В последнее время переиздается и пишется немало работ, посвященных культуре чтения прошлых эпох. Затрагивается в них и система читательских предпочтений, которая, скажем, в России с петровского времени формировалась под наблюдением правительства, а нередко и при непосредственном его участии.
С ХVII в. необходимой принадлежностью многих библиотек стали книги голландского юриста, социолога и государственного деятеля Гуго Гроция (1583-1645), введшего теорию естественного права в юридическую практику того времени. Книги его читались в оригинале или в переводах, издаваемых на многих языках. Наибольшее распространение получил трактат "О праве войны и мира". Он появился в 1625 г. (в 1710 г. по личному распоряжению Петра трактат был переведен на русский). Знание сочинений Гроция (Гуго де Гроота в русской интерпретации ХУШ в.) стало постоянным компонентом европейской образованности.
Гроций идеализировал первые века истории человечества. Он не признавал божественного происхождения государства, считая его творением людей. Появление государства он связывал с изгнанием перволюдей из рая, после чего они оказались предоставленными самим себе. Таким образом, государство, по Гроцию, появилось в силу человеческих потребностей и создано было силою человеческого разума.
Хочется обратить внимание на одну особенность концепции Гроция, характерную для представлений об истории, созданных деистами. Г. Гроций писал не о древних людях, а о первых. Это неудивительно. Ведь для Гроция люди не изменяли своей природы со дня творения.
Г. Гроций считал, что первые люди были существами миролюбивыми, стремящимися к общению с себе подобными. Мир, созданный ими, был бесконфликтен, ибо не было в нем причин для войн и раздоров. Первый человек мог овладеть всем необходимым для его существования. Это были вещи низшего порядка, которые "другой не мог у него отнять". "Великая простота" человеческого бытия рождала "чрезвычайную взаимную приязнь", царившую в этом идиллическом мире (особенности оригинала как нельзя лучше передает архаизированный русский перевод петровского времени). Ситуация стала меняться с развитием земледелия, скотоводства и ремесла, с появлением "разнообразной изобретательности" и "хитрости", которые создали простор для удовлетворения страстей. Различие способностей у людей породило стремление к соревнованию, и вот оно-то, по Гроцию, и стало причиной бедствий, приведших к тому, что "добрые осквернились сообществом злых", а мир гармонии сменился "бытом насильников и зверской жестокостью". Убедившись, что разрозненные семейства не в состоянии противостоять насилию, люди решили создать государство. Решение свое люди приняли добровольно, в силу того, что "зверская дикость" противоречила "общительной" природе человека. Так, по Гроцию, возникло государство, которое он несколькими страницами ранее определил как "союз свободных людей, заключенный ради соблюдения правды и общей пользы". В фундаменте государственного союза ученому виделось врожденное стремление людей соблюдать принципы морали.
Далеко не столь идиллически представлял себе рождение государства современник Г. Гроция английский философ-энциклопедист Томас Гоббс (1588-1679). Его концепция возникновения государства изложена в трактате "Левиафан", законченном в 1651 г. Может быть, на разницу восприятия и интерпретации исторических событий в известной мере повлияла разница в возрасте авторов обеих книг. Гроцию было слегка за 40, когда он завершил "О праве войны и мира". Гоббс же успел разменять седьмой десяток, прежде чем поставил последнюю точку в своем "Левиафане". В распоряжении английского философа оказалось больше времени, чтобы успеть основательно разочароваться в человечестве.
Т. Гоббс тоже писал о первых людях. Но он не столь романтично воспринимал человека, как Г. Гроций. Общество первых людей представлялось ученому развивавшимся по законам природы, и в нем, как и в дикой природе, царил произвол. Люди в естественном состоянии обладали безудержным эгоизмом, стремлением захватывать все и всем обладать. Поступки людей определялись не моралью (ее еще не было), а принципами собственной пользы. В первобытном обществе царила "война всех против всех". При таком состоянии невозможно было создавать промышленность, "ибо нет уверенности в плодах ее". А без промышленности Гоббс не представлял себе развития земледелия, науки, искусства, литературы и "общества" (т. е. принципов общежития). Он и считал, что все это отсутствовало в первобытном мире. Вместо всех благ цивилизации было лишь то, "что хуже всего": "бесконечный страх и опасность насильственной смерти...". Чтобы избавиться от такого невыносимого состояния, людям необходимо было договориться о разумном ограничении своих прав. Люди, используя разум, дарованный им Богом, и заключили общественный договор, создав государство и добровольно передав ему часть своих прав. Государство же должно было обеспечить счастливую жизнь своих подданных, защищая их от внешних врагов, сохраняя мир внутри государства, поднимая благосостояние и богатство, предоставляя каждому гражданину право пользоваться свободой без ущерба для других граждан. Принципы морали, организующие человеческое общество, рождены, по мнению Т. Гоббса, государством для реализации своих функций. Принципы морали он считал принципами общей пользы.
Права государства казались Гоббсу безграничными. Он назвал свое произведение именем морского чудовища, обладавшего, по Библии, невероятным могуществом. "Казалось бы, государство, выводимое не из божественного творения, а из договора, заключенного людьми, должно было представляться ограниченным в своих правах. На самом же деле его власть признавалась неограниченной. Государственный закон был провозглашен единственным правом на земле".
Свои воззрения на государство Т. Гоббс строил по принципу "социальной физики". Он анализировал общество, используя законы механики и вычленяя в истории элементы и силы, которые бы запускали общественный механизм, подобно тому, как часы приводились в действие колесиками и пружинами. Элементами в истории Гоббс считал обособленных индивидов, в качестве сил в его концепции выступала вся совокупность форм волеизъявлений, именуемых "страстями". Взаимодействовать они могли, как и в механике, только по принципу либо притяжения, либо отталкивания. На первых порах в земной истории преобладало отталкивание в виде всеобщего противостояния. Рано или поздно оно должно было уступить место взаимному притяжению. В этом Гоббс видел гарант последующего счастливого существования людей на Земле.
В "Левиафане" Т. Гоббс рассматривал не только вопрос о происхождении государства. В данном сочинении он ставил и проблему происхождения религии. "Семя", из которого произрастает религия, Гоббс видел в четырех вещах - "в представлении о привидениях, незнании вторичных причин, покорности по отношению к тому, чего люди боятся, и в принятии случайных вещей за предзнаменования". Автор трактовал возникновение верований с позиций естественного закона, как творчество человеческого разума. Гоббс обратил внимание на то, что в "Пятикнижии", написанном Моисеем, есть замечание о месте его захоронения, и сделал вывод, что текст Священного писания должен иметь больше авторов, чем это принято было считать. Он первым поставил вопрос об исторической природе Священного писания и о возможности его использования в качестве исторического источника.
Таким образом, первыми объектами культурологического исследования стали государство и религия.
Внимание к религии как к объекту исторического изучения привлекала и полемика религиозных учений. Культурологический аспект был, например, сильно выражен в работах французского католического священника Ж. Б. Боссюэ (1627-1704), особенно в его "Истории заблуждений протестантской церкви". Боссюэ подразделял причины исторических событий на первичные и вторичные. Естественная природа людей, качества отдельных личностей и целых народов представлялись ему по сравнению с волей Бога причинами второго порядка, но именно они лежали в основе деяний земной истории. В России примерно в то же время писал свои проповеди и "Житие" вождь старообрядчества протопоп Аввакум (1620 или 1621-1682), тоже уделявший немало внимания происхождению тех религиозных взглядов, которые казались ему еретическими. Аввакум считал естественным подчинение людей воле Бога. Он широко использовал логику здравого смысла, придавая чудесам оттенок приземленности, делая их частью привычного повседневного существования. Таковы, например, чудо со щами, тарелка которых помогла Аввакуму выдержать первую пытку голодом, или чудо о курочке, несшей по два яичка в день "робятам на пропитание" в течение длительных скитаний по тундре протопопа и его семейства, сосланного вместе с ним. К логике здравого смысла прибегал Аввакум и в тех случаях, когда он описывал все, что происходило без прямого божественного вмешательства. Ереси и заблуждения он выводил из личных качеств людей. Личными качествами людей объяснял мятежный священник и подвижничество во имя веры, рассматривая помощь Бога только как дополнительную опору в нравственных испытаниях, преодолевать которые человек обязан самостоятельно.