Необычайный успех стихотворения объяснялся, конечно, прежде всего его высокими художественными достоинствами. Яркая образность, легкий, изящный стих, свежесть и живая непосредственность лирического чувства — все это заметно выделяло «пэан» Жуковского на фоне архаичной одической поэзии того времени, закованной в тяжелые латы классицизма:
Сей кубок мщенью! Други, в строй!
И к небу грозны длани!
Сразить иль пасть! Наш роковой
Обет пред богом брани.
Но, пожалуй, самое главное, в чем современники увидели его особую новизну и особую привлекательность, заключалось в том, что в многокрасочной картине, развернутой перед ними поэтом, они впервые ощутили свое время, свой мир, наконец, свою войну — ту самую, которая была их грозным сегодняшним днем.
Конечно, жанр, в каком написано стихотворение, тоже заключал в себе определенную долю литературной условности и в иных своих образцах, в том числе и у самого Жуковского («Песня барда над гробом славян-победителей», 1806), достаточно явно смыкался с традиционными одами классицистов. Однако в полной мере используя художественные возможности этого жанра, Жуковский, в сущности, очень мало считается здесь с налагаемыми им ограничениями, смело идет к действительности, к «натуре», и это позволяет ему создать целую галерею выразительных исторических портретов, не менее богатую и колоритную, чем знаменитая Военная галерея Зимнего дворца.
В «галерее» Жуковского представлены так или иначе все наиболее известные герои двенадцатого года, причем каждый из них входит сюда непременно с какою-нибудь характерной, присущей только ему чертой, по которой он особенно запомнился современникам. Таковы портреты Кутузова, Багратиона, Раевского, Кульнева, Платова, Давыдова, Фигнера, Кутайсова, Воронцова. Представляя их в полном блеске их боевой славы, в ореоле подвига, с которым каждый из них вошел в историю, поэт видит в них не просто блестящий «сонм героев», отчужденных и замкнутых в своем величии, а прежде всего живых людей, своих современников, членов единого боевого братства, в котором слава «вождей победы» неотделима от славы каждого воина. Это братство, эта семья живет единой жизнью, ведя общий счет и громким победам, и горьким утратам. Поэтому как глубоко свое, личное читатель переживает и тот восторг, с которым поэт описывает Кутузова перед полками, и то восхищение, которое звучит в стихах о «Вихорь-атамане» Платове, и ту глубокую печаль, с которой певец ведет рассказ о гибели Кутайсова, Кульнева и Багратиона.
Впоследствии Жуковский еще не однажды обратится к теме Отечественной войны. Уже вскоре появятся стихотворения «Вождю победителей» и «Певец в Кремле», а двадцать семь лет спустя, в дни торжеств, посвященных открытию памятника героям Бородина, он напишет «Бородинскую годовщину». Но «Певец во стане русских воинов» навсегда останется в его творчестве не только самым первым, но и самым блистательным, самым вдохновенным его произведением о героях великой народной эпопеи. «Никто более тебя, — напишет ему Пушкин, — не имел права сказать: глас лиры, глас народа».
Спустя почти сорок лет, приветствуя Жуковского незадолго до его смерти, его друг и литературный соратник Вяземский воскресил именно эту страницу его творческой биографии:
Певец царей, и рати, и народа,
Он вещий твой, о Русская земля,
В святую брань двенадцатого года
Пред заревом пылавшего Кремля
На гул грозы откликнувшись душою,
Младой певец, отчизны верный сын,
Как под ружьем, он с лирой боевою
Стоял в рядах Тарутинских дружин.
И песнь его, пророческое вече
Зажгла восторг по радостным полкам,
И грянула побед для них предтечей
И мстительной предвестницей врагам.
Сам Жуковский считал, что события Отечественной войны, «правых брань с злодейскими ордами» должен воспеть Державин. «О старец! да услышим твой Днесь голос лебединый», — обращался он к патриарху русских поэтов. И Россия услышала голос Державина, величавые звуки его стихотворения «Гимн лироэпический на прогнание французов из отечества».
1.3 «Гимн лироэпический» Г.Р.Державина
Огромное многофигурное полотно, посвященное Отечественной войне, создает в это время сам Г. Р. Державин. Это «Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества». В то время Г. Р. Державину было уже шестьдесят девять лет.
Эпопею борьбы с наполеоновским нашествием Державин изображает как гигантское, поистине вселенское противоборство мировых сил, масштабы которого можно представить, лишь обратившись к исполинским фантасмагориям Апокалипсиса.
Открылась тайн священных дверь!
Исшел из бездн огромный зверь,
Дракон иль демон змеевидный;
Вокруг его ехидны
Со крыльев смерть и смрад трясут,
Рогами солнце прут;
Отенетяя вкруг всю ошибами сферу,
Горящу в воздух прыщут серу,
Холмят дыханьем понт,
Льют ночь на горизонт
И движут ось всея вселенны.
Бегут все смертные смятенны
От князя тьмы и крокодилъных стад.
Они ревут, свистят и всех страшат...
Перед «князем тьмы» все трепещет, все падает ниц. И лишь один — один во всей вселенной — обнажает против него карающий меч. Это вождь Севера, «смиренный, кроткий, но челоперунный» агнец, который и поражает «змея-исполина».
На этот необъятный вселенский фон поэт и проецирует конкретные исторические события, прозревая в них некий высший смысл, некое предуказание мировой Судьбы. Аллегории, олицетворения, библейские и мифологические ассоциации, к которым он обращается на протяжении всего своего повествования, порой излишне сложны, неясны, а то и просто темны; громоздок, тяжел, архаичен во многих местах и стиль его описаний и рассуждений. Но это — Державин. Мощь творческого воображения, блеск и смелость живописи, величественная красота старинного поэтического «глагола» — все это делает его «Гимн» одним из самых значительных произведений того времени. Есть в этом произведении и такое, в чем Державин превзошел всех писавших одновременно с ним о событиях 1812 года. Никто из них не показал роль народа в Отечественной войне так, как это сделал Державин.
Патриарх русских поэтов дал в «Гимне лироэпическом» непревзойденную и непреходящую характеристику русского народа. Он увидел и прославил те качества русского национального характера, которые с такой силой, с такой бесспорностью были подтверждены на протяжении последующих эпох:
О росс! о добльственный народ,
Единственный, великодушный,
Великий, сильный, славой звучный,
Изящностью своих доброт!
По мышцам ты неутомимый,
По духу ты непобедимый,
По сердцу прост, по чувству добр,
Ты в счастьи тих, в несчастьи бодр,
Царю радушен, благороден,
В терпеньи лишь себе подобен.
1.4 Современные реалии в баснях И.А. Крылова
На фоне высокоторжественной патетической лирики двенадцатого года весьма резко выделяются басни И. А. Крылова.
Басня, как известно, не принадлежит к жанрам, в которых решаются большие исторические проблемы. Басни Крылова — удивительное исключение. Ибо не будет преувеличением сказать, что, пожалуй, никто из русских писателей того времени не подошел к пониманию подлинно народного характера Отечественной войны так близко, никто не выразил именно народного взгляда на нее с такою отчетливостью, с какою это сделал великий русский баснописец.
Один из красноречивейших примеров в этом отношении — знаменитая басня «Ворона и Курица».
Уже в экспозиции басни Крылов проводит мысль, отчетливо противостоящую точке зрения правительственных кругов,— мысль об исторической правоте М. И. Кутузова, который, «противу дерзости искусством воружась, вандалам новым сеть поставил и на погибель им Москву оставил». Народ верит Кутузову, понимает его в этом нелегком, но единственно верном решении — оставить древнюю русскую столицу.
Тогда все жители, и малый, и большой,
Часа не тратя, собралися
И вон из стен московских поднялися,
Как из улья пчелиный рой.
И вот какой знаменательный разговор происходит между двумя обитательницами московских подворий — Вороной и Курицей:
Спокойно, чистя нос, глядит.
«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —
Ей с возу Курица кричит.—
Ведь говорят, что у порогу
Вещунья ей в ответ. — Я здесь останусь смело.
Вот ваши сестры — как хотят;
А ведь ворон ни жарят, ни варят:
Так мне с гостьми не мудрено ужиться,
А может быть, еще удастся поживиться
Сырком, иль косточкой...»
Разговор и в самом деле знаменательный. Ибо в этом простодушном диалоге двух «простодушных птиц» с предельной, поистине притчевой ясностью обнажается суть одной из сложных и весьма болезненных нравственно-социальных ситуаций того времени, ситуации, в которой проявляется поразительное несовпадение интересов различных слоев русского общества в их отношении к великому общенациональному делу — защите Отечества. В беззаботных речах Вороны — не просто беспечность существа, привыкшего жить «как бог на душу положит». Смысл их гораздо глубже, определеннее, коварнее. За их внешним легкомыслием — лукавый умысел, тайная надежда на дружбу с врагом, с которым ей нечего делить, — словом, все то, что достаточно определенно проявилось в социальной психологии известной части высшего общества того времени.
Тонкая и острая эпиграмма скрыта в басне «Щука и Кот», эпиграмма на адмирала Чичагова, неумелые действия которого позволили Наполеону выскользнуть из окружения на Березине. Басню же «Волк на псарне» хочется назвать эпической — настолько отчетливо и полно выразил в ней Крылов самый «сюжет» народной войны. Не случайно, как свидетельствует один из современников, она так нравилась самому Кутузову. «И. А. Крылов, собственною рукою переписав басню «Волк на псарне», отдал ее княгине Катерине Ильиничне, а она при письме своем отправила ее к светлейшему своему супругу. Однажды, после сражений под Красным, объехав с трофеями всю армию, полководец наш сел на открытом воздухе, посреди приближенных к нему генералов и многих офицеров, вынул из кармана рукописную басню И. А. Крылова и прочел ее вслух.. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед», произнесенных им с особою выразительностью, он снял фуражку и указал на свои седины. Все присутствующие восхищены были этим зрелищем, и радостные восклицания раздавались повсюду».