Свифт примкнул к партии тори, хоть ни по общественному положению, ни по политическим взглядам он никак не принадлежал к земельной и церковной аристократии. Но в его дни огромной властью пользовались виги, как бы ни противилась этому королева Анна, брат которой Яков (претендент) проживал в изгнании, во Франции. Во главе вигов стоял герцог Мальборо, командовавший английскими войсками во время войны за испанское наследство, непопулярной в народе и обременительной для Англии. Виги ратовали за милитаристский курс во внешней политике и за самую разнузданную эксплуатацию трудящихся во внутренней политике.
К. Маркс Дал убийственную характеристику вигов, это – «отвратительная смесь разнородных элементов», «денежные мешки с феодальными предрассудками», «аристократы без чувства чести», «ретрограды с прогрессивными фразами», «ханжи в религии», «тартюфы в политике». «В лице вигов народ ненавидит олигархию, которая правит Англией в течение более ста лет и которая отстранила народ от управления его собственными делами».
После смерти королевы Анны в 1714 г. и вступления на престол Георга I Ганноверского тори окончательно были отстранены от власти, по крайней мере при жизни Свифта, и писатель, активно выступавший в печати и много сделавший для ниспровержения герцога Мальборо и окончания разорительной войны, удалился в Ирландию, где прожил до самой смерти, занимая церковную должность декана собора св. Патрика в Дублине.
В Ирландии Свифт стал вдохновителем национально-освободительной борьбы. Английское правительство вело себя по отношению к Ирландии с самой беспардонной бесцеремонностью.
Вот как английский историк характеризует англо-ирландские отношения: «Английский капитал начал свое наступление на Ирландию еще в XVI в. Первые попытки покорить Зеленый остров были сделаны еще раньше, но катастрофа произошла в XVII в., когда армия Кромвеля огнем и мечом обратила Ирландию в колонию Англии. Республика Кромвеля уступила место династии Стюартов. Стюарты были низложены и сменены ганноверской династией. Но все эти перемены нисколько не изменили отношения к Ирландии. Страна подвергалась опустошению во все возрастающих масштабах».
В 1722 г. Георг I выдал патент на чеканку медной монеты для Ирландии герцогине Кендал. Та продала его промышленнику Вуду. Вуд, печатая монету, вознамерился значительно пополнить свои собственные денежные запасы. Свифт в семи «Письмах суконщика» беспощадно разоблачил эту махинацию. Правительству пришлось отступить, изъять патент и выплатить его владельцу огромную неустойку. Так как «Письма» выходили анонимно, было объявлено вознаграждение тому, кто объявит имя автора.
«Путешествия Гулливера»
Язвительные памфлеты Свифта в наши дни требуют уже разъяснений историка: многое в Англии переменилось с тех пор, как остановилось перо ее величайшего сатирика. Писателя знает мир теперь, пожалуй, только как автора бессмертного романа «Путешествия Гулливера», насмешливого и печального размышления о судьбах человеческого рода.
Герой Свифта Гулливер совершил четыре путешествия в самые необыкновенные страны. Повествование о них ведется в форме делового и скупого отчета путешественника. «Англия с избытком снабжена книгами путешествий», – ворчит Гулливер, недовольный тем, что авторы таких книг, рассказывая о всяких небылицах, стремятся только развлечь читателей, «между тем главная цель путешественника – просвещать людей и делать их лучшими, совершенствовать их умы как дурными, так и хорошими примерами того, что они передают касательно чужих стран».
Здесь ключ к книге Свифта: он хочет «совершенствовать умы», а потому ищите в его фантазиях философский подтекст. Скромные и скупые записи Гулливера, хирурга, корабельного врача, рядового англичанина, нетитулованного и небогатого человека, выдержанные в самых непритязательных выражениях, содержат в себе в своеобразном иносказании потрясающую сатиру на все сложившиеся и бытовавшие формы человеческого общежития и в конце концов на все человечество, не сумевшее построить общественные отношения на разумных началах.
Многочисленные авторы, писавшие о Свифте и его книге, немало времени и труда потратили на поиски прототипов фантастических существ, описанных в романе, на расшифровку политических намеков, содержащихся в книге и связанных со злободневными реалиями его дней. Это, конечно, интересно и важно для биографа писателя или для историка, собирающего факты, способные просветить те или иные неясные детали событий, наконец, для уяснения психологии его творчества, но это не столь важно для самого содержания книги. Не в прототипах и политических аллюзиях ее смысл, а в идеях и проблемах общечеловеческого характера. Они составляют ее главное содержание, они привлекают к себе каждое новое поколение читателей.
Современник Свифта Даниель Дефо показал романтику первооткрытий, красоту первопроходческого подвига, создал, так сказать, поэзию освоения европейцами новых земель. Свифт раскрыл прозу этого освоения, жестокую реальность вещей.
Биографы писателя связывают его идеи с торийскими симпатиями и антипатиями. Но когда Свифт бросал в лицо цивилизованным народам, и прежде всего своим соотечественникам, обвинение в чудовищных злодеяниях колониализма, он был не тори и не вигом, он был гражданином великой республики гуманизма.
Вот его описание практики освоения новых земель высококультурными народами:
«Например, буря несет шайку пиратов в неизвестном им направлении; наконец юнга открывает с верхушки мачты землю; пираты выходят на берег, чтобы заняться грабежом и разбойничеством; они находят безобидное население, оказывающее им хороший прием; дают стране новое название; именем короля завладевают ею… Так возникает новая колония, приобретенная по божескому праву. При первой возможности туда посылают корабли; туземцы либо изгоняются, либо истребляются, государи их подвергаются пыткам, чтобы принудить их выдать свое золото; открыта полная свобода для совершения любых бесчеловечных поступков, для любого распутства, земля обагряется кровью своих сынов. И эта гнусная шайка мясников, выполняющая столь благочестивую миссию, образует современных колонистов, отправленных для обращения в христианство и насаждения цивилизации среди дикарей – идолопоклонников».
Свифт обращался ко всем людям мира, и главным образом к так называемым цивилизованным народам, с самыми жестокими обвинениями. И беспощаден в своих нападках. Его называли мизантропом, человеконенавистником, его сатиру – злобной. Его разоблачения не нравились, они терзали совесть, и чем больше в них содержалось правды, тем большую досаду они вызывали.
Он заявил себя решительным противником завоевательных войн, и здесь тоже выступал не от имени партии тори или вигов, которые обе, конечно, стояли за такие войны, а от имени республики гуманистов. Король великанов, сообщает Гулливер, «был поражен, слушая мои рассказы о столь обременительных и затяжных войнах, и вывел заключение, что или мы – народ сварливый, или же окружены дурными соседями и что наши генералы, наверное, богаче королей. Он спрашивал, что за дела могут быть у нас за пределами наших островов, кроме торговли, дипломатических сношений и защиты берегов с помощью нашего флота».
Король великанов, а за ним стоит сам Свифт, пришел в ужас, когда Гулливер рассказал ему о новейших изобретениях в области военной техники. «Он был поражен, как может такое бессильное и ничтожное насекомое… не только питать бесчеловечные мысли, но и до того свыкнуться с ними, что его совершенно не трогают сцены кровопролития и опустошения и изображение действий этих разрушительных машин, изобретателем которых, сказал он, был, должно быть, какой-то злобный гений, враг рода человеческого». Все эти заявления писателя звучат чрезвычайно актуально и в XX в., когда изобретены еще более ужасные орудия уничтожения.
Непритязательный, покладистый, терпеливый Гулливер, как и надлежало быть англичанину, воспитанному в духе подобострастия перед сильными мира сего (очевидная ирония Свифта), все-таки нашел в себе силы и смелость отказаться служить делу порабощения и угнетения народов. «Я решительно заявил, что никогда не соглашусь быть орудием обращения в рабство храброго и свободного народа». Некоторые авторы, писавшие о Свифте, высказывали мнение, что в образ короля великанов, мудрого и гуманного, Свифт вложил свои представления об идеальном просвещенном монархе.
Однако весь текст книги Свифта свидетельствует о том, что он вообще был против всяких королей. Стоит только ему коснуться этой темы, как весь сарказм, присущий его натуре, выплескивается наружу. Он издевается над людьми, над их низкопоклонством перед монархами, над их страстью возводить своих королей в сферу космических гипербол.
Крохотного короля лилипутов его подданные величают «могущественнейшим императором», «отрадой и ужасом вселенной», «монархом над монархами», «величайшим из всех сынов человеческих, который своею стопой упирается в центр вселенной, а главой касается солнца» и т.д.
Гулливер, воспитанный у себя на родине в духе подобострастия и страха божия перед королями, сохраняет этот страх и в стране лилипутов. «Я лег на землю, чтобы поцеловать руку императора и императрицы». Народ, подобно Гулливеру, при всех гигантских своих размерах, при гигантской своей силе, способный одним мизинцем сокрушить мнимое могущество королей, с трепетом простирается перед ними, добровольно отдаваясь в рабство. «Иногда я останавливался на мысли оказать сопротивление, – сообщает Гулливер, – я отлично понимал, что, покуда я пользовался свободой, мог бы забросать камнями и обратить в развалину всю столицу…» Сознавая это, Гулливер тем не менее позволил приковать себя железными цепями к стене. Ирония автора ясна.