Один день героя Солженицына, пробежавший перед взором потрясенного читателя, разрастается до пределов целой человеческой жизни, до масштабов народной судьбы, до символа целой эпохи в истории России. "Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось..."
Солженицын уже тогда - если не знал, то предчувствовал: срок, накрученный стране партией большевиков, подходит к концу. И ради приближения этого часа стоило бороться, не считаясь ни с какими личными жертвами.
А началось все с публикации "Одного дня Ивана Денисовича"...С изложения простого мужицкого взгляда на ГУЛАГ. Может быть, если бы Солженицын начал с печатания своего интеллигентского взгляда на лагерный опыт (например, в духе его раннего романа "В круге первом"), ничего бы у него не получилось. Правда о ГУЛАГе еще долго бы не увидела света на родине; зарубежные публикации, вероятно, предшествовали бы отечественным (если бы те оказались вообще возможными), а "Архипелаг ГУЛАГ", с потоком доверительных писем и рассказов, легших в основу исследования Солженицына, начался именно после публикации "Одного дня" в "Новом мире"... Вся история нашей страны, наверно, сложилась бы по-другому, если бы в ноябрьском номере журнала Твардовского за 1962 год не появился бы "Иван Денисович". По этому поводу Солженицын позже писал в своих "очерках литературной жизни" "Бодался теленок с дубом": "Не скажу, что такой точный план, но верная догадка-предчувствие у меня в том и была: к этому мужику Ивану Денисовичу не могут остаться равнодушны верхний мужик Александр Твардовский и верховой мужик Никита Хрущев. Так и сбылось: даже не поэзия и даже не политика решили судьбу моего рассказа, а вот это его доконная мужицкая суть, столько у нас осмеянная, потоптанная и охаянная с Великого Перелома".
Заключение.
Совсем немного прошло времени после распада Советского Союза, ознаменовавшего собой окончательный крах тоталитарного государства, созданного Лениным и Сталиным, а времена вне закона отошли в глубокое, и, кажется, уже невозвратимое прошлое. Утратило свой зловещий и роковой для культуры смысл слово "антисоветский". Однако слово "советский" не утратило своего значения и по сей день. Все это естественно и понятно: при всех своих поворотах и переломах история не изменяется сразу, эпохи "наслаиваются друг на друга, и подобные переходные периоды истории обычно наполнены острой борьбой, напряженными спорами, столкновением старого, пытающегося удержаться, и нового, завоевывающего себе смысловые территории. С чем не жалко расстаться, а что опасно потерять, безвозвратно утратить? Какие культурные ценности оказались истинными, выдержали испытание временем, а какие мнимыми, ложными, насильственно навязанными обществу, народу, интеллигенции?
В то время казалось, что победа тиранического централизованного государства над литературой и художественной интеллигенцией была полная. Репрессивно-карательная система безукоризненно срабатывала в каждом отдельном случае духовной оппозиции, инакомыслия, лишая провинившегося и свободы, и средств к существованию, и душевного покоя. Однако внутренняя свобода духа и ответственность перед словом не позволяла умалчивать достоверные факты истории, тщательно скрываемые от большинства населения.
Сила "оппозиционной" советской литературы заключалась не в том, что она призывала к "сопротивлению злу силою". Сила ее - в постепенном, но неумолимом расшатывании изнутри самих устоев тоталитарного строя, в медленном, но неизбежном разложении основополагающих догм, идейных принципов, идеалов тоталитаризма, в последовательном разрушении веры в безупречность избранного пути, поставленных целей общественного развития, используемых для достижения средств; в незаметном, но тем не менее эффективном разоблачении культа коммунистических вождей. Как писал Солженицын: "Не обнадежен я, что вы захотите благожелательно вникнуть в соображения, не запрошенные вами по службе, хотя и довольно редкого соотечественника, который не стоит на подчиненной вам лестнице, не может быть вами ни уволен с поста, ни понижен, ни повышен, ни награжден. Не обнадежен, но пытаюсь сказать тут кратко главное: что я считаю спасением и добром для нашего народа, к которому по рождению принадлежите все вы - и я . И это письмо я пишу в ПРЕДПОЛОЖЕНИИ, что такой же преимущественной заботе подчинены и вы, что вы не чужды своему происхождению, отцам, дедам, прадедам и родным просторам, что вы - не безнациональны".
В тот момент Солженицын ошибался относительно "вождей Советского Союза", как ошибались в их отношении и все предшествовавшие ему писатели "другой" советской литературы обращаясь с письмами и статьями, очерками и поэмами, рассказами. В Солженицыне они могли видеть только врага, подрывной элемент, "литературного власовца", т.е. изменника Родины, в лучшем случае - шизофреника. Даже на общей национальной почве у "вождей" с инакомыслящим писателем, лидером невидимой духовной оппозиции правящему режиму, не оказалось ничего общего.
Как писал о Солженицыне другой протестант нашего времени и борец с советской тиранией - академик А.Д.Сахаров: "Особая, исключительная роль Солженицына в духовной истории страны связана с бескомпромиссным, точным и глубоким освещением страданий людей и преступлений режима, неслыханных по своей массовой жестокости и сокрытости. Эта роль Солженицына очень ярко проявилась уже в его повести "Один день Ивана Денисовича" и теперь в великой книге "Архипелаг ГУЛАГ", перед которой я преклоняюсь". "Солженицын является гигантом борьбы за человеческое достоинство в современном трагическом мире".
Солженицын, в одиночку ниспровергавший коммунизм в СССР, разоблачавший "Архипелаг ГУЛАГ" как сердцевину человеконенавистнической системы, был от нее свободен. Свободен мыслить, чувствовать, переживать со всеми, кто побывал в репрессивной машине. Проделав структурную композицию от судьбы простого заключенного Ивана Денисовича до масштабов страны, представленной едиными островами, соединенными между собой «трубами канализации», человеческими жизнями и общим укладом, автор тем самым как бы предопределяет наше отношение к главному действующему лицу - к Архипелагу. Явившись первым и последним зачинателем нового литературного жанра, именуемого «опытом художественного исследования», Солженицын смог в какой-то мере приблизить проблемы общественной морали на такое расстояние, при котором четко прослеживается линия между человеком и нечеловеком. На примере всего одного персонажа - Ивана Денисовича показывается именно та главная особенность, присущая русскому человеку, которая помогла найти и не переступить эту черту - сила духа, вера в себя, умение выходить из любой ситуации - вот оплот, который помогает удержаться в безмерном океане насилия и беззакония. Таким образом, один день зэка, олицетворяющего судьбы миллионов, таких же как он, стал многолетней историей нашего государства, где «насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием». Избрав однажды такой путь своей идеологической линией, наше руководство невольно избрало ложь своим принципом, по которому мы жили долгие годы. Но писателям и художникам доступно победить всеобщую личину неправды. «Против многого в мире может выстоять ложь - но только не против искусства». Эти слова из Нобелевской лекции Солженицына как нельзя лучше подходят ко всему его творчеству. Как говорится в одной известной русской пословице: «Одно слово правды весь мир перетянет» И действительно, монументально-художественное исследование вызвало резонанс в общественном сознании. Узник Гулага, ставший писателем для того, чтобы поведать миру и своей родине о бесчеловечной системе насилия и лжи: в его лице русская культура открыла источник своего возрождения, новых жизненных сил. И помнить его подвиг - наш общечеловеческий долг, ибо забыть и не знать его мы не имеем права.
"Ваше заветное желание, - писал, обращаясь к "вождям", Солженицын в 1973 г., - чтобы наш государственный строй и идеологическая система не менялись и стояли вот так веками. Но так в истории не бывает. Каждая система или находит путь развития или падает". Жизнь подтвердила- менее чем два десятилетия спустя - правоту нашего великого соотечественника, предсказавшего в своей "Нобелевской лекции" победу "слова правды" над "миром насилия".