Настроение ужаса наполняет страницы романа. Идея судьбы, предначертанности событий красной нитью проходит через все повествование. Над людьми, над миром властвует непостижимая сила, которая направляет весь ход истории, и человек может лишь склониться перед непостижимой и непреклонной волей этой таинственной силы. Уолпол построил для себя замок по образцу средневековых замков (Строберри-Хилл), открыв эру увлечения готическим стилем в архитектуре. Через двадцать лет Уолпола повторил другой богач - Уильям Бекфорд, написавший тоже единственную повесть "Ватек" (1782) и также построивший для себя еще более роскошный замок - Фонтхилл - в готическом стиле.
Бекфорд обратился к Востоку, модной тогда экзотической стране чудес. Здесь фантазии давался самый широкий простор. Восточный деспот Ватек строит себе замок пяти чувств. ' Он хочет все познать и все перечувствовать. Никаких табу и запретов он не признает, никакой совести, никаких моральных преград. Он совершает чудовищные жестокости, нисколько не сожалея о своих жертвах. Наконец, движимый жаждой запретного знания, он спускается в ад и предстает перед владыкой преисподней Эблисом.
"... на огненном шаре сидел грозный Эблис. Он казался молодым человеком лет двадцати; правильные и благородные черты его лица поблекли от вредоносных испарений. В его огромных глазах отражались отчаяние и надменность, а волнистые волосы выдавали в нем падшего ангела света. В нежной, но почерневшей от молний руке он держал медный скипетр, пред которым трагическим голосом, более мягким, чем можно было предположить, но вселявшим глубокую печаль, Эблис сказал им: "Сыны праха, я принимаю вас в свое царство... Вы найдете многое, что может удовлетворить ваше любопытство".
Бекфорд осуждает своего Халифа, но и возвеличивает его. Он осуждает "слепое любопытство", стремление "проникнуть за пределы, положенные создателем познанию человеком" и вместе с тем любуется его гордой волей достичь этих знаний. Далее последовали наполненные кошмарами и ужасами романы Анны Радклиф. Убийства и преступления, таинственные привидения, оборотни, чудовищные вампиры - словом, все, что может быть порождено болезненной фантазией, наводняло эти романы.
Правда, вдоволь истерзав воображение своего читателя страшными картинами, загадочными привидениями, бледными призраками и тайнами, лукавая писательница неожиданно спускала его на землю, приберегая к концу романов вполне реальные и довольно прозаические разъяснения всех фантасмагорий ("Удольфские тайны", 1794 г., "Итальянец", 1797 г). Она же одна из первых прославила романтического героя с его мрачной душой и великими страстями.
В отличие от нее поэт и художник Уильям Блейк уверовал в подлинный трагизм мироздания. Его влекут к себе библейские образы, апокалиптические видения, поэзия его полна мистических прозрений ("Пророческие книги", 1789 - 1820 гг.).
Современники почти не заметили поэта. Интерес к нему возник позднее, и в наши дни его мрачная муза тревожит немало экзальтированных душ. Впрочем, у Блейка можно найти и бунтарские и светлые мотивы, особенно в ранних сочинениях, но они не могут ослабить общей трагической доминанты его поэзии.
Во Франции предромантическую литературу представил Жан Казот, противник Просвещения, член секты ясновидцев ("иллюминатов" - озаренных), казненный в 1792 г. как сторонник короля. Его повесть "Влюбленный дьявол" (1772) изобилует эпизодами самого фантастического характера. Молодой испанец вызвал к себе любовное влечение дьявола. Превратившись в очаровательную девушку, дьявол сопровождает юношу. Перед нами сцены реалистически описанной любви, верно обрисованные характеры, правильно поданная действительность - и. рядом со всем этим настоящая фантасмагория: духи, превращения, видения, заклинания, каббалистические знаки и пр. и пр. Читатель, как и герой повести, окончательно запутался. И в этом - философский смысл повести: "Где возможное?. Где невозможное?" - задает себе вопрос испанец Альвар, а вместе с ним и читатель. "Все кажется мне сном, но разве жизнь человеческая что-либо иное?"
Словом, всюду в предромантической литературе мы видим отрицание того разума, который познает реальную действительность, и ту реальность, которая нас окружает, и провозглашается иной разум - загадочный, неподвластный нашей воле, разум-интуиция, разум-прозрение, разум-предвидение; провозглашается иная действительность, более реальная, чем та, которую мы видим близоруким человеческим оком; в ней действуют иные законы, там время, пространство, материальность мира перестают существовать; там царство чистой духовности, способной принимать любые материальные формы и действовать сообразно с этими формами.
Такова философия предромантической литературы. Она выразила недовольство буржуазным прогрессом, примитивностью, механистичностью просветительского рационализма, но ничего лучшего, кроме мистики и идеализации средневековья, не могла предложить своему поколению. Когда свершилась Французская революция, романтизм и на первых порах реакционный романтизм как "реакция на французскую революцию и связанное с ней Просвещение" (К. Маркс) 1 подхватили идеи своих прямых предшественников. Но пришедший ему на смену реализм XIX в. вернулся к трезвому взгляду на мир, свойственному просветителям XVIII столетия.
XX век, и особенно вторая его половина, ознаменовался в литературе своеобразным возвращением к философичности литературы века Просвещения. На иных идейных позициях, иной нравственной основе, в иной эмоциональной тональности снова зазвучали новеллы-притчи, романы-притчи, пьесы-притчи, а иногда и персонифицированные философские трактаты.
1. Жирмунский В.М., Сигал А. У истоков европейского романтизма // Уолпол, Казот, Бекфорд. Фантастические повести. - Л., 1967.
2. Алексеев М. Русско-английские литературные связи (XVIII век - первая половина XIX века). - М., 1982.
3. Тураев С. От Просвещения к романтизму. - М., 1983.
4. Штейн А. Литература испанского барокко. - М., 1983.
5. Сокомиский М. Западноевропейский роман эпохи Просвещения. - Киев., 1983.