Ватто предпочитал маленькие картины. Но он был и мастером декоративного искусства: сам делал орнаментальное панно для интерьеров особняков, расписывал дверцы карет, клавесины и веера. Это оказало влияние на архитектурный декор рококо. И декоративные работы, и крупные полотна — «Паломничество на остров Киферу» (1717), и прославленную «Вывеску Жерсена» (1720) отличают типичные для Ватто черты: изумительная живопись, трепетная и нежная; тончайшая гамма мимолетных настроений; виртуозное композиционное мастерство — мастерство режиссёра, внезапно остановившего превосходно продуманное театральное действие в самый важный момент драматического развития взаимоотношений и характеров персонажей.
«Паломничество на остров Киферу».
Эту в высшей степени изящную (и меланхолическую) картину Ватто представил жюри академиков при своем избрании в действительные члены Королевской академии живописи и ваяния в 1717 году. Остров Кифера, фигурирующий в названии полотна, - это Кипр, родина богини любви Афродиты (в римской традиции - Венеры). Поэтому паломничество на Киферу было для французов XVIII столетия (даже и для тех, кто не слишком поднаторел в античной мифологии) аллегорией весьма прозрачной.
"Паломничество на остров Киферу" - в большей степени настроенческая, нежели повествовательная картина, как, впрочем, и большинство работ Ватто. Из названия можно заключить, что автор хочет показать "праздник любви". Но нет. Скорее - окончание праздника, когда уже вся амброзия съедена и нектар выпит. Ощущение мимолетности и непрочности счастья (и, по большому счету, невозможности его, ведь человек не может удовлетвориться "мимолетностью", и в миг наивысшего блаженства тоскует о том, что "все кончится") подчеркивается осенней, сумеречной прозрачностью пейзажа.
Антуан Ватто часто включал в свои композиции статуи, связанные с сюжетом и настроением картины. В "Паломничестве на остров Киферу" статуя Венеры полускрыта в тени деревьев. Мы обращаем к ней взгляд благодаря розовым цветам, которыми увито каменное тело богини. Нужно заметить, что к подножию статуи богини привязан розовой же лентой колчан со стрелами. Это - знак присутствия Амура, шаловливого сына Венеры. Что касается розового цвета, то его Ватто вкрапляет так, чтобы он вел взгляд зрителя по прихотливой траектории - от розовых цветов Венеры, через накидку дамы и ярко-розовый камзол кавалера, стоящего спиной, к путти, парящим в небе над островом.
Ватто всегда работал быстро (огромная "Вывеска Жерсена", написанная за неделю, - вовсе не миф) и часто наносил краску слишком поспешно, что порою приводило к помаркам и искажениям. Но в данном случае именно эта поспешность помогла мастеру блистательно передать фактуру листвы - она становится только выразительнее благодаря следам кисти, оставшимся на поверхности картины. Краски нанесены тонкими, почти прозрачными слоями, в технике "влажным по влажному", при этом коричневые тона проглядывают сквозь зеленые, что, несомненно, обогащает тональную гамму картины. В той же манере писал листву и Томас Гейнсборо, весьма почитавший талант Ватто.
«Вывеска Жерсена»
Незадолго до смерти, вернувшись из Англии, Ватто написал свой «реквием» - «Вывеску Жерсена».
«По возвращению в Париж в 1721 году, когда я ещё только начинал своё дело, - повествует Жерсен, - Ватто пришёл ко мне и спросил, соглашусь ли я поселить его у себя и позволить ему, как он выразился, «размять руки» и написать вывеску, чтобы я мог повесить её над входом в арку. Мне не хотелось принимать это предложение, я предпочитал занять его чем-нибудь более основательным, но, заметив, что работа доставит ему удовольствие, я согласился. Всем известно, как удалась ему эта вещь; всё было исполнено с натуры, позы были так правдивы и непринуждённы, композиция столь естественна; группы так хорошо размещены, что привлекали взор всех прохожих, и даже самые опытные живописцы приходили по несколько раз, чтобы полюбоваться вывеской. Написана она была за неделю, да и художник работал только по утрам; хрупкое здоровье или, лучше сказать, слабость не позволяла ему работать дольше. Это единственное произведение, несколько польстившее его самолюбию, - он откровенно признался мне в этом».
Едва верится, что столь глубокая по замыслу вещь была исполнена так быстро; необычно крупный для Ватто формат лишь усиливает сомнения. Трудно поверить и в то, что «всё было исполнено с натуры». Допустим, это относится к интерьеру и отдельным фигурам, но не к композиции в целом. Что же касается высокой авторской самооценки, то это редчайший в биографии Ватто пример удовлетворенности собой свидетельствует о совершенно исключительных достоинствах произведения.
Значение этой картины для всей эпохи рококо ничуть не меньше, чем значение «Менин» Веласкеса для предшествующего столетия. Не предполагая причинно-следственной связи, необходимо отметить интригующее сходство режиссур: и в том и другой случае все герои суть зрители.
Относительно замысла Ватто высказывались разные гипотезы, наиболее убедительной из которых та, что развернуто сформулирована Луи Арагоном и позднее нашла развитие у целого ряда авторов. Смысл этой интерпретации в том, что под видом вывески Ватто представил историю живописи, какой он её знал; вместе с тем это картина творческой эволюции самого живописца, ставшая его «художественным завещанием». Одним из аргументов в пользу этой точки зрения служит стихотворение, помещенное под гравюрой Авелина, воспроизводящей живописный оригинал. Анонимный стихотворец поясняет, что Ватто представил здесь характерные манеры разных мастеров, их почерк и вкус.
Не отвергая подобного взгляда, можно трактовать замысел картины несколько иначе. В стенах лавки-галереи Ватто изобразил целый мир – мир искусства.
Действительно, перед нами – история живописи, словно разыгранная на сцене, шагнуть на которую будто бы можно прямо с улицы, как это делает одна из прелестных героинь картины.
Однако помедлим на пороге.
Ватто задумал картину как вывеску, чтобы поместить её над входом в лавку. Отсюда принципиальная значимость семантики двери и порога. Вообще говоря, врата и двери выполняют исключительно важную функцию в пространстве человеческой коммуникации. Они регулируют отношения типа «культурное - природное» (врата города), «священное - мирское» (врата или двери храма), «общественное - личное» (двери дома) и т.п. С этим связаны разного рода ритуалы вхождения и ухода, так или иначе акцентирующие значение границы. Местоположение, формообразование и оформление (символы, изображения, надписи и т.д.) врат и дверей означают определенные условия пространственной коммуникации. Здесь, на пороге дверей, можно наглядно убедиться в том, что выражение «язык пространства» не является только метафорой. Ряд пространственных медиаторов может быть продолжен окнами; к нему восходит и рама картины.
И хотя в «Вывеске Жерсена» Ватто, подобно всевидящему герою Лесажа, даёт зрителю возможность видеть «сквозь стены», порог несет свою службу, разграничивая внешнее и внутреннее, улицу и интерьер. Единственным персонажем, помещённым во внешнем пространстве картины, оказывается собака, прилегшая у порога и самозабвенно выкусывающая блох.
На самой же границе – излюбленные герои Ватто, галантная пара: дама, изображенная со спины, едва шагнула через порог, а кавалер, представленный анфас, предлагает ей руку. Слева от них – группа служащих, занятых упаковкой картин. Справа, чуть поодаль, - группа посетителей, увлеченных рассматриванием полотен. Все стены лавки заняты картинами разного размера, повешенными вплотную друг к другу.
Свет направлен таким образом, что правая часть интерьера освещена сильнее, чем левая. Есть основания думать, что освещение носит символический характер. Перед нами – закат эпохи Roi-Soleil: его портрет укладывают в ящик, как в гроб, и вместе с ним уходит в прошлое искусство «большого стиля»; однако, переводя взгляд направо, видно утро новой эпохи, на рассвете которой выступил сам Ватто. Не его ли «муза» демонстрирует восхищенным молодым людям маленькую картинку, видимую нам, как в «Менинах», с оборотной стороны? И не работа ли это самого Ватто?