Необычна судьба этого замечательного произведения. Рассказ был написан в вышневолоцкой тюрьме, тайно от надзирателей, и так же тайно передан на волю. Здесь же, в шумной общей камере Короленко прочитал рассказ своим новым товарищам, на которых он произвел огромное впечатление. Разумеется, он не мог появиться в русской печати того времени и распространялся нелегально. По одному из таких нелегальных изданий, «Чудная» была переведена на украинский язык и издана Ив. Франко. Только в 1905 году Короленко удалось напечатать рассказ под заглавием «Командировка» в «Русском богатстве». По существу, «Чудная» посвящена той же теме, что и «Яшка»: душевной стойкости, непоколебимому мужеству и упорству. Сюжет рассказа несложен. Девушка – революционерка попадает в ссылку. Она больна, физически совершенно беспомощна, и условия ссылки для нее гибельны. Злая грубость полицейщины и суровая зима одерживают верх над ее слабой природой, но в то же время, духовно — это победа непреклонной принципиальности, человеческого достоинства над той же самой действительностью, которая ее убивает. «Сломать ее… можно… ну, а согнуть… — не гнутся этакие», — говорится о ней в рассказе.
Важной вехой в творческой биографии Короленко является его участие в так называемом «мултанском деле». Обстоятельства дела были таковы.
В 1984 году суд в городе Малмыже вынес обвинительный приговор семи крестьянам села Старый Мултан, удмуртам по национальности, обвиненным в убийстве с целью принесения человеческой жертвы языческим божествам. Характер этого ритуального процесса глубоко заинтересовал Короленко. Детально изучив материалы дела, писатель пришел к убеждению, что обвиняемые невиновны. Это заставило Короленко в сентябре 1895 года поехать в Елабугу, чтобы лично присутствовать на втором разбирательстве дела, кассированного Сенатом из-за явного нарушения некоторых юридических норм. В течение трех дней с утра и до вечера Короленко записывал все происходившее в судебных заседаниях. В итоге этой работы в печати появился подробный документально точный отчет о заседании суда. Короленко неопровержимо установил, что следствие было целиком сознательно фальсифицировано царскими судебными чиновниками, что полицейские истязали подсудимых и свидетелей, вымогая ложные показания, и что в Елабуге «приносилось настоящее жертвоприношение невинных людей шайкой полицейских разбойников под предводительством товарища прокурора суда».[8] Удмурты были вторично осуждены.
Возмущенный несправедливым приговором и понимая, какое большое принципиальное значение имеет мултанское дело, Короленко поклялся добиться нового расследования дела и оправдания ложно обвиненных. Глубокой осенью писатель выехал в Старый Мултан. Здесь Короленко беседовал с односельчанами обвиняемых, подробно осмотрел и зарисовал обстановку, в которой было совершено убийство, и даже ложился на то место, где лежал убитый, чтобы проверить показания свидетелей. Поездка в Мултан и изучение обширного научного этнографического материала еще больше укрепили писателя в убеждении, что судом два раза осуждены невиновные, и вооружили его точным знанием обстоятельств дела.
Короленко понимал, что разоблачение виновников этого позорного суда явится разоблачением национальной политики самодержавной России: «По всей России, особенно на окраинах, мы то и дело видим пытки и истязания, и мултанское дело одна из иллюстраций этого положения»[9], — писал Короленко. Писатель понимал также, что речь идет не только о виновности определенных лиц, а «произносится суд над целой народностью или целым общественным слоем».[10]
Мултанское дело было для Короленко защитой народа от наглой клеветы мракобесов. «Нет, народная, хотя бы и инородческая масса — не каннибалы. Она лучше, чем вы ее считаете при всей ее темноте и бесправии»[11], — писал Короленко, раскрывая политический смысл защиты мултанцев.
Выступления В. Г. Короленко привлекли внимание всей России к мултанскому делу и вызвали многочисленные отклики в прессе.
Высочайшего напряжения достигла накаленная атмосфера вокруг процесса во время третьего судебного разбирательства, происходившего в далеком глухом городишке Мамадыше, в тесном и душном зале, едва вмещавшем несколько десятков человек. Восемь дней происходили заседания суда, начинавшиеся в 10 часов утра и оканчивавшиеся в 12 часов ночи. На этот раз писатель присутствовал на суде в качестве защитника. Короленко почти не спал последние сутки суда, готовясь к очередным заседаниям, и снова переживал перипетии процесса.
Совершенное знание материалов следствия и дела, тонкая аргументация, могучий темперамент художника и публициста — все это с большой силой раскрылось в выступлениях Короленко на суде. Впечатление от заключительной речи Короленко было огромно и незабываемо. «Задушевным , проникновенным голосом, с глубокой искренностью и сердечностью заговорил он — и сразу же приковал внимание всех, — рассказывал один из присутствовавших на суде корреспондентов, — такова была сила этой речи, что все мы, корреспонденты и даже стенографистки, положили свои карандаши, совершенно забыв о записи, боясь пропустить хоть одно слово… Волнение Владимира Галактионовича все росло; наконец, он не смог справиться с ним — заплакал и вышел из залы. Все были захвачены, потрясены».[12] Процесс закончился полным оправданием удмуртов. Победила воля писателя, его самоотверженность, удивительная энергия, направленная на одну цель, любовь к народу. Вместе с тем, это была большая победа прогрессивной русской мысли. Выступления В.Г. Короленко по своему общественному значению могут быть сопоставлены с ролью Золя в деле Дрейфуса, и в этой связи Чехов писал в 1898 году: «Первыми должны были поднять тревогу лучшие люди, идущие впереди нации. Так и случилось... Да, Золя не Вольтер и все мы не Вольтеры, но бывают в жизни такие стечения обстоятельств, когда упрек, что мы не Вольтеры, уместен менее всего. Вспомните Короленко, который защищал мултанских язычников и спас их от каторги».[13] Смелым и бесстрашным «Я обвиняю», брошенным в лицо всем темным силам реакции, были статьи и речи Короленко о мултанском деле.
Как видим, литературное наследие В. Г. Короленко чрезвычайно велико и поражает разносторонностью художественного дарования писателя. Короленко было свойственно высокое понимание писательского долга, поэтому таким гражданским пафосом веет от всего его творчества, поэтому так благородны его замыслы, безгранична его вера в силы народа. В своем труде Короленко не знал усталости, до суровости был беспощаден к себе. Он не преувеличивал, когда говорил о своей профессиональной привычке «постоянно работать с карандашом» в любых условиях и при любых обстоятельствах. Нужно было быть до конца преданным литературе, иметь твердую волю и огромное самообладание, чтобы под сводами Вышневолоцкой политической тюрьмы создать рассказ «Чудная», на арестантской барже — очерк «Ненастоящий город», в суровых условиях якутской ссылки создать такие произведения, как «Сон Макара» и в «В дурном обществе».
Подводя итоги своей жизни, Короленко писал: «… Оглядываюсь назад. Пересматриваю старые записные книжки и нахожу в них много «фрагментов», задуманных когда-то работ, но по тем или иным причинам не доведенных до конца… Вижу, что мог бы сделать много больше, если бы не разбрасывался между чистой беллетристикой, публицистикой и практическими предприятиями, вроде мултанского дела или помощи голодающим. Но ничуть об этом не жалею. Во-первых, иначе не мог. Какое-нибудь дело Бейлиса совершенно выбивало меня из колеи. Да и нужно было, чтобы литература в наше время не оставалась без участия в жизни».[14] Вот это стремление участвовать в жизни своим словом писателя и является определяющей чертой облика Короленко.
Писатель не считал, что он жертвует своими личными интересами ради интересов общества, он и не жертвовал собой, а целиком самозабвенно и радостно отдавал себя, свой талант художника и публициста людям. И сознание выполненного долга было ему лучшей наградой. Короленко говорил: «Когда человек свое удовольствие видит в знании, в борьбе за правду в облегчении страданий других, то … его душевный строй становится здоровее, сильнее, личность возвышеннее, крепче».[15] Эти слова выражают глубочайшее убеждение писателя, это — лозунг всей его жизни.
Короленко — великий гуманист, полный веры в творческие силы человека и народа в целом. «Дорог человек, дорога его свобода, его возможное на земле счастье», «человек рожден для счастья, как птица для полета». Эти формулы определяют существенную сторону мировоззрения писателя, для которого человек — величайшая ценность в мире, какому бы Богу он не поклонялся. Любовь к человеку, борьба за строй жизни, обеспечивающий человеку возможность реализации его творческих сил, пронизывает все творчество писателя.
Короленко действительно, по-настоящему ненавидит страдания. Пассивное отношение к несчастью для писателя несовместимо с достоинством человека. «Страдание есть то, с чем мы и должны и, главное, можем бороться», — утверждал В. Г. Короленко, и это составляет высокий моральный пафос его деятельности.
[1] Негретов П.И. Религиозные искания В.Г. Короленко, или Фаусты и Вагнеры // Вопросы литературы. — 1999. — вып. 6. — С. 291.
[2] Негретов П.И. Религиозные искания В.Г. Короленко, или Фаусты и Вагнеры // Вопросы литературы. — 1999. — вып. 6. — С. 292.