Темами первых гравюр были мотивы, которые изначально лежали в иконе или в старом лубке: «Король Гвидон», «Царь Давид», «О Бове Королевиче», «Всадники» (на темы апокалипсиса) – вот названия его первых работ. Позже – гравированные книжки, наподобие блочных книг – «Детство о Егории Храбром», «Жития Николы», «Азбука»…
Н. Купреянов
Король Гвидон. Гравюра на дереве.
1915 - 1916
Н. Купреянов
Царь Давид. Гравюра на дереве.
1915
После революции, когда гравюрный пафос соединился с социальным законом Купреянов создал «Битюга» (1917), «Крейсер Аврора» (1922). Изменился материал, форма работ – наблюдается тяготение автора к панорамным, сильно вытянутым по горизонтали картинным композициям. Он ещё в первых своих работах подверг упрощениям красочный и затейливый стиль лубочной картинки. Теперь же утверждалась особая этика чёрно-белого штриха. Нарочито грубый штрих вырезался не по форме, не перекрёстной штриховкой, а ложился параллельными рядами, словно зубья гребёнки, - каждый штрих отдельно. Купреянов выстраивает в работах свой круг образов, впускает в гравюру натуру, но и натуру подчиняет строгой гравюрной логике, создаёт пространство, движение, острым движением штихеля обозначает символический петроградский пейзаж, как у А. Блока: «Ночь, ледяная рябь каналов».
Купреянов обращается к крупному плану изображения натуры: «Битюг» - конь тяжёлый, мощный, рельефно выписанный на фоне гранённых выступов городских домов и циклонической кладки булыжной мостовой. Век – железный век – вереница ломовых телег, которые мчатся по булыжной мостовой, влекомые загнанными лошадьми, погоняемые бледнолицыми людьми. У этих людей нервы издёрганы холодом, нуждой и войнами; рты из раскрыты из них несётся ругань. Но не слышно ругани, не слышно криков, потому что оглушительно гремят телеги по мостовой – поэтический образ «железного века», образ «металлического» ХХ века, наступившего вместе с войной и революцией. Понятие века олицетворяется с грохотом машин, паровозов, орудий… У Блока он возникает впервые в 1908 году. Гравюрные битюги затесались среди прототипов блоковского образа, приобрели трагический пафос, поэтический масштаб.
За реальными мотивами художник всё рано видит более общий смысл и прежде всего ценит «искусство образа», но чувство природы и пейзажа всё же обнаруживается и в гравюрах, но и здесь природа выступает в значении символа. Это своего рода гравюры-притчи, толкующие о человеке в природе как о начале бытия. Это мир, омываемый дождями и осенённый светом радуги, то выглядывающий из-за туч краешком своих лучей, то очерченной, как полная дуга. Радуга в гравюрах – это символ ветхозаветного знамения, знакосогласия между силами небесными и земными, начала нового круговорота жизни после всемирного потопа – символ жизни, гармонии, света, добра, единения. В годы революции этот библейский символ обрёл новый смысл как олицетворение новой эпохи, возрождения после непрерывной цепи лет «руин и потрясений».
Одна из самых больших гравюр Купреянова так и осталась незаконченной – «Трое за столом. Пейзаж с радугой»,- наделена особенно сложной символикой, о смысле которой мы только можем догадываться.
Н. Купреянов
Трое за столом. Пейзаж с радугой.
Гравюра на дереве. 1918 - 1919
На первом плане сцена трапезы – некий вариант ветхозаветной троицы. Мужиковатые, кряжистые, как будто вырезанные из целого куска дерева, фигуры странников мало похожи на библейские персонажи: в них что-то простодушное от первых купреяновских гравюр. Трапеза изображена в ракурсе и сдвинута в правый край. За спиной левого странника развёрнут городской пейзаж: по выгнутому дугой мосту с тремя (повторение темы троичности) чёрными арками в сторону пустынного города тянется чёрная пустая телега (как «чёрная телега» с мёртвыми телами у Пушкина в «Пире во время чумы»). На мосту – булыжная кладка (как в «Битюге»). Сама трапеза не строго канонична, а приобретает оттенок жанра. Грубо сколоченный стол, на нём – в тарелке рыба. Присутствующая здесь как символ Христа, но рядом – современная деталь – большой чайник; у стола слева – большое чёрное пятно, очень напоминающее кошку своим силуэтом: в русском фольклоре кошка олицетворяла домового. Над странниками, подобно Богоматери, склонилась женщина с ребёнком. Женщина здесь, подобна радуге, поднявшаяся над этим городом мёртвых, символизирует жизнь и просветление. Тема трапезы – тема символа духовного единения, готовности к самопожертвованию – сохранила свой высокий смысл, хотя сильно упрощена и сближена с реальностью. Но эта тема ещё долго будет в гравюрах Купреянова символизировать патриархальный уклад домашней семейной жизни. Смысл гравюры проступает в контексте полубиблейских, полу литературных интерпретаций, окрашенных драматизмом своего времени.
В другой гравюре тех лет – «Город с солнцем» - солнечный диск, повисший над городом, знаменует восход солнца, словно чуда первого дня творенья – преодоления тьмы, хаоса, отделения света от тьмы. Уже в самом названии указан поэтический смысл образов. Сейчас эта символика кажется замысловатой, но в своё время она была общепонятной.
Н. Купреянов
Город с солнцем. Гравюра на дереве.
1919
В. Фаворский. Н.Н. Купреянов
Гравюра на дереве. 1926
Е. Кругликова.
Александр Блок.
Силуэт. 1921
П. Филонов
За столом
Акварель. 1914
Специфической приметой культуры рубежа XIX – XX веков является активное взаимодействие разных искусств, своего рода межвидовая диффузия. Не редки случаи творческого универсализма: например, Михаил Кузмин сочетал поэзию с композиторской деятельностью, Микалоюс Чюрлёнис музыку с живописью, Владимир Маяковский занимался изобразительным искусством. Даже жанровые обозначения порой заимствовались из смежных искусств: Андрей Белый давал своим литературным опусам жанровое определение «симфонист», а Александр Скрябин, напротив, называл свои симфонии «поэмами».
Музыкальное дарование Александра Скрябина ни раз привлекала в себе внимание окружающих с юных его лет. Он обладал необыкновенным музыкальным слухом и музыкальной памятью: услышав раз незнакомое прежде произведение, мальчик тут же мог повторить его, сев за фортепиано. Он отличался как исполнитель, своеобразным и глубоким постижением музыкальных образов. Как композитор, стал писать очень рано и жил музыкой, постоянно уединяясь, чтобы создавать музыку. В юные годы обращался к разным жанрам. Определяющую роль в формировании Скрябина как музыканта и человека сыграл Сергей Иванович Танеев, профессор и дирижёр Московской консерватории, которую Скрябин закончил с золотой медалью по классу композиции и по классу фортепиано. Жанры, к которым обращался Скрябин в юности – вальсы, ноктюрны, мазурки, этюды, прелюдии, экспромты, сонаты – уже получили гениальное воплощение в творчестве предшественников: Фредерика Шопена, Ференца Листа, чьё творчество было особенно близко Скрябину. И молодой композитор ищет свои пути и средства, постепенно завоёвывает широкое признание. Великий Н.А. Римский-Корсаков в 1902 году сказал о тридцатилетнем композиторе: «Скрябин – великий талант». Эмоциональная сложность произведений Скрябина определилась уже в ранний его творческий период. Он рано обращается к принципам сонатности, пользуется огромным арсеналом средств выразительности, оттачивает все детали. Уже в конце XIX века он становится общепризнанным композитором, произведения его звучат под управлением таких корифеев русской музыки, как Лядов, Римский-Корсаков; музыку его исполняют Александр Зилоти, Елена Бекман-Щербина, Александр Глазунов. Что касается мировоззрения Скрябина, то ему оказывается близким творчество Вячеслава Иванова, Валерия Брюсова, где высшее начало русской мысли определяется формулой: «Бог есть любовь». Скрябин задумывает оперу (но так и не осуществляет), где герой – поэт, композитор, мыслитель – высказывает так свои мечты:
Хотел бы я в сердцах народов
Этими словами Скрябин определил свои философские концепции, которые нашли отражение в его музыкальных поэмах: борьба добра и зла, «созерцание звезды», символизирующее высокие идеалы человечества и стимул «полёта» - иными словами, стремление к этим идеалам. Например, к Четвёртой сонате была сочинена программа, передающая замысел композитора: «В тумане, лёгком и прозрачном, вдали затерянная, но ясная – звезда мерцает светом нежным. О, как она прекрасна! Баюкает меня, ласкает, манит лучей прелестных тайна голубая… Приблизиться к тебе, - звезда далёкая! В лучах дрожащих утонуть, - сиянье дивное!.. Я к тебе, светило чудное, устремляю свой полёт!..» Призывные интонации, которыми начинается первая часть сонаты как и мелодические очертания всей темы как бы озаряют «полёт к звезде», и яркая звучность музыки утверждает веру в достижении заветной цели. Образы, близкие к лирике, встречаются у Скрябина и в «Трагической поэме», и в «Сатанической поэме». Хотя «Трагическую поэму», как заметил Генрих Нейгауз, можно было бы назвать «героической».