Но его красоту духовную вряд ли можно назвать бесспорно положительной; недостает ей чего-то твердого и незыблемого, прочной связи с Родиной, народом, его святынями; его доброта абстрактна, не избирательна: для него все есть люди одинаково вызывают сочувствие, располагают к откровенности. Его презирают, начинают ненавидеть, а он все и всех прощает. Аглая говорит: «Я ни одного человека не встречала в жизни подобного ему по благородному простодушию и безграничной доверчивости… Всякий, кто захочет, тот и может его обмануть, и кто ни обманул его, он потом всякому простит, и вот за это-то я его и полюбила».
Нет сомнения, что это исключительно высокая оценка нравственных достоинств князя. Настасья Филипповна опустилась перед ним на колени, прямо на улице. Гордая красавица – живое воплощение огромной, непреодолимой силы красоты – на коленях перед детски наивным князем – символ преклонения красоты перед беззащитным добром.
После романа «Идиот», в работе над «Бесами», Достоевский продолжает обдумывать проблему красоты все более настойчиво и многосторонне. В «Бесах» находим замечательное суждение Шатова о великой движущей силе исторического процесса, силе «беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти…»
Поскольку в искусстве эстетический и этический идеал неразрывны, понимание красоты у Достоевского исследователи нередко отождествляют с представлениями о совести и нравственности. Целые страницы записной тетради к «Бесам» под названием «Фантастические» посвящены, в частности, и проблеме нравственности.
Главный герой «Бесов» принадлежит к тому типу, вариантами которого являются герой «Записок из подполья» и Свидригайлов; образы этого типа у Достоевского выражают одну и ту же тему: цивилизация вырабатывает в человеке лишь «многосторонность ощущений» - и ничего больше. В «Бесах» Достоевский стремится доказать на примере Ставрогина и других мерзавцев своей жизни, что безбожие неизбежно ведет к утере нравственности, к полной утере всех критериев добра и зла. У Ставрогина атрофировано чувство отвращения к грязи, «дух» его одинаково замирает от восторга и перед мерзостью и перед великодушием.
Мы встречаем Николая Ставрогина, когда нет у него уже никакой творческой духовной жизни. Он уже ни к чему не способен. Вся жизнь его в прошлом. Ставрогин – творческий, гениальный человек. От него идут все линии. Все живут тем, что некогда было внутренней жизнью Ставрогина. Идеи и чувства отделились от него и вульгаризировались. И собственные идеи и чувства вызывают в нем отвращение. Он индивидуалист, его мировые идеи – лишь трагедия его духа, его судьба, судьба человека.
В «Бесах» широко развернут спор о красоте в ее собственно эстетическом значении. Степан Трофимович Верховенский яростно защищает Шекспира и Рафаэля перед толпой нигилистов на литературном вечере: «Я объявляю… что Шекспир и Рафаэль – выше освобождения крестьян, выше социализма, выше народности, выше почти всего человечества, ибо они уже плод, настоящий плод всего человечества и, может быть, высший плод, какой только может быть! Форма красоты уже достигнута…»
Не все, что в обществе называется красотой, не все, что именуется искусством, принадлежит к сфере прекрасного.
На раннем этапе работы над романом «Бесы» Князь (будущий Ставрогин, пока еще очень близкий автору духовно) развивает перед Шатовым свои заветные идеи нравственного возрождения России. Он утверждает, что «нравственность же предоставленная самой себе или науке, может извратиться до последней погани – до реабилитации плоти и до сожжения младенцев». Очевидна связь между упованием князя Мышкина на красоту, которая должна «спасти мир», и этим рассуждением другого Князя. Ясно, что мысль самого автора, давняя мучительная мысль, впервые сформулированная в романе «Идиот», законченном в 1869 году, не отпускала его (цитированные записи сделаны в июле 1870 года). Однако вся эта развернутая дискуссия в текст «Бесов» не вошла.
Достоевский романтически влюблен в своего героя, пленен и обольщен им. Никогда ни в кого он не был так влюблен, никого не рисовал так романтично. Николай Ставрогин – слабость. Прельщение, грех Достоевского. Других он проповедовал как идеи. Ставрогина он знает как зло и гибель.
В чем же трагедия ставрогинского духа, в чем тайна и загадка его исключительной личности? Как понять бессилие Ставрогина, его гибель? Этому творческому и знавшему безмерность желаний человеку не дано было ничего сотворить, не дано было просто жить, остаться живым. Безмерность желаний привела к их отсутствию, безграничность личности к утере личности, неуравновешенность силы привела к слабости, безудержный эротизм к неспособности любить. Он все испытал и перепробовал, как великие идеи, так и великий разврат. Он не мог сильно пожелать одного и одному отдаться.
Николай Ставрогин – это личность, потерявшая границы, от безмерного утверждения себя потерявшая себя. Для него самоубийство – единственное доказательство того, что при жизни они еще не совсем разложились.
Вторая попытка создать образ положительно прекрасного человека переходной эпохи связана с Алешей Карамазовым, который во многом сходен с князем Мышкиным. Его все любят, ищут с ним дружбы, спрашивают совета; дети – первейшие друзья Алеши. Но уже в начале своего жизненного пути Алеша во многом отличается от Мышкина. В нем чувствуется любовь к жизни, он здоров и, кажется, умеет за себя постоять.
Обратимся теперь к рассмотрению красоты, как временного, преходящего состояния личности. Тип цельной личности, т.е. положительно прекрасного человека, остался для Достоевского неосуществимым идеалом. Подлинная красота как цельность личности в те или иные моменты жизни обычное дело. Каждый человек хоть однажды на своем веку бывает действительно духовно красив.
Цельность духовного мира личности способна даже за короткое время преобразить личность, пробудить, активизировать в ней подлинно человеческие чувства и способности – вот что важно, вот чем ценны эти преходящие состояния духовного подъема. Мечтатель – герой «Белых ночей» испытывал подобное состояние четверо суток, но и то понял, как радость и счастье делают человека прекрасным, т.е. человеком по существу. Настенька любит другого, выходит за него замуж. И хорошо, что она счастлива.
Однако не всякая цельность личности может быть признана подлинной красотой. Лишь цельность, вырабатываемая в процессе органического, сознательного усвоения личностью благородных нравственных принципов, руководящих ее действиями, является действительно бесспорной красотой. Такая красота – радость для других и великое счастье для личности.
Получать радость от бескорыстного отношения к человеку, от глубокого чувства человечности – вот бесспорная положительная красота, нерушимый идеал прекрасного. Идеал человечности бессмертен, он передается из поколения в поколение.
«Тем – то и сильна великая нравственная мысль, писал Достоевский,- тем – то и единит она людей в крепчайший союз, что измеряется она не немедленной пользой, а стремит их в будущее, к радости абсолютной… А нравственные идеи только все основаны на идее личного абсолютного самосовершенствования впереди в идеале».
Алеша Карамазов единственно цельная личность. Идеалы нужны человеку для жизни как мотивы, стимулы действий, объединяющие друг с другом. Именно таков его идеал – монастырская дорога, - к которому он пришел самостоятельно. Но Алеша не придумал, не изобрел себе идеал. Он верил беспрекословно в чудесную силу старца, своими глазами видел исцеление больных. Он не размышлял – исцеление ли это было в самом деле, или только естественное улучшение в ходе болезни, ибо он вполне верил в духовную силу своего учителя. «Он отлично понимал, что для смиренной души русского простолюдина, измученной трудом Игорем, а главное, всегдашнею несправедливостью и всегдашним грехом… нет сильнее потребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему.
Алеша пламенно верил, что старец именно и есть тот самый святой, тот хранитель божьей правды в глазах народа; он больше других уповал на то, что старец, хоть и стоит перед ним единицей, но «в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит, наконец, правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга и не будет униженных, а будут все как дети божии и наступит настоящее царство Христово. Вот о чем грезилось сердцу Алеши».
Алеша облек свои мечты и надежды в ту же форму, что и люди из народа. Вот почему он говорит Ракитину после смерти Зосимы и крушения его надежд на чудо, что он потерял такое сокровище, которого тот никогда не имел. Главное здесь не то, что Алеша обрел свой идеал в живой личности, в чем-то реально существующем, а то, что идеал овладевает всей личностью целиком, чувствами, эмоциями и надеждами, что она сливается в этих чувствах и переживаниях с огромными массами людей, что сам идеал выступает формой этих чувств и переживаний, формой объединения, связи людей. Такой идеал по существу есть воплощение связи человека с действительностью, реальными чувствами и чаяниями людей. И Достоевский это усиленно подчеркивает.
Таким образом, мы можем говорить, что и Алеша Мышкин, несмотря на его отчужденность от реального мира, несомненно, положительно прекрасные, цельные личности, с их душевной красотой, духовным совершенством.
Что касается Ставрогина, то его образ я рассматривала в качестве антипода этих двух героев. Его стремление к совершенствованию самого себя мистифицировано и несет в себе демоническое начало, его, пожалуй, можно сравнить с гетевским Фаустом.