Книга Н. Я. Данилевского стала объектом жесточайшей критики сразу же, как только увидела свет. Он не первый и не единственный противопоставлял русскую культуру западной цивилизации. Пристрастное отношение к работе Н. Я. Данилевского рождалось ее культурологическим смыслом, осознаваемым эпохой через привычные сознанию полярные категории приятия или неприятия. Даже после смерти автора вокруг его книги разворачивались горячие дискуссии, наподобие той, что несколько лет вели между собою на страницах журналов "Вестник Европы" и "Русский Вестник" два непримиримых оппонента, В. С. Соловьев и Н. Н. Страхов.
Достаточно долго споры разворачивались по линии полного признания или непризнания концепции Данилевского. Аргументов хватало у обеих сторон. У этой книги масса достоинств. Среди них - представление об органической природе историко-культурных процессов, идея пространственно-временной локализации явлений культуры, мысль о системном строении цивилизаций, отход от линейного понимания прогресса в культуре и истории. В этой работе есть и масса спорных мест. Тем не менее, со всеми своими достоинствами и недостатками, именно эта книга открывает ряд собственно культурологических сочинений, основанных на признании множественности и разнокачественности человеческих культур. Сходные идеи, высказанные иногда в столь же категоричной форме, чаще - более развернуто и аргументированно, с учетом опыта развивающихся историко-культурных исследований и расширения познавательного горизонта гуманитарного знания, можно найти в трудах О. Шпенглера, А. Той-нби, Ф. Броделя и массы других не менее знаменитых и именитых исследователей, создавших особое направление в изучении культуры - сранительное изучение цивилизаций.
Идея Г. Спенсера о необходимости разграничения понятия прогресса и человеческих интересов, его утверждение о том, что прогресс есть и будет, несмотря на отсутствие увеличения человеческого счастья, большого энтузиазма в среде интеллектуальной элиты не вызвала. Просветительская вера в силу разума продолжала оказывать преобладающее влияние на умы исследователей. В своих исканиях они пытались совместить эту, по природе своей, утопическую идею с идеей о материалистической природе мышления. Показательны работы российского историка-демократа, специалиста по истории русской церкви А. П. Щапова (1831-1876). Его первые работы были посвящены расколу русской церкви. Уже в них Щапов попытался связать явления религиозной культуры и внутренней жизни церкви с историей гражданского общества и земского сознания в России.
В 1861 г., после участия в панихиде, устроенной студентами Казанского университета по крестьянам, расстрелянным в селе Бездна, он был переведен в Петербург, под административный надзор. Здесь он оказался в центре интеллектуальной жизни разночинной интеллигенции. Свою лепту в нее Щапов решил внести большим обобщающим трудом об истории умственного развития русского народа.
Ученый хотел найти конкретные подходы к изучению народного самосознания. В 1869 г. появилась первая часть будущего сочинения - "Социально-педагогические условия умственного развития русского народа". Аналогии развитию сознания народа он искал в биологических явлениях. Свою работу он задумывал как обоснование и подробное изложение "естественнонаучного" и "физико-антропологического" взгляда на исторический прогресс. Повторный арест и ссылка в отдаленную сибирскую деревеньку помешали реализации этого научного проекта. Уже в ссылке А. Ф. Щапов сумел написать еще несколько частей задуманного труда ("Естественно-психологические условия умственного и социального развития русского народа", "Физическое и антропологическое мировоззрение и социальное развитие русского народа"). Выполнить задуманное до конца так и не удалось.
Еще одну попытку создать обобщающую картину истории отечественного самосознания предпринял Г. В. Плеханов в последние два десятилетия его жизни. Он тоже не завершил свой труд, хотя в его распоряжении было достаточно материалов. Камнем преткновения оказалась концепция, построенная на механистическом понимании истории идей. Возможно, с подобной проблемой пришлось столкнуться и А. П. Щапову. В "физико-антропологической" картине народного самосознания не хватило важного звена, которое могло бы придать ей целостность. Таким звеном должно было бы стать сознание личности. Его отсутствие сводило созданную картину к этнографическим зарисовкам. При всей их важности целостности описываемым явлениям этнографические подробности не придавали. Органическое понимание культуры, преобладавшее в отчественной научной и философской мысли, требовало характеристики целого. Его же изображение, как правило, рождало художественный образ, а не логическую модель, отвечающую требованиям научной достоверности.
К 1860-м гг. окончательно проявили себя черты романтической модели восприятия истории. В отечественной культуре романтическая модель исторического сознания до сих пор культивируется долговременной потребностью общества в радикальной модернизации и хаотичным ходом ее осуществления за счет нерационального использования богатейших природных ресурсов. Духовный потенциал общества в ходе стихийной модернизации расходуется столь же расточительно, как и другие природные богатства.
С романтическим прочтением истории связано и становление метода, принятого рождавшейся культурологией в качестве своего методологического основания.
Романтизм сделал эталонным беллетризированное чувство истории. Еще братья Шлегели доказывали, что каждый народ, способный творить историю, имеет свой "гений", не похожий ни на какой другой. Объяснять его столь же нелепо, как идею Бога. Постичь же можно. Для этого человеку дарована сила воображения. Силою своего воображения, "вчувствованием", и может художник достичь слияния своей души с душой народа. Историк должен видеть события истории как наяву. Естественно, простого перечисления фактов для этого недостаточно. Историк должен обладать художественным даром, чем-то сродни ясновидению.
Сходное отношение к истории, ее изучению и воспроизведению мы можем встретить во всех европейских странах, прошедших через культуру романтизма. Например, сходные черты легко обнаруживаются в творчестве российского историка Н. М. Карамзина и французского историка О. Тьерри. Для них история существовала в виде хроник и характеристик, с одной стороны, и рассказов из истории - с другой. Оба считали, что "видение" и "чувствование" духа времени обязательно и в научном повествовании, и в исторической беллетристике.
Параллельная работа над историческим исследованием и исторической повестью была свойственна и А. С. Пушкину, воспитанному романтической культурой и много сдалавшему для проникновения такого восприятия истории в сознание массового читателя.
По законам "вчувствования" писал свои исследования по культуре и один из родоначальников современной культурологии швейцарский историк Я. Буркхардт (1818-1887).
Уроженец Базеля, позднее профессор Базельского университета по кафедрам истории и истории искусства, Якоб Буркхардт начинал учиться на теологическом факультете. Пастором он, однако, не стал и получил блестящее светское образование в Германии. В его творческой судьбе заметную роль сыграли работа в семинаре знаменитого историка Леопольда фон Ранке и лекции Якоба Гримма. Пройдет много лет, и в 1868 г. на лекции по истории к самому Я. Буркхардту запишется юный студент Фридрих Ницше. Позже маститым философом он будет вспоминать, какое глубокое впечатление на него произвели лекции Буркхардта по всемирной истории.
Впрочем, преподавательская деятельность захватила Я. Буркхардта не сразу. Он писал стихи, мечтал о литературной карьере и даже был политическим обозревателем и редактором "Базельской газеты". Активное сотрудничество со знаменитым издательским домом Брокгауза, занимавшегося в 1843-1846 гг. выпуском лексикона живописи, способствовало профессионализации его увлечения историей искусства. К тому же вели и его поездки в Италию. В некоторых из них биографы ученого склонны видеть его откровенное желание бежать от политики.
Печататься (не считая массы статей, написанных для Брокгауза) ученый, по тем временам, начал сравнительно поздно. Его первая книга "Время Константина Великого" вышла в 1853 г. Уже в ней был заметен преимущественный интерес Буркхардта к культуре и "сквозным" темам, охватывающим разные эпохи и дающим богатые возможности для сопоставлений. В том же 1853 г. он написал и первую книгу о культуре Италии. Она более походила на путеводитель. Сходство подчеркивалось заголовком. Буркхардт нарек свою книгу "Чичероне" - так итальянцы называли гидов-любителей, бравшихся показывать туристам местные достопримечательности. Его рассказ о произведениях итальянского искусства и архитектуры, не чуждавшийся модной тогда образности, отличался от общепринятых стремлением автора иначе сопоставлять исторические периоды. В "Чичероне" Я. Буркхардт начинает употреблять понятие "Возрождение", относя эту эпоху к средним векам.
Из книг, написанных швейцарским исследователем, самой знаменитой стала "Культура Возрождения в Италии. Опыт исследования". Ее первое издание появилось в 1860 г. В основу последующих переизданий ложилось либо второе издание 1869 г., либо существенно измененное и дополненное с согласия автора немецким историком Л. Гейгером третье издание.
В "Культуре Возрождения в Италии" автор не дает четкого определения культуры. Сама структура книги позволяет, однако, представить, насколько широко он понимал сам термин. Вместе с тем перед нами существенная конкретизация понятия, выводящая представления о культуре далеко за рамки изящных искусств и архитектуры. Буркхардта интересуют прежде всего образ жизни и образ мышления людей эпохи Ренессанса. Как произведения искусства он рассматривает государственную организацию и социальные структуры, созданные Возрождением, новый тип личностной организации и виды деятельности, приобретающие престиж во времена гуманистов. Особая глава посвящается религиозным воззрениям и их изменениям под влиянием гуманизма. Дух Возрождения - вот основной предмет изображения в данной книге. Не Буркхардт придал термину Ренессанс концептуальный характер. Образ культуры Возрождения был создан именно им. Успеху его произведения способствовало особое понимание свободы человека. Её Буркхардт видел не в добровольном подчинении индивидуума обстоятельствам, а в творчестве, пронизывающем все строны жизни человека, от самых высоких сфер мыслительной активности до повседневного быта.