В пятом разделе («Катарсис в рассказе Виктора Пелевина «Вести из Непала») анализу подвергается проза Пелевина. Анализируя с точки зрения катарсических эффектов рассказ «Вести из Непала», мы будем часто обращаться к другим произведениям Пелевина: все-таки более показательными в плане именно «пелевинского» катарсиса выступают не рассказы, а более крупные формы, но в рамках данного исследования мы ограничились малой формой литературы – рассказом. Прелесть рассказа «Вести из Непала» в том, что по композиционным правилам он устроен как классический текст: с завязкой, кульминацией, развязкой. С почти аристотелевскими «узнаваниями». В «Вестях из Непала» происходит «узнавание смерти», этот момент одновременно и кульминация в композиционнном измерении. Пелевин, в отличие от Сорокина и Виктора Ерофеева, использует в своем тексте классические композиционные механизмы, тем самым как бы «удваивая» катарсический эффект своего рассказа, раздваивая. Первый катарсис – классический, внутритекстовый, почти аристотелевский – строится на «узнавании» смерти и, в классической парадигме, сострадании главной героине, ставшей во внутритекстовом пространстве настоящим «трагическим героем». Второй катарсис строится на классическом для русского постмодернизма, взаимодействии текста с реальностью: внетекстовый катарсис Пелевина – приобщение к пустоте. Двойственный катарсис Пелевина: классический текстово-сюжетный, построенный тех принципах, которые разобрал еще Выготский: противоположные аффекты, вызываемые в читателе соответственно формой и содержанием рассказа в заключительной точке, сталкиваются и взаимоуничтожаются, разнополюсные эмоции умирают. При этом как в химических реакциях выделяется некоторое количество определенной энергии, у Выготского – нервной. Такое самосгорание противоположных аффектов и вызывает, по Выготскому, катарсическое действие. Хотя вновь возникает вопрос о герое – вспомним, что и у Аристотеля, и в толкованиях Выготского герой – живой человек, которому можно сострадать, сочувствовать, бояться за него, а в нашем случае – герои рассказа – уже не люди, а нечто другое, но мы, читатели, узнаем об этом не с самого начала, что провоцирует развитие классического, «сопереживательного» катарсиса с одной стороны, с другой стороны это как бы текстовый «псевдокатарсис», который выводит нас на авторское послание иного порядка – надтекстовый катарсис.
Да, подобное действие пелевинского текста не вызывает сомнений, но внетекстовый катарсис – приобщение к пустоте, которая сама по себе отрицает любые бурно проявляющиеся эмоции. Приобщение к той самой пустоте и безмятежности, к которой стремятся буддистские монахи после переживания эмоций в сюжетной структуре рассказа – так задумал сам автор, для того, чтобы послетекстовое «пустотное» воздействие оказалось сильнее, потому то после любых ярко пережитых эмоций следует состояние опустошения.
Финальные выводы фиксируют особенности катарсического воздействия неклассической малой прозы. В главе о катарсисе в произведениях современных российских постмодернистов не зря выбран такой порядок расположения авторов: Виктор Ерофеев, Владимир Сорокин, Юрий Мамлеев и Виктор Пелевин. Именно в таком порядке строится парадигма постмодернистского «абсурдного» очищения.
1. Все вышеперечисленные авторы (Сорокин, Елизаров, Ерофеев, Мамлеев, Пелевин), осознанно либо нет, используют в своем творчестве аристотелевскую формулу трагического «очищения посредством страха и сострадания», но исследуемые писатели намерено убирают из этой формулы одну часть – сострадание. Специально избегая «человеческих героев», писатели прибегают к абстрактным, размытым изображениям не человека, а некой схемы. В таком случае читатель не может идентифицировать себя с героем повествования и, соответственно, сострадать ему. Формула катарсиса в проанализированных произведениях приобретает вид «очищение посредством страха». Это определение лучше всего подходит к «негативному катарсису», описанному Рыклиным. Страх писатели передают самым простым способом – воссозданием абсурдного мира, в котором не действуют законы логики. Именно эта «непредсказуемость» абсурдного мира постмодернистов рождает страх, который, в свою очередь, рождает очищение.
2. Абсурд является основным инструментом достижения катарсиса, но абсурд – лишь направляющий вектор, развивающийся в творчестве каждого из выбранных авторов в своем направлении.
3. «Очищение посредством страха через абсурд» – формула, объясняющая формирование катарсиса выбранных текстов, но полностью не исчерпывающая его: выбранные писатели без сомнений могут использовать и классические методы, но основополагающей все же является «очищение абсурдом».
4. Во всей литературе катарсис связан не только с узнаванием чего-то личного, но и с познанием в целом. Даже внешне абсурдная ситуация, описанная любым человеком, дает читателю кроме чувств еще и некоторый интеллектуальный опыт переживания ситуаций, в которых обычный человек никогда не был и вряд ли будет. Но в этом интеллектуальном опыте также есть момент «очищения» как познания непознанного. Интертекстуальность постмодернистских текстов – это еще и своеобразный гностический шаг: очиститься нельзя без знания, знание невозможно без некоторой отстраненности, без контроля за «любовью» и «симпатией». Перед нами парадоксальная ситуация: изначально катарсис – чувственный феномен, а интеллектуализация – сдерживание эмоций. Поэтому с точки зрения классических версий «очищения» катарсис в постмодерне смотрится странно: очищение происходит не через «страх и сострадание», а «посредством страха, вызванного абсурдом, в интеллектуально-игровом причастии в пространстве текста».
В Заключении подводятся итоги, делаются основные выводы, подтверждающие выносимые на защиту положения и достигнутые в ходе анализа представленных произведений. Намечаются пути дальнейшего исследования проблемы «очищения» в литературе: изучение катарсических особенностей в творчестве конкретных авторов, экспериментальное изучение содержание феномена «катарсис».
Основные результаты исследования представлены в следующих публикациях
1. Катарсис в рассказе Михаила Елизарова «Жизнь радостна» // Экологический вестник научных центров ЧЭС. 2006. Приложение №3. Экология языка как прагматическая сущность. Краснодар, 2007.
2. Катарсис в рассказе Виктора Ерофеева «Тело Анны или конец русского авангарда» // Материалы международной научной конференции «Литература в диалоге культур-3». Ростов-на-Дону, 2005.
3. Особенности катарсиса прозаических произведений // Материалы четвертой межвузовской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения». Краснодар, 2005.
4. Катарсические эффекты в творчестве Юрия Мамлеева // Дидактика художественного текста: Сборник научных статей. Краснодар, 2005.
5. Способы достижения катарсических эффектов в рассказе В. Пелевина «Вести из Непала» // Материалы международной конфренции «Проблемы духовности в русской литературе и публицистике 18-21 веков». Ставрополь, 2006.
6. Особенности катарсических эффектов в рассказе В. Шукшина «Жил человек» // Материалы Пятой межвузовской конференции молодых ученых «Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения». Краснодар, 2006.
7. Катарсис в рассказе Владимира Сорокина «Геологи» // Сборник статей Всероссийской (с международным участием) научной конференции, посвященной 15-летию Соликамского государственного педагогического факультета «Лингвистические и эстетические аспекты анализа текста и речи». Соликамск, 2006.
8. Катарсические эффекты в русской постмодернистской и «деревенской» прозе» // Дидактика художественного текста: Выпуск второй. Краснодар, 2007.
Одна работа (№1) опубликована в периодическом издании, входящем на момент публикации в список Высшей аттестационной комиссии.