Первое, что характеризует Данте как человека новой культуры, это его обращение в самом начале творческой жизни к так называемому «новому сладостному стилю» — направлению, полному искренности эмоций, но в то же время углубленного философского содержания. Этот стиль отличается разрешением центральной проблемы средневековой лирики — взаимоотношений «земной» и «небесной» любви. Если религиозная поэзия всегда призывала отказаться от земной любви, а куртуазная, напротив, воспевала земную страсть, то новый сладостный стиль, сохраняя образ земной любви, максимально его одухотворяет; он предстает как доступное чувственному восприятию воплощение Бога. Одухотворенное чувство любви несет с собой радость, чуждую религиозной морали и аскетизму.
У Данте любая идея — «мысль Бога».
Все что умрет, и все, что не умрет, —
Лишь отблеск мысли, коей Всемогущий
Своей любовью бытие дает.
Данте был убежден в высшей обусловленности творческого акта. Если природа лишь в незначительной степени отражает божественное совершенство, то художник, по мысли поэта, призван уловить божественную идею, «гений чистой красоты», и максимально точно выразить ее в своем произведении. Задача приближения к миру вечных сущностей, к божественной идее стоит перед всеми художниками Возрождения, и тот факт, что Данте тяготеет к символизму, подчеркивает это стремление. Для того чтобы раскрыть божественную идею, необходимо понять символический смысл произведения:
О вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймет,
Сокрытое под странными стихами.
Хотя образы, данные в «Божественной комедии», крепко связаны со средневековым мировоззрением, о возрожденческом характере творчества автора говорят яркость языка и индивидуальность ее героев. У Данте «действие развивается не в глубинном, перспективном пространстве, а как бы в тесных узких пределах плоского рельефа, что вообще сближает Данте с живописцами Возрождения, которые рельефно выделяют лишь предметы первого плана», — писал М. Алпатов. Как тут не провести аналогию между творчеством Данте и Джотто, великого живописца Проторенессанса.
У Данте в «Божественной комедии» личностное отношение к грешникам расходится с принятыми нормами божественного правосудия. Великий поэт практически переосмысливает средневековую систему грехов и наказания за них. Данте обращается к аристотелевской классификации пороков и преступлений, согласно которой поступок объявляется греховным не по смыслу, а по действию. Данте удалось показать, что наказание таится, по сути, в самом преступлении, в общественном его осуждении. Практически эта мысль наводит мост к теории нравственности, не нуждающейся в загробном воздаянии.
У Данте иной взгляд и на гордость. Он не отрицает, что гордость — «проклятая гордыня сатаны», соглашаясь с христианским толкованием этой черты. Не выносит поэт и спеси. Он осуждает этот порок в аллегорическом образе льва:
...Навстречу вышел лев с поднятой гривой.
Он наступил как будто на меня,
И самый воздух страхом цепеня.
Осуждая гордыню сатаны, Данте, тем не менее, принимает гордое самосознание человека. Так, богоборец Капаней вызывает сочувствие Данте:
Кто это, рослый, хмуро так лежит,
Презрев пожар, палящий отовсюду.
Его и дождь, я вижу, не мягчит.
А тот, поняв, что я дивлюсь как чуду,
Его гордыне, отвечал крича:
«Каким я жил, таким и в смерти буду!»
Такое внимание и сочувствие гордости знаменует новый подход к личности, раскрепощение ее от духовной тирании церкви. Гордый дух был присущ всем великим художникам Возрождения и самому Данте в первую очередь. Изменение отношения к гордости влечет за собой его изменение к земной славе. Данте неоднократно подчеркивает, что души умерших не равнодушны к памяти о себе на земле.
Вызывают у Данте сочувствие и грешники, осужденные за чувственную любовь. Скорбя над душами Паоло и Франчески, поэт говорит:
О, знал ли кто-нибудь,
Какая нега и мечта какая
Их привела на этот горький путь!
Потом, к умолкшим слово обращая,
Сказал: «Франческа, жалобе твоей
Я со слезами внемлю, сострадая».
Конечно, так сострадать мог лишь человек новой эпохи, пусть еще только прорисовывавшейся, но уже отличающейся самобытностью и оригинальностью. Все творчество Данте: и его «Божественная комедия», и его канцоны, сонеты, философские произведения — свидетельствует о том, чтогрядет новая эпоха, наполненная неподдельным глубоким, интересом к человеку и. его жизни. В творчестве Данте и в самой его личности — истоки этой эпохи.
Сандро Боттичелли — художник другого периода эпохи Возрождения, он острее других выразил духовное содержание позднего кватроченто. Ранний Ренессанс «поражает щедростью, преизбыточностью художественного творчества, хлынувшего как из рога изобилия».
Творчество Боттичелли отвечает всем характерным чертам раннего Возрождения. Этот период более чем какой-нибудь другой, ориентирован на поиск наилучших возможностей в передаче окружающего мира. Именно в это время в большей мере идут разработки в области линейной и воздушной перспективы, светотени, пропорциональности, симметрии, общей композиции, колорита, рельефности изображения. Это было связано с перестройкой всей системы художественного видения. По-новому ощущать мир значило по-новому его видеть. И Боттичелли видел его в русле нового времени, однако образы, созданные им, поражают необычайной интимностью внутренних переживаний. В творчестве Боттичелли пленяют нервность линий, порывистость движений, изящество и хрупкость образов, характерное изменение пропорций, выраженное в чрезмерной худощавости и вытянутости фигур, особым образом падающие волосы, характерные движения краев одежды. Иными словами, наряду с отчетливостью линий и рисунка, так чтимых художниками раннего Ренессанса, в творчестве Боттичелли присутствует, как ни у кого другого, глубочайший психологизм. Об этом безоговорочно свидетельствуют картины «Весна» и «Рождение Венеры».
Однако не только единство пластического мастерства и духовного содержания творчества придают манере Боттичелли возрожденческий характер. Н. А. Бердяев отмечал: «Боттичелли — самый прекрасный, волнующий, поэтический художник Возрождения и самый болезненный, раздвоенный, никогда не достигающий классической завершенности... Его Венеры всегда походили на Мадонн, как Мадонны его походилина Венер. По удачному выражению Бернсона, Венеры Боттичелли покинули землю, и Мадонны его покинули небо... В творчестве Боттичелли, — продолжает Бердяев, — есть тоска, не допускающая никакой классической законченности. Художественный гений Боттичелли создал лишь небывалый по красоте ритм линий... И все же Боттичелли самый прекрасный, самый близкий и волнующий художник Возрождения». Трагизм мироощущения — несоответствие замысла, грандиозного и великого, результату творчества, прекрасному для современников и потомков, но мучительно недостаточному для самого художника — делает Боттичелли истинным возрождением. Трагизм сквозит в тайных душевных движениях, явленных великим мастером в его портретах и даже в печальном лике самой богини красоты Венеры.
Именно трагизм, мироощущения и тончайшая духовность делают Боттичелли удивительно близким художникам и поэтам XIX века. Трудно удержаться от соблазна провести аналогию между миром художественных образов Боттичелли и Шарля Бодлера:
Я расскажу тебе, изнеженная фея,
Все прелести в своих мечтах лелея,
Сливает детства цвет и молодости плод!
Твой плавный, мерный шаг края одежд колышет,
Как медленный корабль, что ширью моря дышит,
Раскинув парус свой,
Едва колеблемый ритмической волной...
Конечно, творчество Ш. Бодлера, как и творчество Э. Мане, А. Модильяни и других близких по духу Боттичелли художников рубежа XIX—XX вв., питали иные истоки, но образы Боттичелли все же одухотворяли их искусство.
На судьбу и творчество С. Боттичелли, равно как и на судьбы многих возрожденцев, повлияла личность Джироламо Савонаролы (1452—1498). С одной, достаточно традиционной точки зрения, Савонаролу трудно причислить к деятелям культуры Возрождения. Слишком разнятся его мысли и убеждения с общим стилем ренессансного мировоззрения. С другой, он является истинным представителем этой культуры. Савонарола, с детства отличавшийся глубокой религиозностью, в зрелые годы стал известным монахом. Сначала он пребывал в доминиканском монастыре в Болонье, затем в 1481 г. перешел в доминиканский монастырь св. Марка во Флоренции. Постепенно он приобретал многих почитателей и последователей. Его сочинения имели немалый успех. Он постоянно изобличал пороки аристократии и духовенства, особенно папства, достигшие ко времени деятельности Савонаролы предела возможного. Объектами критики известного монаха были папы Сикст VI, Иннокентий VIII, Александр IV Борджиа. Авторитет Савонаролы так вырос, что в 90-х годах он, став по сути, правителем Флоренции, властителемее дум, установил там достаточно жесткий монастырский режим.
Естественно, столь глубокая и ортодоксальная вера характеризует Савонаролу как деятеля средневековья. Об этом же свидетельствует его отношение к философии Платона, которую он хорошо знал. Он писал: «Единственное добро, совершенное Платоном и Аристотелем, состоит в том, что они придумали аргументы, которые можно употребить против еретиков. Однако и они, и другие философы находятся в аду. Любая старуха знает о вере более чем Платон. Было бы весьма хорошо для веры, если бы многие, некогда казавшиеся полезными, книги были уничтожены. Если бы не было такого множества книг, естественных доводов разума и всяких диспутов, вера быстрее распространилась бы». Из этого текста, кстати, следует тот вывод, что уничтожение знаменитых книг и картин в кострах, пылавших по воле Савонаролы, не носило характера вандализма, а являлось актом поддержания и укрепления веры.