Роман «Крестьяне» сам Бальзак называл «исследованием », исследовал он противоборство нового дворянства, появившегося во времена Наполеона, буржуазии и крестьянства, а это для него класс, который «когда-нибудь проглотит буржуазию, как буржуазия в свое время пожрала дворянство». Несколько ошибаясь в социальной оценке крестьянства (он называл его «противообщественным элементом»), Бальзак догадался о сущности социальных противоречий и показал, как конкурентная борьба новых обладателей земель с крестьянством приводит к победе провоцирующего конфликты буржуа. Бальзак не идеализирует крестьян — однако они у него не только мелкие вымогатели и обманщики: они хорошо помнят 1789 г., знают, что революция их не освободила, что все их достояние, как и прежде, — мотыга, и барин прежний, хотя его зовут теперь — Труд[11]. Нечистый на руку, лживый и темный крестьянин Фуршон предстает перед читателями своеобразным философом, революционером в душе, помнящим о годах революции. «Проклятие бедноты, ваше сиятельство, — говорит он, обращаясь к генералу, — быстро растет и вырастает много выше самых высоких ваших дубов, а из дубов делают виселицы...» Дух революции жив в памяти народа. Именно поэтому униженный крестьянин оказывается обвинителем презирающих его господ. Таков результат «исследования», предпринятого Бальзака в этом романе. Мелодраматический конец произведения принадлежит не его автору, а приписан по желанию вдовы писателя Эвелины Ганской. Бальзак в России был трижды: в 1843 г. — в Петербурге, в 1847 г. и в течение 1849— 1850 гг. — в Верховне, недалеко от Бердичева, где находилось имение Ганской. Женившись на ней в 1850 г., Б. вернулся во Францию за пять месяцев до смерти. Знал он о России немного. В 1830 г. писатель опубликовал в парижском еженедельнике «Фельетон политической прессы» статью о России, где писал о ее великом историке Карамзине, с сочувствием сообщал о движении 1825 г. Его интересовала русская история: он задумал, но не написал драму о Петре I и его жене Екатерине, собирал сведения о войне 1812 г. для «Сцен военной жизни». Русских героев почти нет в его произведениях, лишь прототипом Феодоры из «Шагреневой кожи» стала русская княгиня Багратион. Представления о крепостном праве он получал от польских аристократов Ганских и не считал его злом. Посетив в 1843 г. Петербург, Бальзак не встретился ни с одним из русских писателей; имена Пушкина, Гоголя, Лермонтова ему не были известны[12]. В Париже из его русских знакомых значительной личностью был только А. И. Тургенев, который в своем дневнике 1835—1836 гг. не раз упоминал имя Бальзака, отмечая их разговоры о философии, литературе, «о многом и о многих». Духовно чуждое писателю окружение Ганских изолировало его от передовой общественности Петербурга, а те, кто случайно мог с ним встретиться, оставили убогие и безграмотные свидетельства, вроде того, которое было послано племянницей В. К. Кюхельбекеру: «На днях видели мы в Вокзале Бальзака, который приехал в Россию на несколько месяцев; нет, не можете вы себе представить, что это за гнусная физиономия; матушка нашла, и я совершенно с нею согласна, что он похож на портреты и описания, которые мы читаем о Робеспьере, Дантоне и прочих подобных им особ французской революции: он малого росту, толст, лицо у него свежее, румяное, глаза умные, но все выражение лица имеет что-то зверское». Культурный уровень писавшей виден по сохраненным в письме орфографическим ошибкам, но знаменательно и то, что Бальзак в русском мещанстве видел опасную близость к «особам французской революции» и умные глаза. Официальная Россия выразила свое неприятие французского писателя еще более определенно: за ним был учрежден негласный надзор полиции, а присылаемые ему из Франции книги проходили долгую и тщательную проверку. Однако передовая, читающая, и мыслящая Россия рано заинтересовалась Бальзаком. Поэт-декабрист В. Кюхельбекер, в отличие от своей малограмотной племянницы, жадно ловил в изгнании все возможные сведения о французском романисте. В России путь к читателю произведений Бальзака был не прост: «Отец Горио» сначала был запрещен цензурой. Бальзак предполагал, что из-за Вотрена «Луи Ламбер», изданный позднее, в 1836г., был сочтен книгой, «противной истинной вереХарактерно изменение финала «Отца Горио» Сенковским в «Библиотеке для чтения», где Растиньяка делают явным пошляком и злодеем. В романе Бальзака после описания похорон отца Горио сказано о Растиньяке в одной последней фразе: «Затем в виде первого вызова обществу он пошел обедать к госпоже де Нюсинжен». Сенковский дает свой вариант: «Он пошел в Париж: дорогой он еще колебался, направлять ли шаги свои к красивому жилищу на улице Артуа или к прежней грязной квартире у мадам Воке, — и очутился у дверей дома г-на Тальфера. Тень Вотрена привела его к этому дому и положила руку на его затылок. Он зажмурил глаза, чтобы ее видеть. Он текал еще в своем сердце и в нищетесвоей честного предлога. Викторина так нежно любила своего отца! Растиньяк спросил госпожу Кутюр[13]. Теперь он миллионщик и горд, как барон». В том же журнале дается искажающая сущность идей и образов Бальзака оценка: «Одна из основных идей этого романиста, проявляющаяся почти во всех его творениях, состоит в том, что женщина только тогда бывает истинно велика, когда обманывает своего мужа, гордо попирает свои обязанности и смело предается пороку». Даже при такой интерпретации рецензент не может отказать писателю в таланте, хотя и считает его поверхностным и легкомысленным. Однако широта публикаций произведений Бальзака свидетельствовала о большом и серьезном интересе русской читающей публики к французскому романисту. Особой популярностью пользовались «Отец Горио», «Евгения Гранде», «Шагреневая кожа», «Поиски абсолюта». В 30-е гг. Бальзак воспринимался в основном как знаток человеческого сердца, мастер-психолог. Знаменательно в этом отношении суждение А. И. Тургенева, относящееся к 1835 г.: «Он заглядывает в самые сокровенные, едва заметные для других щелки человеческого сердца и нашей искони искаженной натуры. Он физиолог и анатом души». В. Белинский, сначала восторженно принявший произведения французского романиста, видевший мастерство писателя в изображении сложнейших движений души, в создании галереи никогда не повторяющихся персонажей, скоро стал резко враждебен к нему. Во времена Белинского конфликты буржуазной Франции еще не стали актуальными для помещичьей России, вместе с тем не все произведения Бальзака были доступны Белинскому. Развитие капиталистических отношений в России приблизило ее к ситуациям, изображенным Бальзаком. Бальзака с увлечением читали в кругу А. Герцена, им восхищался Д. Григорович. Ф. Достоевский писал: «Я перевел «Евгению Гранде» — чудо, чудо!» Бальзак и его Растиньяк оказали влияние на «Преступление и наказание»; в речи о Пушкине Достоевский вспоминал «Отца Горио». Л. Толстой, не все принимая в стиле Бальзака, признавал «талант огромный» этого француза. Горький вспоминал, что Л. Толстой советовал ему: «...читайте большее французов, Бальзака, у которого в оное время учились писать все. Стендаля читайте, Флобера, Мопассана. Они умеют писать, у них удивительно развито чувство формы и умение концентрировать содержание». Одни факты ранних публикаций Бальзака в России и некоторые отзывы о нем русских писателей свидетельствуют о его особой роли в культурной и литературной жизни нашей страны, роли, которая до сих пор еще не изучена до конца.