Как правило, это была низкопробная продукция, но критическое отношение к ней Андерсона было продиктовано не столько низким профессиональным уровнем, сколько откровенным пренебрежением к жизненной правде. Вернуть в новеллу настоящую Америку, живых людей с их реальными радостями и горестями, показать сложность человеческих судеб без умилительно красивых финалов — вот что определяло пафос Андерсона-автора «Уайнсбурга».
«По своей композиции «Уайнсбург, Огайо» представляет нечто среднее между типичным романом и обыкновенным сборником рассказов. Как и ряд других книг, написанных позже такими усердными читателями Андерсона, как Фолкнер (Непобежденные» и «Сойди, Моисей»), Стейн-бек («Небесные пастбища») и Колдуэлл («Мальчик из Джорджии»), «Уайнсбург» являет собой цикл новелл, связанных между собой общим местом действия, настроением, образом главного героя, а также не сразу бросающимся в глаза сюжетом, развитию и обогащению которого способствует каждый из составляющих сборник рассказов. Пытаясь суммировать основные идеи книги Андерсона, можно сказать, что в ней выведены люди, беда которых состоит не в том (как об этом говорится в прологе к сборнику) , что каждый из них является обладателем лишь одной из сотен и тысяч истин, а в том, что они лишены возможности раскрыть перед миром свои мысли и чувства. Тяжелый недуг некоммуникабельности превратил их в эмоционально ущербных инвалидов.
В поисках понимания и поддержки эти гротескные люди тянутся к Джорджу Уилларду, и в столь близкие сердцу Андерсона минуты озарения они пытаются раскрыть перед ним свою душу, надеясь, что он им поможет, найдет нужные слова, будет с ними честен. Собеседникам Уилларда хочется, чтобы юноша не растратил попусту своих способностей. «Ты не должен стать мелким торгашом словами, — говорит учительница Кэт Свифт, взяв Уилларда за плечи. — И самое главное для тебя — это понимать, что люди думают, а не то, что они говорят» '. «Если со мной что-нибудь случится, быть может, вы сумеете написать эту книгу, которую, возможно, я никогда не напишу», — обращается к Уилларду доктор Персивал, от лица всех «гротесков» выражая надежду, что с помощью этого юноши им удастся когда-нибудь восстановить связь с человечеством. Уиллард слишком молод, для того чтобы все верно понять, но книга Андерсона завершается своего рода намеком на то, что ему все же удастся стать гласом безъязыких мужчин и женщин, рассеянных по далеким городам и весям. Если наша догадка справедлива и если Андерсону удалось выполнить обещание, данноетсвоим соотечественникам, то вряд ли можно считать «Уайнсбург, Огайо» (как это иногда делается) пессимистическим произведением, исполненным мрачного фрейдизма. Скорее, наоборот, это книга о любви, о стремлении разрушить стены одиночества, а кроме того (и это не лишне отметить), об ушедшей в небытие прелести провинциальной жизни в старой, доброй Америке времен «невинности».[18]
«Объединяющее, гармонизирующее начало в «Уайнсбурге» связано с образом рассказчика. Рассказчик — носитель высшего, поэтического взгляда на мир. Он видит «много удивительных прекрасных черт в неприметных людях», подлинную красоту — в будничных происшествиях. Ему открыта прелесть природы родного края и благородный смысл труда человека на своей земле.
Рассказчик становится главным связующим звеном между центральными элементами художественного мира «Уайнсбурга» — личностью и социумом и всеми остальными его элементами и уровнями, протягивает нить от маленького провинциального городка к огромной Америке, от гротескового мира современного человека к излучающей гармонию вечной природе».[19]
«Ш. Андерсон объединил рассказы местом действия — все происходит в провинциальном городке Уайнсбурге, а Хемингуэй — временем действия — все происходит «в наше время».[20]
Новеллы сборника «Уайнсбург, Огайо» связаны единством места, настроения, образом главного героя - Джорджа Уилларда.«Ощущение цельности книги было так велико, что рождало среди критиков суждения, относящие «Уайнсбург» к романной форме, а других заставляло говорить о появлении нового жанра — «роман в новеллах»: отдельные моменты в жизни героев сливаются в панораму, рождая многоголосие, удивительно напоминающее множественность и разнообразие самой жизни. Эта обнаруженная Андерсоном форма оказалась «ко двору» в американской литературе: достаточно вспомнить хемингуэ-евский цикл новелл о Нике Адамсе, «Сойди, Моисей» (Go Down, Moses) Фолкнера, «Райские пастбища» (Pastures of Heaven) Стейнбека, «Мальчик из Джорджии» (Georgia Boy) Колдуэлла, чтобы понять, сколь плодотворным оказался андерсоновский "эксперимент, проделанный в «Уайнсбурге».
Единство «Уайнсбурга» поддерживается и введением образа сквозного персонажа Джорджа Уилларда, который присутствует или упоминается почти во всех новеллах сборника? Его выделение сделано с большим писательским тактом, без нажима, но достаточно последовательно и убедительно. Обоснованием для этого служит противопоставление его судьбы судьбам прочих персонажей. Если для них Уайнсбург — это пожизненный крест и надгробная плита, под которой заживо похоронены их души, то в заключительном рассказе книги «Отъезд» (Departure) юный Уиллард вырывается из цепких объятий обыденщины и покидает Уайнсбург. По-видимому, навсегда. Джордж не знает, что ждет его впереди, да и его представления о жизни и его месте в ней смутны и неопределенны, а порой и просто наивны, но расставание с Уайнсбургом безошибочно читается как первый шаг на пути к духовному раскрепощению, которого не суждено узнать тем, кого жизнь превратила в гротески.
Это противопоставление множественности и единичности—коллективного отчаяния и шанса на спасение, доступного лишь одиночкам,— подчеркивает основную мысль книги, ее пафос протеста против условий существования, безнадежно калечащих людей, ибо складываются эти условия на основе порочных социальных отношений, сулящих вследствие ложной ценностной ориентации — речь идет не об отдельных неудачниках, а именно об обществе в целом,— духовное бесплодие и отсутствие перспектив.
Центральное положение фигуры Джорджа диктуется еще одним обстоятельством, при всей своей важности сразу в глаза не бросающимся. Пока не проникнешь до конца в суть авторского замысла, оно даже может вызвать недоумение. В самом деле, откуда столь пристальное внимание героев книги к этому юнцу, начинающему газетчику, ничем себя не проявившему? Его жизненный опыт ничтожен, его понятия о жизни, о людях одномерны, в его душе мы видим пока лишь слабые зачатки той глубинной мыслительной работы, которая, быть может, со временем и приведет Джорджа к прозрению истинных ответов на загадки жизни и истинных ценностей. Но покаон в каком-то смысле даже более беспомощен, чем они, не защищен еще жизненным опытом, и столкновения с реальными жизненными проблемами сплошь и рядом ставят Джорджа в тупик.
Отчего же не только мать Джорджа, но и многие другие так искренне мечтают, чтобы он вырвался из Уайнсбурга, чтобы их общая судьба не стала и его уделом? Отчего именно к нему идут они со своими горестями, поверяют сокровеннейшие тайны души, которые по большей части еще недоступны его пониманию, как это делает старый опустившийся Уош Уильяме или Уинг Биддлбом?
«Улица корчится безъязыкая»,— писал Маяковский. В муках безъязыкости корчится и затерявшийся в бескрайних просторах Америки Уайнсбург. Здесь Андерсон уловил и раскрыл один из новых конфликтов, порожденных развитием американской цивилизации, выступив одним из зачинателей традиций, которыми питается современная литература США. Обитателей Уайнсбурга судьба обделила не столько мирскими благами, сколько духовными, и среди них — способностью к самовыражению. Эти люди, которых жизнь бьет беспощадно, не бесчувственные истуканы, которым давно уже все равно. Наоборот, в их душах клокочут страсти, захлестывают их темными волнами. Но они не умеют дать выхода раздирающим душу чувствам. Чтобы назвать то, что их мучит, они должны были как-то осмыслить, оценить настоящее и прошлое, ноих отношения с миром ограничены сферой эмоций. От этой безъязыкости их тяжкая жизнь становится и вовсе невыносима. Порывы одолевающего их неистового отчаяния гонят их — вероятно, неожиданно для них самих — к юному Джорджу. Гонят в смутной надежде, что когда-нибудь он поведает миру об их страданиях. С его первыми опытами, в которых едва проклюнулись ростки писательского дарования, для них начинает слабо брезжить надежда на спасение — не на избавление от страданий, но на вызволение из бездны забвения. Он станет их языком, даст имя их невыразимым мукам, которые в противовес теперешнему хаосу бессмысленности выявят скрытый от них смысл.