Как здесь глубоко скрывают мысль свою, Как далеко – увы! – от этой мысли слово! Как сердце и уста разобщены сурово! Как здесь клеймят друзей, доверьем их маня!. Здесь страшно! Воздух здесь изменой напоен…
Нерону есть кого опасаться. Жив родной сын Клавдия, умершего правителя Рима, юный Британник, и ему по праву принадлежит престол. Нерон понимает шаткость своего положения и с тревогой наблюдает за Британником. С чего начать? Как спровоцировать Британника на совершение неверного поступка, чтобы потом, придравшись, уничтожить его? У Британника есть невеста Юния. Он ее любит, он предан ей, из-за нее он способен совершить безумства. Итак, начать следует с Юнии. Девушку насильно приводят во дворец. Ее впервые видит Нерон. Она прекрасна!
Британник теперь вдвойне ненавистен Нерону. Мало ему одним своим существованием угрожать Нерону, он еще любим одной из прекраснейших женщин Рима! Нерон ревнует и ненавидит, ревнует больше из самолюбия.
Он придумывает изощренную жестокость. Юнии приказано проявить притворное равнодушие и холодность к Британнику. Только так она еще может спасти его:
Здесь спрятан в тайнике, я прослежу за вами…
Я буду видеть все, постигну взгляд немой,
И станет смерть ему расплатой неизбежной
За ваш мгновенный вздох, за взгляд преступно нежный.
И свидание состоялось. Британник не может узнать своей Юнии. Куда девалась нежность, добрый взгляд, ласковое слово! Сомнений нет – она его не любит, ей мил теперь Нерон. Юноша страдает, и Нерон доволен. Призвана знаменитая Локуста, составительница ядов. Во время дружеской беседы Нерон подал юноше кубок с ядом. «За ваше счастье!» – провозгласил Нерон, глядя на свою жертву ясными глазами:
…подавая яд, спокоен был Нерон.
Его холодный взор изобличал презренье
Тирана, для кого не ново преступленье.
Выпив яд, юноша упал, сраженный смертью… «Не беспокойтесь, он давно страдал падучей», – холодно заявил Нерон окружающим. Когда Нерону случается испытать минутное угрызение совести, на помощь ему приходит царедворец Нарцисс и холодной логикой подлеца укрепляет ослабевшую волю тирана, рассеивает легкое облачко сомнений и набежавшего человеческого чувства. Злоупотребления властью, пороки деспотизма Расин осудил сурово. Он вложил пламенное, дышащее гневом и протестом проклятие тирании в уста Агриппины, виновницы и жертвы деспотизма:
Ты должен продолжать! Назад дороги нет! Ты руки обагрил впервые кровью брата; На очереди мать, ей та ж грозит расплата… Но пусть и смерть моя тебе не даст покоя… Неистовство твое, растя из года в год, Кровавой полосой все дни твои зальет, Но верю, будет день, проснется вечный мститель. И страшной гибелью погибнет сам губитель. И кровью стольких жертв покрытый и моей, Оплатишь нашу смерть ты гибелью своей И мир оповестишь, в века бесславно канув, Как люто был казнен лютейший из тиранов! Вот мой тебе завет и суд мой над тобой.
Расин идет дальше. Он показывает силу народа. Не пассивным, не безмолвным остается римский народ. Он вмешивается в конце концов в ход событий на защиту Юнии, которая, обняв статую Августа, посвящает себя в весталки. Разгневанная толпа убивает царедворца Нарцисса, пытавшегося схватить девушку.
В грозные минуты жизни человека и государства народ становится высшим судьей и пресекает зло, когда воля отдельных личностей уже не может его пресечь.
В трагедии «Баязет» – снова тема деспотизма. Перед зрителем снова открывается картина дворцового быта – интриг, эгоизма, жестоких нравов.
Полный расточительной роскоши турецкий двор. Султан Аму-рат в походе. За него правит его любимая жена Роксана. При дворе в качестве узника живет брат султана, Баязет. Давно тревожным взором глядит на Баязета султан Амурат. Одного брата, способного отнять у него власть, он уже уничтожил. Осталось еще двое: один из них, Ибрагим, впал в детство и ему не страшен; но Баязет молод, отважен, умен. Он 'опасен Амурату. И султан шлет гонца к своей жене Роксане с тайным приказом убить Баязета.
Юный Баязет честен, правдив, рыцарски верен своей нежной любви к Аталиде, знатной девушке. Любит его и Аталида. Но Роксана не знает об их любви. Ей мил юный и красивый князь. Ей жаль убивать его. Если бы он мог полюбить ее! О, тогда она возвела бы его на престол. Она часто призывает к себе в покои Баязета. Юноша скромен и робок с ней. И все больше н больше распаляется сладострастное воображение султанши. Великий визирь Акомит, который строит планы дворцового переворота, убеждает Баязета поддержать страсть Роксаны. Юноше даже не нужно притворяться, ослепленная Роксана малейшее его внимание принимает за любовь.
Расин – тончайший мастер рисовать психологию женщины, обычно страстной, динамичной натуры, способной переходить мгновенно от любви к ненависти, от гнева к безграничному восторгу, не останавливающейся ни перед чем. Такова его Гер-миона в трагедии «Андромаха», такова и Роксана в трагедии «Баязет».
Теперь мне все равно – закон со мной иль нет! Всем пренебречь меня заставил Баязет…
Иногда ее охватывают сомнения: молодой принц робок, сдержан, холоден с ней. Любит ли он ее?
И я томлюсь по нем без встречного участья.
На ее прямой вопрос Баязет отвечает уклончиво. И вот она разъярена, уж ненавидит. Пусть погибнет! Пусть выполнят приказ султана и казнят своевольного принца. Но Баязет по настоянию своей возлюбленной, которая боится за его жизнь, подает слабую надежду султанше – и все забыто, и он снова любим, и безмерно счастлива ослепленная женщина.
Расин знает силу женской ревности. Он сталкивает султаншу с соперницей. Это Аталида. Она любит Баязета и любима им. Роксана ничего не знает об их любви, ничего не подозревает, но и Аталида – женщина, и ей свойственна ревность и непоследовательность. Только что она уговаривала Баязета, ради его жизни, притворно клясться султанше в любви и почти мгновенно, сраженная мыслью, что притворная любовь может перейти в настоящую, уже терзает его ревностью. И это разрывает клубок переплетенных судеб, воль, страстей. Молодые люди становятся неосторожны. Ревнивый ум Роксаны прозревает истину. Баязет пытается смягчить ее гнев щедрыми посулами, что будет любить ее… как мать, как сестру, что окружит ее почетом.
Что мог бы ты мне дать, не отвечая страстью? Что изобресть могла б признательность твоя? –»
отвечает ему обезумевшая от любви женщина. И Баязет гибнет от руки Роксаны, ее же убивает раб, подосланный султаном. Такова разрушающая сила страстей. Гибнет обаятельный, вырисованный нежными полутонами, меланхоличный Баязет1, гибнет жестокая, властная, страдающая и бессильная перед роковой силой любви Роксана. Остается жить, но жизнью бесцельной Аталида, не сумевшая побороть в себе даже минутного ревнивого сомнения:
…даже в грозный миг, несчастья ожидая, Жила без разума, лишь о себе скорбя.
Если взглянуть на психологические коллизии трагедии Расина с позиций норм классицистического театра, то следует признать, что тех четких контуров чувства и долга, вступающих в конфликт в трагедиях Корнеля, мы здесь не увидим. В трагедии «Гораций» размежевание чувства и долга проведено поистине яркой пограничной чертой. Ее нельзя не видеть. Она сразу же бросается в глаза и читателю, и зрителю.
Долг – это необходимость убить Куриациев и завоевать победу Риму. Чувство – это мучительное нежелание поднять руку на близких, добрых и милых людей. Следовать долгу – честь, следовать чувству – бесчестье. Все ясно и просто. Не то в трагедии Расина «Баязет». Что было долгом для Баязета? Верность любви к Аталиде. Но к этой верности он влекся всем своим сердцем. И долг, и чувство находились в нерасторжимом согласии.
Дилемма была, однако, такова: остаться честным и умереть или стать негодяем и выжить. Баязет предпочел первое.
В трагедии есть еще одно значительное лицо – визирь. Это политик по преимуществу. Ему смешны треволнения любви молодых людей – Баязета, Роксаны, Аталиды. В политической игре не могут приниматься в расчет какие-либо нравственные принципы: совесть, верность слову и прочие «шаткие правила». Он уговаривает Баязета лгать Роксане, ведь всегда можно пересмотреть «былые обещания». Он искренне верит, что интересы государства оправдывают всякое нарушение частной морали, что основатели царств и истинные герои никогда не были щепетильны в выборе средств при решении важных государственных задач.
Свободны побеждать и веровать вольны,
Они всем жертвовали счастию страны,
И пол-империи святой обосновалось
На том, что клятва их лишь редко соблюдалась,–
говорит визирь. Баязет не спорит с ним: да, действительно, для успеха страны они поступались многим; но, когда дело касалось их лично, когда речь шла об их жизни, они не покупали ее ценой подлости:
О святость мужества! О верности закон!
Пусть гибель мне грозит, – я вами восхищен!
Но можно ль все предать упорству шатких правил?
Со времен Макиавелли всех политических мыслителей волновало противоречие между нравственными принципами и государственными интересами. Макиавелли решительно высказался в пользу последних и написал предельно откровенную, пожалуй, даже цинично откровенную книгу «Государь», в которой на ряде исторических примеров показывал правоту тех самых суждений, которые Расин вложил в уста своего визиря.
Эта дилемма (совесть – государственные интересы) не могла еще возникнуть в театре Корпели, ибо драматург вынужден был бы принцип государственности поставить ваше частной морали, т.е. открыто встать на сторону Макиавелли, на что он, конечно, не решилен бы.
Расин, как видим, живя в абсолютистском государстве, противопоставил личность государству и встал на сторону личности. Абсолютизм явно уже терял свой авторитет в сердцах мыслящих французов XVII столетия.
Придворные интриганы, организовавшие дикую травлю поэта, задушили его талант. Драматург, создавший за десять лет (1667–1677) восемь великолепных трагедий – поистине шедевров классицистического театра, за последующие двенадцать лет не создал ничего. Две последние его пьесы, которые он писал уже с надломленной душой и по просьбе (по заказу) всесильной фаворитки короля госпожи де Ментенон, при всем блеске их поэтической отделки далеки от первых его творений. Перед нами уже не тот Расин. Это скорее проповедник, такой же красноречивый, как и его современник епископ Боссюэ, но не художник, постигающий все движения человеческого сердца. Боссюэ бывал на представлениях последних пьес Расина и оставался ими доволен.