Незаурядное воображение Печорина, его авантюризм восхищают читателя особенно потому, что эти качества не находят себе пространного описания в дневнике героя. Печорин, как будто избегая страстей, подчиняется только одной - не уклоняясь, испытывать себя. Герой охвачен сумасбродством, быстро пульсирующая кровь подсказывает просто невероятные для него слова: "обворожительно", "правильный нос свел меня с ума". Как поэтична природа Печорина, если моментально в разговоре с незнакомкой он подхватывает почти сказочный ее язык. Бесстрастие его покинуло. Романтическая фантазия играла героем в голове и в сердце. Как плоско, хотя и буднично, завершилось неожиданное приключение. Лишнее разочарование, жалость к слепому мальчику и досада на свою еще не изжитую молодость - вот и весь финал фантастического дня для Печорина.
Все эти жертвы Печорина в его неустанном стремлении любыми способами развеять скуку, по сути дела, пассивны, не оказывают должного сопротивления своему мучителю. Иначе обстоит дело с "водяным обществом": эти дамы и господа умеют плести интриги не хуже Печорина и в состоянии дать достойный отпор зарвавшемуся искателю приключений. Печорин оставляет мир "дикарок" и возвращается в гораздо более привычный и безопасный для него мир "знатных" барышень и барынь. Так совершается переход от "Тамани" к "Княжне Мери".
В июне 1841 года, за несколько месяцев до смерти, 27-летний Лермонтов пишет балладу "Морская царевна".
На первый взгляд, темой стихотворения может быть обозначена тема любви. ...
"Я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?"
Синие очи любовью горят...
Но остальной текст опровергает первоначальное предположение. В словах царевича "Добро же! постой!" звучит скорее угроза, нежели нежность. Рука у царевича названа "боевой", сам он называет вытащенную на берег русалку "добычей". Таким образом перед нами разворачивается тема борьбы, противоборства, поединка, но никак не любви. Присмотримся повнимательнее, как представлены события в стихотворении.
В море царевич купает коня;
Слышит: "Царевич! Взгляни на меня!"
Где царевич купает коня? Очевидно, что на начало стихотворения герой находится на мелководье, где до него и доносится голос из воды. Вторая строфа гласит:
Фыркает конь и ушами прядет,
Брызжет и плещет и дале плывет.
Создается впечатление, что в тексте что-то пропущено. Царевич только что услыхал голос и сразу же бросился в воду, поплыл на звук. Мы знаем, что неподалеку от него, на берегу, находится его свита, товарищи, к которым он обратится, когда вернется с русалкой на берег. Что по идее должен делать царевич в таком случае: попытаться выяснить, определить источник звука, возможно, послать кого-либо из слуг на проверку, а уж потом решать, что делать дальше или же самому сразу бросаться в воду? Скорее первое. Как же можно объяснить его "странное поведение"? Нам представляется верным лишь один ответ на этот вопрос: царевич как будто знал о том, что голос раздастся, он, скорее, явился для него не неожиданностью, требующей выяснения, а известным событием, которое должно совершиться. Голос из воды был неким "сигналом" для него, по которому царевич бросается в воду. Назовем его гипотетически "вызовом на поединок".
Слышит царевич: "Я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?"
Мы понимаем, что перед нами русалка, которая заманивает царевича, чтобы обольстить его, а затем умертвить. Это "приглашение на казнь" облечено в форму любовного зова, который должен обмануть царевича. Но как мы увидим по тексту, герой не поддается подобному обману, он знает, чем грозит ему подобный зов. Обратим внимание на изначально заданное равенство героев: стихотворение называется "Морская царевна", в самом тексте указывается на это: "Я царская дочь!/ Хочешь провесть ты с царевною ночь?", герой тоже обозначен достаточно однозначно: царевич. Персонажи поставлены в равное положение, и "поединок", на который "вызывает" царевича русалка, не предполагает однозначного исхода.
Интересным нам представляется также то, что лишь в третьей строфе царевич осознает, кто был на самом деле источником голоса: морская царевна, русалка. Только в третьей строфе она открывается герою, понимая, что для него это ничего не изменит, ибо он находится в ее стихии, а следовательно, в ее власти. Возникает вопрос: во 2-й строфе царевич прыгал в воду, не зная точно, кто его противник? Как это ни парадоксально звучит, но по тексту стихотворения мы должны ответить "да".
Четвертую, пятую и шестую строфы рассмотрим вместе, ибо они тематически сочленены:
Вот показалась рука из воды,
Ловит за кисти шелковой узды.
Вышла младая потом голова;
В косу вплелася морская трава.
Синие очи любовью горят;
Брызги на шее, как жемчуг, дрожат.
Интересно заметить, что, поняв, что перед ним русалка, грозящая уволочь его на морское дно, царевич тем не менее не поворачивает назад: он продолжает свой путь.
Процитированные три строфы отражают постепенное приближение царевича к источнику доносившегося голоса - сперва показывается рука, потом голова морской царевны, затем уже мы различаем синие очи. Обратим внимание на лексику, сопровождающую описание царевны. Она действительно красива: голова названа "младой", ее венчает коса с вплетенной травой, "синие очи" (архаичное, возвышенное описание) любовью "горят", брызги на шее сравниваются с драгоценным "жемчугом". Русалка находится в своей стихии, оттого она и прекрасна.
Но при этом мы замечаем глагол, которым обозначено действие царевны: "ловит". Он дисгармонирует с величаво-прекрасным обликом царевны, выдает ее настоящее стремление - она хватает поводья коня, чтобы увлечь его с седоком на дно. И царевич это замечает:
Мыслит царевич: "Добро же! постой!"
За косу ловко схватил он рукой.
Знаменательно, что царевич не высказывает свои эмоции вслух, он только "мыслит", дабы не спугнуть будущую добычу. Именно в этом месте тема противоборства окончательно оттесняет предполагавшуюся ранее любовную линию, становится доминирующей. (Интересно, что герой хватает царевну за косу, что несет в себе символический подтекст "полонения" (плененения) девушек, захваченных во времена войн, набегов.) В указанных словах царевича сквозит скрытая угроза, ожидание борьбы, он оказывается подготовлен к поединку, который и разворачивается в следующей строфе:
Держит, рука боевая сильна:
Плачет и молит и бьется она.
Перед нами даже не борьба, а недолговременное покорение морской царевны. Герою надо покорить русалку, сломить ее волю, чтобы в следующей строфе беспрепятственно плыть с ней к берегу.
К берегу витязь отважно плывет;
Выплыл; товарищей громко зовет.
"Отважно" плыть к берегу может только победитель, торжествующий от сознания своей победы. И ему необходимо признание окружающих - именно поэтому он зовет товарищей.
"Эй вы! сходитесь, лихие друзья!
Гляньте, как бьется добыча моя...
Что ж вы стоите смущенной толпой?
Али красы не видали такой?"
Герою важно показать вытащенное на берег "чудо морское", он горд своей победой. Обращают на себя внимание взаимоотношения между царевичем и его товарищами. Они не сводятся в формуле "господин-слуга", скорее, он воспринимает их как равных. И от этого его желание выглядеть первым среди равных становится значительнее, нежели в ситуации красующегося царевича. Легко объяснить смущение друзей - желая разделить радость победы героя, они не понимают причины торжества. Перед ними морское чудовище, которое видит и сам царевич, оборачиваясь:
Вот оглянулся царевич назад:
Ахнул! померк торжествующий взгляд.
Видит: лежит на песке золотом
Чудо морское с зеленым хвостом;
Хвост чушуею змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь дрожит;
Пена струями сбегает с чела.
Очи одела смертельная мгла.
Бледные руки хватают песок;
Шепчут уста непонятный упрек...
Метаморфозу с морской царевной Лермонтов описывает поистине удивительно. Торжество царевича оборачивается ужасом при виде представшей перед ним картины. Его победа оказывается пирровой. Переход от одного состояния к другому происходит через оборот назад: "Вот оглянулся царевич назад". Семантика оборота, взгляда назад, сложившаяся в мировой культуре, обладает ярко выраженной отрицательной коннотацией (ср. миф об Орфее и Эвридике, о жене библейского Лота, о фольклорном оборотничестве и др.). Здесь оборот также не приносит ничего хорошего: царевич видит ужасную картину. Интересно вновь обратить внимание на лексику, описывающую царевну, но теперь в ином качестве. "Чудо морское с зеленым хвостом" невыгодно контрастирует с фоном, на котором оно представлено ("песок золотой") - что еще более подчеркивает его уродство. Само слово "чудо" означает что-то непонятное, неопределенное, незнаемое и, как следствие, чужое, враждебное (ср. "Чудо-юдо, рыба-кит..."). Хвост - непременный атрибут русалки, который, что примечательно, не акцентируется при первом описании, наводит на мысль о принадлежности чуда к нечистой силе. Разворачивающееся описание позволяет наделить "чудо" хтоническими признаками: "змеиная чешуя", хвост "свивается" подобно драконьему.