Итак, журналист Жюль изначально отзываясь о Варваре Павловне только положительно, не упустил возможности описания ее дальнейшей судьбы не очень завидной и, по-видимому, хорошо приукрашенной. Таким образом этот журналист ничем, никакими благородными качествами не выделялся из общей среды журналистов.
Немного позже, когда уже прошло время после расстования Лаврецкого с женой, в своем имении в Васильевском «ложась спать, Лаврецкий взял с собою на постель целую груду французских журналов… Он принялся равнодушно рвать куверты и пробегать столбцы газет… Он уже хотел бросить их – и вдруг вскочил с постели, как ужаленный. В фельетоне одной из газет известный уже нам мусье Жюль сообщал своим читателям «горестную новость»: прелестная, очаровательная москвитянка, - писал он, - одна из цариц моды, украшение парижских салонов, Madam de Lavretzki скончалась почти внезапно, - и весть эта, к сожалению, слишком верная, только что дошла до него господина Жюля. Он был,- так продолжал он,- можно сказать, другом покойницы… »[29,377]
Тургенев большую часть своей жизни провел во Франции, поютому, так жк как и Бальзак хорошо знал журналистскую среду. Он очень точно обрисовал образ типичного французского журналиста, способного на подлость ради денег, способного живьем похоронить человека ради сенсации. Это, можно сказать двойник Лусто. Тут можно обратить внимание на то как описывает И.С. Тургенев журналиста.
Д , Артез и Лусто представляют конфронтацию двух миров, то в «Дворянском гнезде» Тургенева такую конфронтацию представляют Паншин и Михалевич, где первый представляет период истории, уходящий в прошлое, передового человека из среды дворян. Михалевич – это новый тип человека. Лаврецкий же лавирует между тем и другим. Литература присутствует в жизни Лаврецкого. Книга «Символы и эмблемы» была его единственным развлечением в детстве.
«По воскресеньям, после обедни, позволяли ему играть, то есть давали ему книгу, таинственную книгу, сочинение некоего Максимовича- Амбодика, под заглавием «Символы и эмблемы». В этой книге помещалось около тысячи частью весьма загадочных рисунков, с столь же загадочными толкованиями на пяти языках... Федя рассматривал эти рисунки… некоторые, всегда одни и те же, заставляли его задумываться и будили его воображение; других развлечений он не знал». [29, 332]
«Схоронив отца… молодой Лаврецкий отправился в Москву… Он сознавал недостатки своего воспитания… он много прочел и кое-что увидел; много мыслей перебродило в его голове; любой профессор позавидовал бы некоторым его познаниям, но в то же время он не знал многого, что каждому гимназисту давным-давно известно». [29, 336]
Сознавая в этом смысле свою несвободу, он решает заняться своим образованием, поступает «в физико-математическое отделение», стал читать, приступил даже к изучению английского языка. Но постоянно находятся причины, мешающие ему заняться делом, т.е. своим воспитанием (Варвара Павловна отговаривала его учиться; потрясение в связи с изменой жены)
Здесь как Тургеневым, так и Бальзаком поднята тема журналистики, «которая пожирает столько человеческих жизней, столько прекрасных мыслей…». Они объясняют «еще не объясненную судьбу многих литераторов», которые гибнут в Париже, не осуществив своих намерений и не оправдав надежд. [15, 81] Здесь писатели не только изображают жизни индивидов, но и обращаются к самому «явлению». Мысль приравнивается к тюку товара – вот суть «явления».
Литература присутствует в жизни Лизы. Это преимущественно религиозная литература: «житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божьих, святых мучениц…», [29, 401] рассказанные ей Агафьей. «Лиза ее слушала – и образ вездесущего бога с какой-то сладкой силой втеснялся в ее душу, наполнял ее чистым благоговейным страхом, а Христос становился ей чем-то близким, знакомым, чуть не родным.» [29, 402]
Страсти и переживания людей в мире искусства в романах О де Бальзака «Утраченные иллюзии » и И.С. Тургенева «Дворянское гнездо»
… Мысль Бальзака о растлении талантов, о судьбе духовных ценностей в товарном мире нашла свое развитие.[15, 82]
Но здесь – другая сторона проблемы. В одном из кругов парижского ада, не менее мрачного, чем дантовский, в «мире аристократическом», Бальзак увидел те же нравы, что и в сфере», [15, 82] журналистики. Конкуренция, соперничество» убивает таланты. Одни с отчаяния кидаются в бездну порока; другие умирают молодыми и непризнанными, слишком рано начав жить за счет будущих успехов… Какая же сила их разрушает? – Страсть. А всякую страсть в Париже характеризуют два слова: золото и наслаждение.
Люсьен живет с актрисой – Корали, которая была сражена красотой Шардона. «Ваша красота, подобна самым знаменитым античным изваяниям, - говорит ему лусто,- разрушительно действует за кулисами.[2, ] Эта театральная красота подчеркивает изначальную порочность Люсьена, но в этой красоте – его дар, его сила», [32, 66] но «все более страшным становится несоответствие ее истинной сущности и того, чему она служит» [32, 67]
Корали, ее любовь «стала стимулом для нравственной гибели ее возлюбленного, и каждый ее совет, самая ее близость вели его дальше по этому пути.[32,67] Корали порывистая, бесшабашная. Ее страстная любовь, ее преданность не спасают, а губят.[32,67]
Но если Корали все делала искренне от чистого сердца, то любовь героини Тургенева иная: здесь царит расчет, скрывающийся за маской искренней любви. И если у Бальзака Люсьена губит преданность возлюбленной, то в «Дворянском гнезде» Тургенева, Лаврецкого губит измена жены, ее ложная смерть и возвращение к нему, после долгих блужданий за границей.
Страсть к роскоши, деньгам объединяет героинь Бальзака и Тургенева.
«А, мой милый, было бы у тебя столько этих бумажонок, если бы ты оставался в своей норе на улице Клюни и возился бы со старыми книгами в библиотеке святой Женевьевы… Ну я тебе скажу, эти твои приятели с улицы Четырех Ветров, и простофили же они»[2, ] И слово «простофили», так легко сказанное Корали!.. Великие умы, которыми он так восхищался еще недавно, теперь казались ему жалкими неудачниками. Чрезмерны, нелепы и строги их требования и нравы. Эта «мудрость», исходившая из уст Корали, отравляла его не меньше, чем распущенная и самоуверенная болтовня Лусто. И как уже говорилось выше преданность Корали, ее любовь не спасали, а зарождали в нем страсть к «легкой наживе», «легким деньгам». Благодаря этому он встал на путь «быстрой славы» и отвернулся от «честного самоотверженного труда» и все больше и больше увязал в пучине театрального мира, его роскоши, славы.
Герой И.С. Тургенева, Федор Лаврецкий, напротив отстраняется от роскоши, как бы она ни навязывалась ему Варварой Павловной. Для него важны чувства, то что он испытывает, его внутреннее состояние, а не коньюктура этих отношений, искусственное их создание.
«… все, что окружало его, было обдумано, предугадано, предусмотрено Варварой Павловной! Какие появились в разных уголках прелестные дорожные несессеры, какие восхитительные туалетные ящики и кофейники, и как мило Варвара Павловна сама варила кофе по утрам! Впрочем, Лаврецкому было тогда не до наблюдений: он блаженствовал, упивался счастием, он предавался ему как дитя…» [29, ]
Здесь мы видим подчеркивание автором театральных, искусственных чувств Варвары Павловны (все предметы она расставляла, как реквизиты определенной пьесы на сцене). Чувства же Лаврецкого резко контрастируют с чувствами Варвары Павловны от которых веет расчетом, практическим смыслом, разумом, но никак не искренностью.
Театр на сцене совмещается с театром в жизни как у Бальзака в «Утраченных иллюзиях», так и у Тургенева в «Дворянском гнезде».
Так, например, Люсьен явился действующим лицом в пьесе, созданной госпожой де Баржетон. Варвара Павловна, живя в Париже, окружила себя людьми «с благозвучными фамилиями». Она как режиссер подобрала нужных ей сценарий жизни, где Лаврецкому отводилась второстепенная роль. Она сама подбирала костюмы.
«Квартиру она нашла премиленькую, в одной из таких, но модных улиц Парижа; мужу сшила такой шлафрок, какого он еще и не нашивал, наняла щегольскую служанку, отличную повариху, расторопного лакея; приобрела восхитительную каретку, прелестный пианино… и знакомыми она скоро обзавелась. Сперва к ней ездили одни русские, потом стали появляться французы, везьма любезные, учтивые, холостые, с прекрасными манерами, с благозвучными фамилиями; все они говорили скоро и много, развязно кланялись, приятно щурили глаза; белые зубы сверкали у всех под розовыми губами, - и как они умели улыбаться!» [29, ]
Но театр – это не только искусственные чувства, это еще и обличение человеческих пороков, человеческих недостатков.
Так, например, госпожа де Баржетон и Люсьен увидели свои недостатки, свою убогость на фоне пышного театра и не менее пышной публики. Этот эпизод послужил отправной точкой к их разрыву.
«… в короткое время происходят странные явления: нравственные перевороты совершаются по законам быстрого действия…» [2, 171]
Также как на сцене во время спектакля кипели страсти, кипели страсти и в душах госпожи де Баржетон и Люсьена.
«Госпожа де Баржетон заметила пылкие взгляды Люсьена… пламенный взгляд честолюбца с особой горячностью выразил непреклонность его желания, она поняла, что творится в его сердце, и почувствовала ревность даже не к будущему, а к прошлому… Он никогда на меня так не смотрел,… Она хранила спокойствие, хотя каждый взгляд Люсьена вызывал в ней гнев». [2.171]