В первой группе стихотворений ставится вопрос о выборе предмета, достойного воспевания. Анакреон, по его собственным словам, пытался петь о троянской войне, подвигах Алкида (Геракла) и т.п., но каждый раз возвращался к любовным песням.
Да гусли поневоле
Любовь мне петь велят.
Ломоносов переводит эту оду трехстопным ямбом с перекрестной рифмой, что передавало легкость и изящество анакреоновой мысли.
Ответ Ломоносова строится как подражание своему собеседнику, прежде всего, по форме. Это тот же трехстопный ямб с перекрестной рифмой. И смысл ответа сводится к определению объекта поэтического изображения. Однако подражая, Ломоносов одновременно заявляет о своей непохожести:
Мне струны поневоле
Звучат геройский шум.
Ломоносов разделяет личную жизнь поэта и его поэтической творчество. В жизни поэту знакомы любовные радости, но достойными прославления в стихах ему видятся только героические подвиги.
Хоть нежности сердечной
В любви я не лишен,
Героев славой вечной
Я больше восхищен.
Акцентируя свое “я” в последней строке, Ломоносов заявляет о возможности индивидуального, самостоятельного поэтического выбора.
В следующей оде ХХIII Анакреон углубляет свою мысль. Античный поэт воспевает любовь, вино, веселье, поскольку это соответствует мироощущению, это его жизненная философия и позиция. Зная, что “жизни положен срок”,
Не лучше ль без терзанья
С приятельми гулять
И нежны воздыханья
К любезной посылать.
Трехстопный ямб и здесь подчеркивает естественность позиции поэта, легкость принимаемых им решений.
Ответ Ломоносова на эту оду идентичен по форме, но размышления его приобретают все большую самостоятельность. Ломоносов решается оценить позицию Анакреона, право на это ему дает время:
Анакреон, ты верно
Великий философ...
Многие исследователи, в том числе А.В.Западов, считают, что эти строки пронизаны авторской иронией. Действительно, в первой строке смысловое ударение падает на слово “верно”. Если бы оно было вводным, то ирония была бы очевидна. Однако во всех печатных текстах (а рукопись не сохранилась) “верно” выступает как самостоятельная лексическая единица (в значении “действительно”), подчеркивая смысловую насыщенность второй строки. А последующие десять строк раскрывают мысль Ломоносова. Главным для него является то, что Анакреон “жил по тем законам, / Которые писал”. Эта естественность, органичность жизненной позиции Анакреона-человека — одна из причин бессмертия Анакреона-поэта:
Но славой после року
Ты мог до нас дожить.
Также во второй паре стихотворений гедонистические взгляды Анакреона сравниваются с учением Сенеки, римского философа-стоика, призывавшего презирать радости жизни и тем самым заранее готовить себя ко всем невзгодам. Ломоносов отвергает суровые «правила» Сенеки и принимает сторону Анакреона:
Возьмите прочь Сенеку,
Он правила сложил
Не в силу человеку,
И кто по оным жил?
Эти четыре строки ответа звучат неожиданно резко. Сенека проповедовал отказ от радостей жизни, полный аскетизм, хотя в обыденной жизни понимал толк в наслаждениях. Но перед лицом смерти, по его мнению, человек должен от них отказаться. Совершенно очевидно, что позиция Сенеки абсолютно противоположна позиции Анакреона. Во-первых, потому что она искусственна (“правила сложил”), во-вторых, потому что она умозрительна (“И кто по оным жил?”). Сам Ломоносов категоричен в отрицании Сенеки (“Возьмите прочь”), а поэтому последние четыре строки, звучащие явно иронично, — это еще один довод в пользу Анакреона.
В этой паре стихотворений обозначается важная тема — тема жизни и смерти. Слово “жизнь”, формы глагола “жить”, равно как слова “смерть”, “кончина”, “рок”, пронизывают текст всего “Разговора с Анакреоном”. Второй ответ Ломоносова ставит проблему возможного изменения жизни или манеры поведения в ожидании “рока”.
Ода ХI Анакреона, безусловно, продолжает размышления на эту тему. Анакреон не хочет обращать внимания на старость, хотя она все заметнее окружающим. Он убежден, что
... должен старичок
Тем больше веселиться,
Чем ближе видит рок.
Лысый старичок с зеркалом в руках, безудержно веселящийся, выглядит довольно нелепо. Особенно выразительно слово “старичок” (Ср. у Кантемира: “Что найпаче старику / Должно веселиться, / Ибо смерти ближе он” 10). Трехстопный ямб в данном случае создает ощущение приплясывания, что делает образ еще более выразительным. Казалось бы, Анакреон, как и в предыдущей ХХIII оде, остается верен себе и своим жизненным принципам, но центральный зрительный образ заставляет усомниться в однозначности предыдущей оценки: нет, Анакреон — не идеал, в его поэзии есть определенные изъяны. Напрашивается вопрос о другом варианте.
Каков же ответ Ломоносова? Он противопоставляет Анакреону (“роскошен, весел, сладок”) ворчащего и нахмуренного Катона, ярого республиканца, фанатично служащего идее. Анакреон и Катон — явные антагонисты:
. …Ты жизнь употреблял как временну утеху,
Он жизнь пренебрегал к республики успеху...
В своем противостоянии Анакреону Катон, безусловно, близок к Сенеке. Но в отличие от последнего он жил не по сложенным правилам. “Однако я за Рим, за вольность твердо стану”, — такова жизненная позиция Катона, и он пойдет на все, даже на убийство (отсюда — кинжал в его руках). Практически все исследователи, кроме Е.Н.Лебедева, приходили к выводу, что Ломоносов в конце концов оказывается на стороне Катона. Однако при этом не учитывалось то, что Катон у Ломоносова непривлекателен: “ворчит, нахмурившись”, “Его угрюмством в Рим не возвращен покой” “жизнь пренебрегал”, “сам себе был смертный супостат”. Он фанатик, готовый на убийство и кончивший жизнь самоубийством, т. е. преступивший нравственные нормы и заповеди. В результате Анакреон — комичен, а Катон — страшен. При всей разности они схожи в одном — в своем максимализме. И Ломоносов приходит к такому выводу:
...Несходства чудны вдруг и сходства понял я,
Умнее кто из вас, другой будь в том судья.
Анакреон и Катон равновелики, равноценны. Каждый из них — личность, по-своему цельная и самобытная. Признание самоценности личности, закономерности индивидуального выбора оказывается для Ломоносова главным итогом размышлений.
Значимость этого ответа в тексте “Разговора с Анакреоном” подчеркивается интонационно-ритмически и графически. Ломоносов отказывается от легкого трехстопного ямба и пишет ответ шестистопным ямбом с парной рифмой (“александрийским” стихом), неторопливым, спокойным, соответствующим глубоким размышлениям автора. Этим он практически отграничивает себя от Анакреона, по сути дела обретает собственный голос и взгляд на мир.
Центральный образ оды XXVIII — “любезная ” Анакреона, портрет которой он хочет заказать художнику. Но прежде сам поэт словом прописывает черты своей возлюбленной. Обращение к художнику носит в стихе условный характер, поскольку истинный живописец — сам поэт. Его слова-краски насыщены и густы, в них нет полутонов: “кудри черны”, “очи небесны”, “Дай из роз в лице ей крови / И как снег представь белу”. В портрете явно подчеркивается чувственность образа: “взор прелестный”, “приятные уста”, “прекрасная шея”, “И не тщись всю грудь закрыть”. Последний мазок поэта удивительно эффектен: “Надевай же платье ало...” Ломоносов в переводе находит тот цвет, который наиболее соответствует чувственности героини. Алый — это не просто красный, а горящий, живой, горячий, вызывающий цвет. (Ср.: в переводе А.Д.Кантемира — “бледно-багряна одежда” 11, а у Н.А.Львова — “риза пурпурова” 12). Зрительный ряд дополняет “благовоние духов”. Протяжность звуков дает возможность почувствовать влекущую, окутывающую пряность аромата. “Любезная” Анакреона прекрасна своей чувственностью, она обещает любовь и наслаждение, т.е. то, что поэт ценит выше всего. Ломоносов переводит эту оду четырехстопным хореем, который, по его мнению, лучше всего может выразить обыкновенные “аффекты” (чувства). Важно и то, что Ломоносов разбивает текст на строфы, октавы, тем самым фиксируя отдельные черты в портрете, делая их более рельефными.
Последняя строка оды (“Молви ж, дорогой портрет”) рождает мысль, что “девушка” Анакреона — это его Муза, Муза любви, наслаждения и веселья.
Первые строки последнего ответа Ломоносова —
Ты счастлив сею красотою
И мастерством, Анакреон... —
еще раз подчеркивают мысль, прозвучавшую в предыдущем ответе, о том, что каждый волен выбирать свой образ жизни, свой поэтический идеал, у каждого свое представление о прекрасном. Здесь не может быть единого и однозначного мнения. Вечной, переживающей “рок”, остается поэзия. Только в ней — истина и смысл жизни поэта:
...Но счастливей ты собою
Чрез приятной лиры звон...