2. Психология в пьесах Чехова и раскрытие внутреннего мира героев
Чехов умеет показывать внутренний мир человека, его психологию, сложные движения его души с помощью только речи персонажей и скудных ремарок. В его пьесах почти столько же сюжетов, сколько действующих лиц: каждый переживает свою драму, и никто никому не может помочь, так же как никто никого не может и погубить: они страдают не по вине друг друга, а оказываются одинаково беспомощными перед действительностью. Отдельные личные драмы внешне соединяются в сюжетные линии, совокупность которых составляет внешнее содержание пьесы. Все эти линии независимы и разобщены, как разобщены между собой жизни чеховских героев. Например, линия любви Маши и Вершинина в «Трех сестрах» никак не пересекается с трагическим треугольником Тузенбах – Ирина – Соленый, а судьба вишневого сада не влияет на отношения между Варей и Лопахиным. В каждой пьесе можно найти несколько независимых сюжетов, такая архитектура пьес помогала Чехову раскрыть драму духовной разобщенности тогдашней интеллигенции.
Тот смысл имеют и любовные сюжеты чеховских пьес. Г. Бердников очень верно заметил, что «чеховское творчество не знает счастливой любви», и это не столько характеризует субъективные особенности автора, сколько выражает понимание Чеховым духа времени. Любовь – тончайшее человеческое чувство – точно отреагировала на глухую пору распада связей и крушения идеалов. Не находят счастья в любви ни герой «Иванова», ни персонажи «Чайки»…
Если и не по содержанию, то по многочисленным толкам, возникшим по поводу «Чайки», эта пьеса, по-видимому, наиболее трудная для понимания. Известно, что у Антона Павловича существовали сложные отношения с Ликой Мизиновой, прерванные в связи с вспыхнувшим романом между Ликой и писателем Потапенко. Об этом эпизоде, внешне напоминающем отношения между персонажами «Чайки», существует обширная литература. Однако вряд ли следует доказывать, что «Чайка» – это не история взаимоотношений. Потапенко и Мизинон вой. То, чем жил А.П. Чехов как человек своего времени и своего круга, то, в чем участвовал он и мыслью, и сердцем, и поступками, то, что он видел вокруг, становилось материалом для Чехова-художника.
В одном из писем Чехов кратко охарактеризовал содержание пьесы: «…много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви». Вглядевшись в эти «пять пудов», можно увидеть, что здесь любовь не только несчастлива, но и губительна. Тот, кто любит, должен погибнуть – такова цена этого груза.
Треплев любит Нину и застреливается. Нина любит Тригорина в гибнет, оставленная им, не имеющая силы избавиться от своей любви, становясь безвестной провинциальной актрисой – жертвой антрепренеров и грубой публики. Существуют, правда, толкования пьесы, в которых Нина представлена победительницей. Но здесь надо просто вчитаться в текст финала, понять попытку Нины утвердить себя в разговоре с Треплевым, вдуматься в ремарки «трет себе лоб», «рыдает», в ее речь: «Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе… с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями». Какая уж тут победа…
Погибла и жизнь Маши, влюбленной в Треплева, и Медведенко, влюбленного в Машу, и Шамраевой, влюбленной в Дорна. А вот Аркадина, ищущая не любви, а удобной жизни и провинциальных аплодисментов, даже для сына не находящая ни крупицы истинного чувства, ни рубля денег, наслаждается жизнью. Рядом с ней Тригорин, который, правда, очень верно рассуждает о литературе и долге писателя, но, тем не менее, живет со стареющей актрисой, соблазняет и бросает чистую девушку, даже не поинтересовавшись ее дальнейшей судьбой; и, что особенно странно для художника, он начисто забывает поэтический эпизод с убитой чайкой, обозначивший начало его романа с Ниной. Он продолжает свою удобную жизнь с Аркадиной, пишет и печатает новые повести, совершенно не интересуясь работой начинающего собрата по литературе (»… мою даже не разрезал», – говорит Треплев).
Итак, погибают все, в ком светится любовь, а не умеющие любить, бездушные и бесчувственные спокойно радуются удобствам сладкой жизни, играют в лото почти над трупами погибших.
Нет счастливой любви ж в «Дяде Ване» – и это здесь один из главных признаков неудавшейся жизни персонажей пьесы, один из главных признаков неудавшейся жизни людей в этом уголке России или, вернее, в России вообще.
По иному несчастливая любовь в «Трех сестрах». Каждая из трех героинь пьесы заслуживает истинной любви, полного человеческого счастья. С какой готовностью самопожертвования мечтает о семье старшая, добрейшая Ольга: «Ведь замуж выходят не из любви, а только для того, чтобы исполнить свой долг… Кто бы ни посватал, все равно бы пошла, лишь бы порядочный человек». Лучшими качествами русской интеллигентной девушки, напоминающей й тургеневских героинь, и энтузиасток шестидесятых годов, наделил Чехов младшую Ирину. Томится в бездуховности провинциальной жизни тонкая чувствительная Маша («Меня волнует, оскорбляет грубость, я страдаю, когда вижу, что человек недостаточно тонок, недостаточно мягок, любезен»), Но кем же окружил Чехов этих трех прекрасных женщин? Есть ли в этом городе, в этом времени, в этой жизни хоть один мужчина, достойный их любви? Жалок и смешон рядом с Машей ее муж с его ничтожным мирком, не выходящим за пределы провинциальной гимназии, с директором в роли солнца, да и Вершинина-то она полюбила из жалости («Он казался мне сначала странным, потом я жалела его.»). Офицер провинциального гарнизона, каждому жалующийся на свою жизнь («У меня жена, двое девочек, притом жена дама нездоровая и так далее, и так далее, ну, а если бы начинать жизнь сначала, то я не женился бы…»), – разве это герой романа для такой женщины, как Маша?
Слишком беден выбор у Ирины; недалекий, но опасный пошляк Соленый, ничтожность которого подчеркивается его смешным подражанием Лермонтову, и барон Тузенбаха по только некрасивый внешне, но и не состоявшийся как личность, не понимающий жизни, не нашедший себе места в ней, – нельзя же всерьез представить сто в роли управляющего кирпичным заводом – и сам ненужный для жизни. Не так уж цинично и бессмысленно звучит реплика Чебутыкина: «Барон хороший человек, но одним бароном, больше, одним меньше – не все ли равно?»
В последней пьесе Чехова любовь по сути дела стала причиной гибели старого дворянского гнезда – вишневого сада. Недаром Раневская говорит, что она «ниже любви». Чехов даже не показывает нам тех, кто разорил последнюю хозяйку сада: какого-то ничтожного Раневского, о котором сообщается лить то, что «он делал одни только долги», я «умер от шампанского», и любовника Раневской, обобравшего ее во Франции.
Интересно поразмышлять над другим любовным сюжетом «Вишневого сада» – над отношениями между Лопухиным и Варей. Покупатель сада как бы олицетворяет судьбу русского купечества: от крестьянского сына до крупнейшего богача, причем сохранявшего человечность, ценящего культуру. Автор характеризует его как человека «мягкого», держащегося «вполне благопристойно, интеллигентно». Из таких выходили Третьяковы и Мамонтовы. Но почему же он так робок и нерешителен с Варей? Почему же он не мог объясниться с ней, создать семью? Не угадал ли провидец-художник бесплодность, пустоцветность, бесперспективность этих новых русских буржуа, ставших будто бы хозяевами жизни, унаследовавших «вишневые сады» дворянской культуры, не предсказал ли их близкий конец, наступивший через полтора десятилетия?
3. «Учитель жизни»
Разумеется, любовь не есть главная тема последних чеховских пьес. «Много разговоров о литературе» в «Чайке» – это участие Чехова в осмыслении путей дальнейшего развития искусства. Когда Треплев в первом действии осуждает современный ему театр и требует новых форм, – это мысли Чехова, по сан автор тут же подправляет их словами Дорна: «Вы должны знать, для чего пишете, иначе, если пойдете по этой живописной дороге без определенной цели, то вы заблудитесь и ваш талант погубит вас».
Когда Тригорин говорит: «…я не пейзажист только, я ведь еще. гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем…» – то можно не. сомневаться, что с ним вместо говорит и Чехов. Но вряд ли одобряет автор тригоринское холодное ремесленничество, его равнодушие к собратьям по перу, логично соседствующее с жестоким равнодушием к девушке, которой он разбил жизнь. В судьбе Нины, как и в любовных сюжетах «Чайки», можно увидеть ту же драматическую закономерность: гибнут те, кто любит, в данном случае любит искусство, и готовы пожертвовать для него всем; торжествуют хладнокровные мастера-ремесленники.
Сам Антон Павлович считал, что из его текста все ясно: он рассчитывал на ум и воображение читателя. К.С. Станиславский вспоминал, что во время работы над ролью Войницкого в «Дяде Ване» он хотел нарядить своего героя в традиционный театральный костюм помещика: высокие сапоги, картуз. «Но Чехов возмутился, – пишет Станиславский. – «Послушайте, – горячился он, – ведь там же все сказано. Вы же не читали пьесы».
Мы заглянули в подлинник, но никаких. указаний не нашли, если не считать нескольких слов о шелковом галстуке, который носил дядя Вайя.
«Вот, вот же! Все же написано», – убеждал нас Чехов.
«Что написало? – недоумевали мы. – Шелковый галстук?»