2.1 Критерии оценки брачного партнера или партнерши
Открывавшиеся перед дворянкой от рождения определенные жизненные перспективы, связанные, в частности, с возможностью получения институтского образования и последующего выхода замуж за представителя одного из дворянских родов, более или менее сопоставимого по статуса с родом ее отца, являлись прямым следствием ее социального происхождения. В силу сохранявшихся в конце XVIII – первой половины XIX века в дворянской среде элементов родовой организации одним из главных критериев оценки социального происхождения женщины была степень родовитости ее предков. Принадлежность дворянки по рождению к древнему роду могла стать реальным основанием для ее притязаний на брак с дворянином не менее древнего, но более знатного рода. Поэтому возможность вступить в брак с представительницей определенного дворянского рода являлась одним из традиционных показателей социального статуса дворянина.
Заключение браков осуществлялось в строгом соответствии с родовой принадлежностью. Критерий родовитости имел определяющее значение в выборе брачной партнерши (вероятно, в наибольшей степени это было характерно для XVIII века): «древность дворянского происхождения была коньком моего дедушки… он ставил свое семисотлетнее дворянство выше всякого богатства и чинов. Он не женился на одной весьма богатой и прекрасной невесте, которая ему очень нравилась, единственно потому, что прадедушка ее был не дворянин.[178]»
Существовало даже септическое отношение к браку по любви: «женился он по любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не выходит, - прибавила старушка…»[179]. Однако это мнение являлось скорее несколько запоздалой реакцией на уже свершившейся факт, нежели одной из тех конкретных рекомендаций, в соответствии с которыми принималось решение о вступлении в брак.
Таким образом, можно отметить, что в конце XVIII – первой половины XIX века у родовитого российского дворянства имелось вполне определенное представление о том, какими качествами должен был обладать потенциальный брачный партнер или партнерша. Требования, предъявлявшиеся в этой связи к будущему мужу или жене, были обусловлены почти исключительно нормами действовавших в дворянской среде обычаев и, потому, не подлежали юридической регламентации. Вообще, характер брачной практики родовитого дворянства определялся к соблюдению эндогамности посредством предотвращения мезальянсов. В известном смысле, от результатов оценки претендента на роль мужа или жены в каждом конкретном случае должно было зависеть нормативное воспроизводство дворянской сословной культуры в целом. При этом, в первую очередь, имеется в виду сохранение родовой организации российского дворянства как ее основного государственного элемента.
Такие критерии оценки брачного партнера как его имущественное положение и нравственные качества, вероятно, отражали бытовой аспект православного представления о браке. Это было связано с тем, что повседневное семейное благополучие как залог счастливого брака не мыслилось российским дворянством, в особенности провинциальным, не только без взаимной любви и уважения супругов друг к другу, но и без определенного материального достатка, гарантировавшего им стабильный размеренный быт.
2.2 Процедура, предшествовавшая церковному
таинству венчания
Важность замужества в жизни дворянской женщины конца XVIII – первой половины XIX века подчеркивается, на наш взгляд, наличием длительной процедуры, предшествовавшей непосредственному заключению брака во время церковного таинства венчания, и, имевшей несколько значимых с историко-культурной точки зрения аспектов. Данную процедуру, по-видимому, следует считать одним из наиболее ярких проявлений действия российского дворянского этоса, лежавшего в основе системного упорядочения межродовых отношений. Заключение брака являлось не личным делом мужчины или женщины, а делом двух родов, к которым они принадлежали по своему происхождению. На пути к супружеству родителям и другим ближайшим родственникам следовало оградить их от некоторых эксцессов, способных негативно повлиять на их дальнейшую судьбу. Особенно сильно нарушение предварительных брачных договоренностей могло сказаться на репутации дворянской девушки, подтверждением тому служит история несостоявшегося замужества Софьи Бахметовой с князем Григорием Вяземским.
По данным генеалогии удалось установить, что князь Григорий Николаевич Вяземский позднее был женат на графине Прасковье Петровне Толстой[180]. В отношение же Софьи Бахметевой выяснить что-либо оказалось значительно сложнее. Однако в результате сопоставления некоторых исторических сведений стало ясно, что Софья Бахметева, есть не кто иная, как Софья Андреевна Толстая (1827-1892)[181], жена поэта и драматурга графа Алексея Константиновича Толстого. В примечании к одному из писем последнего исследователь его творчества И. Г. Ямпольский со ссылкой на публикацию в дореволюционном издании сообщает «о тяжелых переживаниях Софьи Андреевны до ее встречи с Толстым: романе с кн. Вяземским, из-за которого один из ее братьев был убит на дуэли с ним»[182]. Замечание другого литературоведа, Г. И. Стафеева, относительного того, что «брат, защищая честь Софьи Андреевны, был убит на дуэли человеком, который ее оставил и которого она любила»[183], не позволяет усомниться в том, что речь идет о несостоявшегося замужества Софьи Бахметевой. Г. И. Стафеев приводит также имена двух ее братьев, Петра[184] и Николая[185] Андреевичей Бахметевых, и указывает на расположение имений первого в Пензенской и Самарской губерниях[186]. Исследователи отмечают, что в 1851-1852 годах Софья Андреевна жила в принадлежавшем П. А. Бахметеву имении Смальково Саранского уезда Пензенской губернии[187].
Определенный интерес с точки зрения настоящего исследования представляет, бесспорно, культурный облик Софьи Бахметевой, формирование которого приходилось во многом на первую половину 19 века, но особую роль для характеристики которого могут сыграть некоторые историко-биографические сведения, известные о ней как о жене графа А. К. Толстого и относящиеся уже ко второй половине 19 века. Современники отмечали «ее необыкновенный ум и образованность»[188], она знала 14 иностранных языков[189], большую часть из которых, по-видимому, выучила сама в течение жизни, уже после окончания института. В этой связи интересно, например, хотя оно и выходит за хронологические рамки настоящего исследования, замечание графа А. К. Толстого в письме к Б. М. Маркевичу от 9 января 1859 года о том, что «Софья Андреевна и Варвара Сергеевна занимаются польским языком, и притом – каждый день»[190]. Софья Андреевна была знакома с выдающимися деятелями русской культуры XIX века такими, как И. С. Тургенев[191], Я. П. Полонский[192], К. К. Павловой[193], Н. И. Костомаров[194], А. А. Фет[195] и другие. Именно ей, когда она была уже вдовой графа Толстого, А. А. Фет посвятил ей стихотворение «Где средь иного поколенья…»[196]. Говоря словами А. Тархова, «С. А. Толстую Фет считал одной из самых блестящих и интересных женщин своего времени»[197].
Тем не менее, возможно, как никакую другую женщину ее всю жизнь сопровождали людские пересуды и кривотолки. Ей приписывали «лживость и расчет»[198], упрекали ее в том, что «она всегда была неискренна, как будто всегда разыгрывала какую-то роль»[199], «притворялась постоянно и как будто что-то в себе таила»[200], считали, что «ее сердце остается холодным и неспособным к любви, но она прекрасно играет свою роль»[201]. Даже в современном литературоведении существует мнение о том, что «Софья Андреевна … была женщиной холодного, расчетливого и скептического ума, которая всю жизнь носила маску, соответствующую обстоятельствам, чтобы полнее использовать их своих интересах; все силы своей актерской души она употребляла на сокрытие того, что действительно находилось в ее душе, причин и сущности ее продуманной игры»[202].
Что же могло послужить причиной для своего рода скандальной известности ее личности в светском обществе XIX века и для столь неодобрительных суждений о ней некоторых знавших ее людей. Во-первых, отягченное дуэлью и гибелью брата расторжение помолвки с князем Вяземским, в подробности которого был посвящен весь «свет» вплоть до самого императора. Познакомившись в 1851 году с Софьей Андреевной «средь шумного бала, случайно»[203], и, написав под впечатлением этого известное стихотворение[204], положенное позднее на музыку П. И. Чайковским[205], граф А. К. Толстой обратил внимание на «тайну», которая ее «покрывала черты»[206]. В одном из писем, датированном также 1851 годом, он, имея в виду, как справедливо считает И. Г. Ямпольский, в том числе и вышеупомянутые обстоятельства, обращался к ней со словами: «Бедное дитя, с тех пор, как ты брошена в жизнь, ты знала только бури и грозы»[207]. Во-вторых, разрыв, а затем и развод, с первым мужем, «конногвардейским полковником Л. Ф. Миллером»[208], и связь с графом А. К. Толстым[209]. По словам И. Г. Ямпольского, брак Софьи Бахметевой с Миллером был «неудачным»[210]. Еще будучи замужем, в 1855 году, «Софья Андреевна, презрев все светския условности, приехала в зараженный тифом город»[211] Одессу, где в то время в составе «стрелкового полка императорской фамилии»[212]находился отправившийся на Крымскую войну и тяжело заболевший в результате вспыхнувший там эпидемии Толстой, «чтобы ходить за дорогим человеком»[213]. Тем не менее особенно противилась их отношениям мать поэта, графиня Анна Алексеевна Толстая, урожденная Перовская (1801-1857)[214], которая «не могла примириться с мыслью, что Алексей Константинович свяжет свою жизнь с замужней женщиной»[215], а потому, как утверждает А. А. Кондратьев, при ее жизни «Софья Андреевна не пыталась сделаться женою Толстого[216]. Отношении времени и места их брака имеются различные точки зрения. По мнению В. Покровского, «в 1857 г. Софья Андреевна, получив развод от своего мужа, Л. Ф. Миллера, сделалась женою графа А. К. Толстого»[217]. Однако в письме к Б. Ауэрбуху от 20 марта 1863 года Алексей Константинович именовал ее «госпожой Бахметевой»[218], из чего И. Г. Ямпольский заключает, что «бракоразводный процесс с Л. Ф. Миллером был к тому времени закончен[219]. Он утверждает также, что «ее брак с Толстым был официально оформлен 3 (15) апреля 1863 г. в Лейпциге»[220]. Г. И. Стафеев же считает, что они поженились в 1863 году в Дрездене[221]. Как бы то ни было, брак с графом А. К. Толстым должен был сделать Софью Андреевну, урожденную Бахметеву, счастливой после всех перенесенных ею, начиная с юности, страданий и испытаний. В авторитетном энциклопедическим издании начала ХХ века говорится, что «письма его жене, относящиеся к последним годам его жизни, дышат такой же нежностью, как и впервые годы этого очень счастливого брака»[222]. Например, в письме от 10 (22) июля 1870 года граф А. К. Толстой писал следующее Софье Андреевне: «Вот я здесь опять, и мне тяжело на сердце, когда я вижу опять эти улицы, эту гостиницу и эту комнату без тебя. Я только что приехал в 3 с четвертью часа утра и не могу лечь, не сказав тебе то, что говорю тебе уже 20 лет, - что я не могу жить без тебя, что ты мое единственное сокровище на земле, и я плачу над этим письмом, как плакал 20 лет тому назад. Кровь застывает в сердце пи одной мысли, что я могу тебя потерять, - и я себе говорю: как ужасно глупо расставаться! Думая о тебе, я в твоем образе не вижу ни одной тени, ни одной, все – лишь свет и счастье»[223]. Тем не менее история с несостоявшемся замужеством и дуэлью брата с князем Вяземским давала о себе знать на протяжение всей жизни в виде тянувшегося за ней шлейфа сплетен. –уже в молодости это сказывалось на ее внутреннем душевном состоянии, приводя к тому, что «даже и в самые лучшие минуты» ее «волновали какая-нибудь неотвязная забота, какое-нибудь предчувствие, какое-нибудь опасение»[224]. Анализ некоторых сторон культурного облика Софьи Бахметевой и перипетией помолвки ее с князем Вяземским показывает насколько важное значение в жизни дворянской женщины 19 века имело все, что касалось ее замужества. То, за кого и как дворянка выходила замуж, какие обстоятельства этому сопутствовали, насколько были соблюдены существовавшие в дворянской среде социально-этические нормы вступления в брак, в решающей мере определяло ее дальнейшую публичную репутацию, игравшую, в свою очередь, на отдельных этапах ее жизненного пути весьма существенную и даже культурно значимую роль.