Содержание
Введение
§1. Булгаковедение последнего десятилетия
§2Исследования О.С.Бердяевой «Проза Михаила Булгакова:
Текст и метатекст»
Заключение
Список литературы
Введение
Интерес к творчеству М. Булгакова не утихает вот уже несколько десятилетий, и об этом свидетельствуют сотни литературоведческих, биографических, методических работ, посвященных писателю. Однако современное булгаковедение характеризуется не только увеличением количества монографий и статей, но и актуализацией новых аспектов интерпретации произведений этого автора. Исследователи творчества М. Булгакова 60-80-х годов часто оценивали произведения писателя с идеологической точки зрения, акцентируя социально-историческую проблематику и оставляя без должного внимания проблемы религиозно-философские и онтологические. Такое, несколько поверхностное толкование приводило к искажению художественного мира М. Булгакова. За последние двадцать лет точка зрения исследователей творчества М. Булгакова на его произведения изменилась. Многие подчеркивают в своих работах одну из особенностей творческого метода писателя, ставшую методологическим принципом всего булгаковедения последних лет: взгляд на человеческую жизнь и исторические события с позиции вневременных ценностей. В.И. Немцев в книге «Становление романиста» отмечает: «Если рассматривать творчество М. Булгакова как единый текст, можно легко увидеть, что многие проблемы, к которым он обращается, часто поворачивались к вечности, словно к некоему арбитру, и то растворялись в ней, то находили там новую оценку».
В2004году вышла монография О.С. Бердяевой с характерным названием «Проза Михаила Булгакова: Текст и метатекст», в которой автор рассматривает творчество писателя как «единый метатекст, организованный прежде всего мотивно. Подобный подход делает возможным философское осмысление творчества М. Булгакова, позволяет определить своеобразие мировоззрения писателя, выйти на уровень осмысления онтологической проблематики творчества.
Цель данной работы проанализировать труд Бердяевой О.С. на фоне других исследовательских работ.
Задачи
· Выявить направления изучения творчества М. Булгакова последнего десятилетия.
· Осветить наиболее интересные и актуальные исследования.
· Провести сравнительный анализ в методах исследования разных авторов.
· Определить степень развития исследовательской работы творчества М.Булгакова на современном этапе.
Предметом данной работы явились труды многих исследователей творчества М.Булгакова., в частности основой для написания работы явилась книга Бердяевой О.С. «Проза М. Булгакова: Текст и метатекст».
§1. Булгаковедение последнего десятилетия
Булгаков сегодня не остро актуален и не моден, хотя его классичность признана — теперь он занял место в «большой» русской литературе рядом с Толстым, Достоевским, Чеховым и др. Спорят о беллетристике новейшего времени, романисты XX в. (Булгаков, Пастернак, Платонов) ушли в тень.
Булгаковские чтения, начавшиеся в 1984 г., умерли с внезапной смертью А.А.. Булгаковедческие работы отодвинулись на периферию актуального литературоведения. Принципиально новых идей не появляется. Но книжные прилавки полны книг, посвященных Булгакову. Правда, имена большинства авторов давно известны: В.И. Лосев, Б.С. Мягков, В.В. Петелин, В.И. Сахаров, Б.В. Соколов. А теперь еще к нам пришло и переиздание сборника статей Л.М. Яновской.
У авторов булгаковедческих книг и статей последнего десятилетия можно выделить несколько направлений работы.
Первое — это публикации в русле, условно говоря, литературоведения 1960—1970-х гг., с его традиционным психологизмом, разбором системы образов произведения, изучением литературных связей и влияний, расширением контекста произведения (О.С. Бердяева, М.С. Петровский, В.В. Химич). У истоков второго направления находится работа Б.М. Гаспарова «Из наблюдений над мотивной структурой романа М. Булгакова “Мастер и Маргарита”» — под ее влиянием работают многие, например Е.А. Иваньшина, С.В. Никольский, Евг. Яблоков. Далее — ставшее модным в 1980-е течение «эзотериков» и тех, кто без устали расшифровывает булгаковские «коды» и «тайнопись» (начало которому положила известная статья И.Л. Галинской), — А.А Кораблев, С.К. Кульюс и И.З. Белобровцева и др.
По-прежнему переиздается «Жизнь Булгакова: Дописать раньше, чем умереть…» В.В. Петелина5, близка ей по подходу книга «Три жизни Михаила Булгакова» Б.В. Соколова. По сути, сегодняшнего посетителя книжных салонов догоняют волны, поднявшиеся еще в 1970—1980-е гг.
Все дальше отлетают рассуждения авторов от собственно романа, все неуловимее, расплывчатее конкретные реалии времени. Порой видно, как понятное автор сначала превращает в псевдосложное, а затем победоносно распутывает созданное им же самим хитросплетение не мыслей, но словес. Например, Е.А. Иваньшина пишет: «Мы рассматриваем текст (тут следует ссылка на статью Ю.М. Лотмана “Мозг — текст — культура — искусственный интеллект”. — В.Г.) как многоязычный мыслящий и самоосознающий организм, участвующий в процессе коммуникации между автором и читателем; такой текст неодинаков “на входе” и “на выходе”: “на входе” он поставляет некий запас информации, “на выходе” он же “играет роль структуры собственной информации и является сообщением о собственном строении” (тут ссылка на статью Е. Фарыно “Роль текста в литературном произведении”. — В.Г.)». Другими словами, перед нами тайнопись, снабженная «встроенной» программой дешифровки: в явном тексте повсюду расставлены «поплавки», связывающие поверхность текста с его глубиной и являющиеся спасательными указателями для «плавающего» читателя. Плавающий читатель въяве показан в эпизоде купания Ивана в Москве-реке, а затея с поплавками разоблачена в гл. 18, где Поплавский (значимая фамилия) приходит в домоуправление, чтобы прописаться в квартире покойного племянника, и видит там «плакат, изображавший в нескольких картинках способы оживления утонувших в реке»19. Так обстоит дело и в булгаковедческих работах Е.А. Яблокова. Двусмысленная метафора, вынесенная в заглавие книги «Нерегулируемые перекрестки», к сожалению, адекватно передает содержание книги. И без того не самая строгая наука филология превращается в поток необязательных ассоциаций и малоубедительных параллелей. В манере письма автора (по сравнению с его книгой, рецензировавшейся нами ранее) ничего не изменилось. И в новой работе общие места перемежаются с недоказанными гипотезами, в наукообразную лексику облачаются весьма вольные ассоциации. Разбирая роман «Мастер и Маргарита», Яблоков пишет: «В плане этих ассоциаций Рюхин — пародийный “Дон Жуан”; правда, соперничество намечено не из-за женщины, а так сказать, из-за Музы (если только Рюхин имеет к ней хоть какое-то отношение); что же касается основного качества Дон Жуана — влюбчивости, то у булгаковского персонажа оно функционально замещено беспринципностью, неразборчивым идейным “сожительством”». Далее автор переходит к мотиву «памятника»: с точки зрения Яблокова, «чугунный человек» в «Мастере и Маргарите» (памятник Пушкину) по-своему варьирует созданный в романе «Белая гвардия» образ «чугунного черного Владимира», «который стоит как бы на границе “рая” и “ада” и воплощает неразделимое единство светлого и темного начал бытия». Ожидаешь появления доказательства этой необычной гипотезы. Но вместо него через несколько предложений читаем: «Учитывая преемственную связь с образом “черного Владимира”, можем сказать, что в эпизоде “Мастера и Маргариты” Пушкин предстает еще и травестированным “Черным человеком” — а Рюхин, таким образом, оказывается пародийным “Моцартом”»… Ну, а где «черный человек», там, разумеется, и до реминисценций с Есениным рукой подать — и поэт немедленно появляется в сноске.
Предлагается не анализ «мотивной структуры», а сопоставление одного слова с другим: здесь «чугунный» и там «чугунный» — значит, имеем смысловую связь, хотя любому внимательному читателю ясна разнонаправленность эпизода со «страшным» чугунным Владимиром на Владимирской горке в «Белой гвардии», крест в руке которого превращается в меч, — и памятником человеку, задумчиво склонившему голову на Тверском бульваре, в «Мастере и Маргарите», в эпизоде с поэтом Рюхиным, возвращающимся на рассвете из клиники профессора Стравинского. И далее, в очередном недодуманном пассаже: «…характерно, что после “столкновения” с памятником булгаковский поэт совершает метафорическое самоубийство — предаваясь “самоуничтожающим” мыслям, казнит в себе (хотя, похоже, не дó смерти) приспособленца-халтурщика».«Сходство памятников» Яблоков полагает вполне доказанным, мысль делает следующий скачок, и мы читаем: «Отметить сходство между памятниками в “Белой гвардии” и “Мастере и Маргарите” важно еще и потому, что оно сродни мотиву “переклички” трех “Владимиров”, который возникает, например, в стихотворении Маяковского “Киев”» (где появляется, поясним мы, еще один Владимир — Ленин). Какое отношение имеет эта фигура к памятнику Пушкина, неясно.
В исследовательской работе должны присутствовать как минимум новое наблюдение или неизвестный материал. В булгаковедении же последнего десятилетия книги нередко состоят из огромного количества цитат, пересказов известного. Увесистая монография содержит в себе наблюдений на одну статью, статья «тянет» на абзац. Подобные сочинения представляют собой результат наложения круга актуального чтения автора на известные булгаковские тексты, как это происходит, например, в монографии Вл. Немцева «Трагедия истины».
На фоне подобных монографий книга М.С. Петровского, заявившая сравнительно локальную тему, выглядит не просто высокопрофессиональной, а прозрачно-классичной, она написана прекрасным языком, с точной мыслью, чурающейся излишеств.
Но не все так печально. Некоторые интересные и тонкие работы последнего времени, не покушаясь на ревизию общих идей, углубленно разрабатывают ранее сформулированные мысли, например статьи лингвиста И.И. Тишкиной.