Наиболее ярко, однако, специфика современного обращения к мифологии проявилась в создании (в конце XIX - начале XX вв., но особенно - с 1920- 1930-х гг.) таких произведений, как "романы-мифы" и подобные им "драмы-мифы", "поэмы-мифы". В этих собственно "неомифологических" произведениях миф принципиально не является ни единственной линией повествования, ни единственной точкой зрения текста. Он сталкивается, сложно соотносится либо с другими мифами (дающими иную, чем он, оценку
…………………………………………………………………………………………
16)Шахновича М.И, Миф и современное искусство, С.-Петербург. 2001. – 128 с.
изображения), либо с темами истории и современности. Таковы «романы-мифы» Джойса, Т. Манна, "Петербург" А. Белого, произведения Дж. Апдайка и др.
Специфично мифотворчество австрийского писателя Ф. Кафки (романы "Процесс", "Замок", новеллы). Сюжет и герои имеют у него универсальное значение, герой моделирует человечество в целом, а в терминах сюжетных событий описывается и объясняется мир. В творчестве Кафки отчетливо выступает противоположность первобытного мифа и модернистского мифотворчества: смысл первого - в приобщении героя к социальной общности и к природному круговороту, содержание второго - "мифология" социального отчуждения. Мифологическая традиция как бы превращается у Кафки в свою противоположность, это как бы миф наизнанку, антимиф. Так, в его новелле "Превращение", в принципе сопоставимой с тотемическими мифами, метаморфоза героя (его превращение в безобразное насекомое) - не знак принадлежности к своей родовой группе (как в древних тотемических мифах), а, наоборот, знак отъединения, отчуждения, конфликта с семьей и обществом; герои его романов, в которых большую роль играет противопоставление "посвященных" и "непосвященных" (как в древних обрядах инициации), так и не могут пройти "посвятительных" испытаний; "небожители" даются им в заведомо сниженном, прозаизированном, уродливом виде.
Английский писатель Д. Г. Лоренс ("мексиканский" роман "Пернатый змей" и др.) черпает представления о мифе и ритуале у Дж. Фрейзера. Обращение к древней мифологии для него - это бегство в область интуиции, средство спасения от современной "дряхлой" цивилизации (воспевание доколумбовых кровавых экстатических культов ацтекских богов и др.).17
Мифологизм XX в. имеет многих представителей в поэзии.
В русском символизме с его культом Вагнера и Ницше, поисками синтеза между христианством и язычеством мифотворчество было объявлено самой
………………………………………………………………………………………
17) Минц 3. Г., Миф - фольклор - литература. Л., 1978., стр. 147
целью поэтического творчества (Вяч. Иванов, Ф. Сологуб и др.). К мифологическим моделям и образам обращались подчас очень широко и поэты других направлений русской поэзии начала века. Своеобразной формой поэтического мышления стала мифология для В. Хлебникова. Он не только пересоздает мифологические сюжеты многих народов мира ("Девий бог", "Гибель Атлантиды", "Дети Выдры"), но и создает новые мифы, пользуясь моделью мифа, воспроизводя его структуру ("Журавль", "Внучка Малуши").18
Мифологизм широко представлен и в драме XX в.: французский драматург Ж. Ануй трагедии на библейские ("Иезавель") и античные ("Медея", "Антигона"), Ж. Жироду (пьесы "Зигфрид", "Амфитрион 38", "Троянской войны не будет", "Электра"), Г. Гауптман (тетралогия "Атриды") и др.
Соотношение мифологического и исторического в произведениях "неомифологического" искусства может быть самым различным - и количественно (от разбросанных в тексте отдельных образов-символов и параллелей, намекающих на возможность мифологической интерпретации изображаемого, до введения двух и более равноправных сюжетных линий: "Мастер и Маргарита" М. А. Булгакова), и семантически. Однако ярко "неомифологических" произведений составляют такие, где миф выступает в функции языка - интерпретатора истории и современности, а эти последние играют роль того пестрого и хаотического материала, который является объектом упорядочивающей интерпретации.19
"Неомифологизм" в искусстве XX в. выработал и свою, во многом новаторскую поэтику - результат воздействий как самой структуры обряда и мифа, так и современных этнологических и фольклористских теорий. В основе ее лежит циклическая концепция мира, "вечное возвращение" (Ницше). В мире вечных возвратов в любом явлении настоящего просвечивают его прошедшие и ………………………………………………………………………………………
18) Минц 3. Г., О некоторых "неомифологических" текстах в творчестве русских символистов, Л., 1978., стр. 79
19) Минц 3. Г., Миф - фольклор - литература. Л., 1978., стр. 190
будущие реинкарнации. "Мир полон соответствий" (А. Блок), надо только уметь увидеть в бесчисленном мелькании "личин" (история, современность) сквозящий в них лик мирового всеединства (воплощаемый в мифе). Но поэтому же и каждое единичное явление сигнализирует о бесчисленном множестве других, суть их подобие, символ.
Специфично для многих произведений "неомифологического" искусства и то, что функцию мифов в них выполняют художественные тексты, а роль мифологем - цитаты и перефразировки из этих текстов. Зачастую изображаемое декодируется сложной системой отсылок и к мифам, и к произведениям
искусства. Например, в "Мелком бесе" Ф. Сологуба значение линии Людмилы Рутиловой и Саши Пыльникова раскрывается через параллели с греческой мифологией (Людмила - Афродита, но и фурия; Саша - Аполлон, но и Дионис; сцена маскарада, когда завистливая толпа чуть не разрывает Сашу, переодетого в маскарадный женский костюм, но Саша "чудесно" спасается,- иронический, но и имеющий серьезный смысл, намек на миф о Дионисе, включающий такие его существенные мотивы, как разрывание на части, смена облика, спасение - воскрешение), с мифологией ветхо - и новозаветной (Саша - змий-искуситель). Мифы и литературные тексты, дешифрующие эту линию, составляют для Ф. Сологуба некое противоречивое единство: все они подчеркивают родство героев с первозданно прекрасным архаическим миром. Так "неомифологическое" произведение создает типичный для искусства 20 в. панмифологизм, уравнивая миф, художественный текст, а зачастую и отождествленные с мифом исторические ситуации. Но, с другой стороны, такое уравнивание мифа и произведений искусства заметно расширяет общую картину мира в "неомифологических" текстах. Ценность архаического мифа, мифа и фольклора оказывается не противопоставленной искусству позднейших эпох, а сложно сопоставленной с высшими достижениями мировой культуры.
В современной (после 2-й мировой войны) литературе мифологизирование выступает чаще всего не столько как средство создания глобальной "модели", сколько в качестве приема, позволяющего акцентировать определенные ситуации и коллизии прямыми или контрастными параллелями из мифологии (чаще всего - античной или библейской). В числе мифологических мотивов и архетипов, используемых современными авторами, - сюжет "Одиссеи" (в произведениях X. Э. Носсака "Некия", Г. Хартлауба "Не каждый Одиссей"), "Илиады" (у Г. Брауна - "Звезды следуют своим курсом"), "Энеиды" (в "Видении битвы" А. Боргеса), история аргонавтов (в "Путешествии аргонавтов из Бранденбурга" Э. Лангезер), мотив кентавра - у Дж. Апдайка ("Кентавр").
С 50-60-х гг. поэтика мифологизирования развивается в литературах "третьего мира" - латиноамериканских и некоторых афро-азиатских. Современный интеллектуализм европейского типа сочетается здесь с архаическими фольклорно-мифологическими традициями. Своеобразная культурно-историческая ситуация делает возможным сосуществование и взаимопроникновение, доходящее порой до органического синтеза, элементов историзма и мифологизма, социального реализма и подлинной фольклорности. Для произведения бразильского писателя Ж. Амаду ("Габриэла, гвоздика и корица", "Пастыри ночи" и др.), кубинского писателя А. Карпентьера (повесть "Царство земное"), гватемальского - М. А. Астуриаса ("Зеленый папа" и др.), перуанского - X. М. Аргедаса ("Глубокие реки") характерна двуплановость социально-критических и фольклорно-мифологических мотивов, как бы внутренне противостоящих обличаемой социальной действительности. Колумбийский писатель Г. Гарсия Маркес (романы "Сто лет одиночества", "Осень патриарха") широко опирается на латиноамериканский фольклор, дополняя его античными и библейскими мотивами и эпизодами из исторических преданий. Одним из оригинальных проявлений мифотворчества Маркеса является сложная динамика соотношения жизни и смерти, памяти и забвения, пространства и времени. Таким образом, литература на всем протяжении своей истории соотносится с мифологическим наследием первобытности и древности, причем отношение это сильно колебалось, но в целом эволюция шла в направлении "демифологизации". "Ремифологизация" XX в. хотя и связана прежде всего с искусством модернизма, но в силу разнообразных идейных и эстетических устремлений художников, обращавшихся к мифу, далеко к нему не сводима. Мифологизирование в XX в. стало орудием художественной организации материала не только для типично модернистских писателей, но и для некоторых писателей-реалистов (Манн), а также для писателей "третьего мира", обращающихся к национальному фольклору и мифу часто во имя сохранения и возрождения национальных форм культуры. Использование мифологических образов и символов встречается и в некоторых произведениях советской литературы (напр., христианско-иудейские мотивы и образы в "Мастере и Маргарите" Булгакова).20