Не закончив «Пиквикский клуб», Диккенс начал публиковать свой второй роман — «Оливер Твист» (1837—1838), а не завершив его — роман «Жизнь и приключения Николаса Никльби» (1838—1839). [5]
«Оливер Твист» — первый «роман воспитания» у Диккенса — жанр, к которому он не раз еще обратится. Структура у всех этих произведений приблизительно одинакова: ребенок, брошенный на произвол судьбы нерадивыми или попавшими в тяжелые обстоятельства родителями, преследуемый родственниками, которые незаконно хотят воспользоваться его наследством, благодаря странному, романтическому по своей природе стечению обстоятельств, выкарабкивается из «бездны нищеты и тьмы»: неожиданно получает состояние, а вместе с ним и соответствующее положение в обществе.
Раскрыть тайну, обрести благополучие и жизненную стабильность помогают Оливеру Твисту добрые буржуа — богатый джентльмен, случайно оказавшийся родственником мальчика, а в «Николасе Никльби» — братья Чирибл, сама фамилия которых (от англ. «cheer» — радоваться) излучает свет и добро. Вопреки доводам логики и художественному правдоподобию, Оливер (несмотря на пагубное влияние воровской шайки Фейджина) и Николас Никльби (выросший в нужде, выдержавший тяжкие условия в школе Сквирза) остаются столь же чистыми и возвышенными, как сама идея добра.
Диккенс-романтик утверждает добро, Диккенс-реалист начинает внимательно вглядываться в психологию своих «темных» героев. И тогда из-под его пера выходят удивительные в своем прозрении наблюдения — драматическая встреча ангелоподобной Роз Мейли и падшей Нэнси в «Оливере Твисте», характеры, полные знания реальной жизни (Чарли Бейтс, Ловкий Плут).
В «Оливере Твисте» и «Николасе Никльби» зло существует как бы в двух ипостасях: общественное зло и зло онтологическое. Общественное зло («Оливер Твист») — это «закон о бедных», санкционировавший открытие работных домов, этих «бастилий для бедных». В метафизическом плане зло — это Монкс с его сатанинским намерением не убить Оливера, а развратить его душу; это ненависть, которая владеет физическим и духовным уродом Ральфом Никльби и его приспешником Сквирзом. Зло маниакально и не поддается объяснению никакими рациональными мотивами, даже такими, как эгоизм или жажда накопительства. [6]
В этих произведениях Диккенса общественное и онтологическое зло еще мало связаны друг с другом. А романтическая антитеза приводит к тому, что социальные конфликты, реально определяющие благополучие или несчастье персонажей, в конечном итоге снимаются, уступая место утопически-романтическому разрешению интриги. Есть определенная механистичность и в понимании добра. Добро — идея, которая победит зло, поэтому носителями добра могут быть самые разные люди, вне зависимости от их социального положения (мистер Браунлоу, братья Чирибл, Роз Мейли, преданный клерк Тим Линкинуотер, несчастный, но отзывчивый и справедливый Ногс, бедная художница Ла-Криви, убогий Смайк).
Некоторые сцены «Лавки древностей» предвосхищают позднего Диккенса, внимательно вглядывающегося в «тайники» психики. У человека (как это видно из рассказа о дедушке Нелл) две сущности — дневная и ночная. Днем он добрый, несколько бестолковый старик, преданно заботящийся о внучке, ночью — картежник и вор.
«Лавка древностей» подводит нас вплотную к осмыслению особенностей христианства Диккенса. Писатель понимал христианство довольно широко — как часть гуманистической программы исправления людей через воспитание добрых чувств. Поэтому смерть Нелл, символа добра, воспринимается в идейном плане как начало нового духовного этапа: прикоснувшись к страданию и пройдя испытание добром, по мысли Диккенса, становишься лучше. [7]
Несколько иначе трактуется Диккенсом проблема добра и зла в произведении «Мартин Чезлвит». Здесь нет светлых фигур типа Браунлоу — Чирибл, их место занял Мартин Чезлвит-старший. Это он подвергает родственников испытанию (к слову сказать, довольно двусмысленному), чтобы затем наградить достойных. Счастье (финансовое благополучие, тепло семейного очага) теперь не даруется за изначально присущую добродетель; его нужно заслужить. Возникает важная для зрелого Диккенса тема путешествия-испытания, которое предпринимает герой. В результате он меняет представление о себе, расстается с радужными, но не соответствующими действительности иллюзиями — самообманом — и обретает иное, просветленное отношение к миру. Таким важным в этическом отношении испытанием было мучительное путешествие Мартина по Миссисипи. Цель странствий обозначена символически — место под названием Эдем, попав в которое Мартин не знает, как бы оттуда скорее выбраться. Постепенно вырисовывается различие между Мартином и его предшественниками: Оливером и Николасом Никльби. Мартин ожидает от жизни слишком многого, а потому к его «большим надеждам» автор относится не без иронии.
Эволюцию претерпели и образы носителей зла. Место овеянных романтическим демонизмом Фейджина и Квилпа теперь занял Джонас Чезлвит. Его образ — более глубокое и реалистическое проникновение в природу зла. В структуре романа Джонас Чезлвит связан с Компанией. Он не просто корыстолюбец, его характер сложнее и многограннее: это убийца, которому, однако, не чужды угрызения совести.
Но эволюция Диккенса-художника не только в том, что зло из метафизической категории превращается все определеннее в социально типичное явление: зло теперь — это не только доведенная до предела алчность Джонаса, но и лицемерие Пекснифа, и нечистоплотность и алчность миссис Гэмп. Зло рассеяно в мире, оно не «готический» кошмар, оно — реальность. Добро и зло сосуществуют, и единственный способ победить зло — активно бороться с ним, уничтожая при этом его ростки в самом себе. Эта мысль нова для Диккенса: Николас Никльби боролся со злом (Сквирзом), но ему и в голову не приходило задуматься над собственным несовершенством.
Эта мысль, развившись, найдет свое дальнейшее воплощение в цикле произведений, объединенных общим названием «рождественские повести»: «Рождественская повесть в прозе», «Колокола», «Сверчок за очагом», «Битва жизни», «Одержимый» — они регулярно выходили с 1843 по 1848 г. и при всех своих сюжетных и стилевых различиях воспринимаются как единое целое.
3 «РОЖДЕСТВЕНСКАЯ» ФИЛОСОФИЯ Ч. ДИККЕНСА
Праздник Рождества – один из самых почитаемых в христианском мире. Он имеет свои давние и глубокие традиции в Англии. С одной стороны, это религиозный праздник, связанный с Рождением в Вифлееме Иисуса Христа. Поэтому очень много символов, образов и воплощенных в этих символах идей праздника, соотносящихся, прежде всего с евангельскими текстами и духовной сферой человеческой жизни. С другой стороны, дни празднования Рождества издавна были окружены мистическим, таинственным ореолом. В этом проявляется древняя языческая традиция. Считалось, что в эти дни могут произойти самые невероятные, фантастические события. Именно в это время нечистая сила проявляет особую активность, а потому и встреча с представителями этой силы никого не может удивить.
Есть еще одна сторона праздника Рождества – светская, связанная с традицией семейного празднования, идеей объединения родных и близких в эти холодные декабрьские дни, общечеловеческой идеей сострадания и любви. Под Рождество обычно вся семья собирается дома, у родного очага, прощаются прошлые ошибки и обиды. Именно в это время семья объединяется в едином стремлении к счастью и вере в чудо.
Подобная смысловая неоднозначность восприятия Рождества нашла отражение в произведениях Чарльза Диккенса. Так, нельзя с полным правом говорить о христианском звучании романов и даже Рождественских рассказов писателя. Религиозный смысл и евангельские образы Рождества в творчестве Диккенса уступают место обыденности, «поэтизации действительности». Часто в понимании Рождества писатель следует старым английским традициям. И, как пишет в своей книге Г.К.Честертон, «идеал семейного уюта принадлежит англичанам, он принадлежит Рождеству, более того, он принадлежит Диккенсу».
Рождественские рассказы (Christmasstories) Ч.Диккенса, который правомерно считается основоположником этого жанра в западноевропейской литературе, дали толчок к возникновению и развитию святочного рассказа в России. Начиная с середины 1840-х годов, в журналах «Современник», «Нива», «Родина», «Огонек» и др. (по примеру диккенсовских «Домашнего чтения» и «Круглого Года») формируется традиция публиковать к Рождеству Святочные рассказы, адресованные детям и молодежи. Учитывая подобную целевую установку этого жанра на русской почве, следует особо подчеркнуть интерес отечественных писателей к теме детства и образам детей. [8]
О детских образах в творчестве Ч.Диккенса уже достаточно сказано в отечественном и зарубежном литературоведении. Созданные писателем образы, такие, как Оливер Твист, Николас Никльби, Нелли Трент, Поль и Флоренс Домби, Эмми Доррит и многие другие, навсегда вошли в мировую историю Детства. Эти персонажи поражают своей реалистичностью, узнаваемостью, и в то же время трогательностью, искренностью и лиризмом, а подчас и точно подмеченными комическими деталями. Во многом это связано с особым отношением Диккенса к собственному детству, его воспоминаниям о той поре жизни. Не случайно А.Цвейг в статье «Диккенс» характеризует своего героя следующим образом: «…сам Диккенс – писатель, обессмертивший радости и печали своего детства, как никто другой».
Обращаясь к рождественским рассказам Диккенса разных лет, можно отчетливо выделить две темы. Первая – это, естественно, тема Рождества, вторая – тема Детства. Развивающиеся самостоятельно, исходя из внутренней убежденности и мировосприятия самого автора, эти темы пересекаются и отчасти подпитывают друг друга. Обе темы проходят через все творчество Ч. Диккенса и находят свое воплощение в образах чудаков и детей. Как верно заметила М.П. Тугушева, «детство для Диккенса всегда было не только возрастом, но и очень важным элементом полноценной человечности. Так он считал, что в хорошем и незаурядном человеке всегда сохраняется нечто от «детства», и воплощал это «детское» качество в своих лучших и любимейших героях…». [9]