпохи предстают в кропотливом анализе культуры повседневности. Хейзинга, прежде всего, обращает внимание на нравы, политические и экономические установки, не на искусство. Все это делается для того, чтобы читатель не стал жертвой «оптического обмана», обращая внимание лишь на сохранившиеся шедевры того времени.
Во всех сторонах средневековой жизни, по мере анализа их автором, прослеживается глубокая противоречивость (между характером людей и социально-политическим регламентом жизни, между идеалами и реальностью). Нефункциональность социально-политической жизни сочетается с консерватизмом духовных представлений общества. При всем этом общество движется к гибели, причина которой кризис, истощение духовного потенциала общества.
В центре внимания историка не только политические акции, но и коллективное общество, его соотнесенность со шкалой ценностей, им же принятой. Как пишет Тавризян: «При этом Хейзинга никогда не был сторонником «психологизирующей» истории: проблемы общественного сознания рассматриваются им в рамках обобщенной задачи типологизации исторической культуры».[4]
Обратимся подробнее к книге «Осень Средневековья». Основное содержание книги заключается в попытке увидеть в 14-15 вв. не возвещение Ренессанса, но завершение Средневековья; попытка увидеть средневековую культуру в последней ее жизненной фазе. При этом для Й.Хёйзинги культура не совокупность высших достижений, идей или произведений искусства, но прежде всего «тип жизни», «повседневность», мир общепринятых представлений, образов, чувств - того, что принято теперь называть ментальностью. Отправной точкой этой работы была потребность лучше понять искусство братьев Ван Эйков и их последователей, потребность постигнуть их творчество во взаимосвязи со всей жизнью эпохи. Как писал сам Хейзинга: «Формы, в жизни, в мышление – вот, что я пытаюсь здесь описывать. Приближение к истинному содержанию, заключенному в этих формах, - станет ли и это когда-либо делом исторического исследования?»[5]
«Осень Средневековья» Йохана Хейзинги стала базисом, на котором впоследствии выстроились такие работы, как «HomoLudens» и «В тени завтрашнего дня». Она пригодна для широкого круга читателей, читается скорее, как исторический роман, нежели научный труд. Именно здесь перед нами предстает известная парадоксальность ученого, его нетипичное видение истории.
В работе Хейзинга не просто повествует историю культуры Средневековья, но и саморазвивается внутри этой работы, как автор. Возникают две картины мира, которые вступают в диалог между собой. Во всем этом можно усмотреть герменевтический подход к исследованию. Хейзингу часто критиковали историки в недостатке методологии. Но его безмятежность и переживание истории внутри текста, само по себе создает своеобразную методологию.
«Осень Средневековья» посвящена эпохе, жизнь которой проходила на фоне непрекращающегося призыва «помни о смерти». Хейзинга исследовал формы жизненного уклада и формы мышления в XIV-XV вв. во Франции и в Нидерландах, собственно в Бургурдии, государстве, объединявшем часть территорий современной Франции, Бельгии и Нидерландов.
В интерпретации культуры Хейзинга опирается на историографическую традицию, наиболее ярко представленную швейцарским историком Я.Буркхартом (1818-1897), смотревшим на историю с позиций «старомодного гуманизма», ренессансных представлений о человеке, высокой игры со всеми ценностями культуры, бесконечно «переливающимися» одна в другую, не зная ограничений времени и пространства.[6]Однако не одна только традиция определяет научные, творческие устремления голландского медиевиста. Он воспринимает мощные импульсы новых исканий, характерных для гуманитарных наук, и в особенности для истории, в первые десятилетия XX века. В то время уже ощущалась мощная потребность показать историю не традиционно, не заключенной в искусственный причинно-следственный универсум, но почувствовать подлинный жизненный вкус и выявить культурные ее облики.
Вместе с тем находящийся «на перекрестке» культурных и научных течений начала века Й.Хёйзинга занимает свое, только ему принадлежащее место в науке, истории и культурологии нашего столетия. Он был наделен даром, почти уникальным для историка, но встречающимся у настоящих художников, - своим видением, способностью реализовать собственную субъективность, придавая форму вечно изменяющемуся миру - форму, позволяющую с наибольшей полнотой выявить сущность того, что «увидено».
2.2 Анализ форм культурной и повседневной жизни Средневековой Европы XIV-XV вв.
В работе Хейзинги Средневековье представляется в контрасте форм. Все стороны жизни выставлялись напоказ кичливо и грубо. Картина средневековых городов возникает как на экране. Повседневная жизнь возбуждала и разжигала страсти, проявлявшиеся то в неожиданных взрывах грубой необузданности, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города. Все события обставлялись живописной символикой, музыкой, плясками, церемониями. Это относилось и к народным праздникам, и религиозным мистериям, и великолепию королевских процессий[7].