Адамович отмечает и следующую особенность прозы Газданова, которая ввела в заблуждение ни одного критика и читателя: « С самого начала, с самых первых страниц «Вечер у Клэр» представляется произведением более заурядным, более банальным,чем оно есть на самом деле». Поверхностное впечатление, производимое книгами Газданова, может быть очень обманчивым. Его гладко текущее повествование, его талант рассказчика, его способность передавать самые сложные психологические ситуации с помощью нескольких тщательно отобранных деталей, его умение обозначить глубокие философские проблемы посредством непритязательных диалогов, легкость касания, которая придает его произведениям особенную утонченность и деликатность, все это вместе предопределяет общее впечатление того, что за непринужденным течением умело отобранных слов и эпизодов нет ничего существенного и глубокого. Но, даже утверждая, что Газданову «нечего сказать», Адамович с хвалой отзывается о свойственных его видению уме, точности и иронии.
А. Савельев был автором рецензии на роман «Вечер у Клэр», вышедшей в берлинской газете «Руль». Он считает книгу настолько зрелой, что даже ее изъяны представляются ему приличествующими старшему и опытному писателю. Он ясно видит, что благодаря свойственной роману особой лирической точки зрения, акцент делается не на сами эпизоды и более крупные отрывки, а на то, как они воздействуют на рассказчика, и как рассказчик реагирует на них. Савельев завершает свою рецензию предсказанием большого успеха романа.
Но, бесспорно, лучшее, наиболее глубокое эссе, посвященное «Вечер у Клэр», было написано Марком Слонимом, который, выгодно используя личную дружбу, мог анализировать роман в гораздо большем соответствии с собственными намерениями и мыслями Газданова, чем те, кому пришлось полагаться на свои впечатления и размышления. Замечания Слонима проникают в самое сердце искусства Газданова. Для него фундаментальными являются высокая степень эмоционального напряжения, полу-лирический, полу-ироничный тон повествования, постоянное страдание и тревога, пронизывающие жизнь рассказчика, двойственность бытия – и эти черты никогда не исчезнут, ни даже не умалятся в своей значимости в произведениях Газданова.
Возвращаясь к вопросам стиля и языка, следует назвать Слонима, первым обратившим внимание на легкость прикосновения, на ту элегантность и изысканность Газданова, которые вполне могли быть результатом общего влияния французской культуры, но которые также угрожали «иностранной», «эсперантизмом» и нарочитой экзотикой в контексте русской литературы.
Роман имел действительно огромный успех не только у «официальных» критиков. Товарищи по перу, среди которых такой суровый к другим критик, как Бунин, восприняли его также благосклонно.
Нарушая сложившиеся в эмигрантской среде правило Г. Газданов послал свою книгу А. М. Горькому. В феврале 1930 года А. М. Горький писал: «Большое спасибо за подарок, книгу, которую Вы мне прислали. Я прочел ее с большим удовольствием, даже с энтузиазмом. А это случается крайне редко, хотя я читаю немало.
Вы, конечно, сами чувствуете, что наделены большим талантом. Я добавлю к этому, что Вы талантливы очень своеобразно. Я имею право говорить это не только на основании «Вечер у Клэр», но также и Ваших рассказов «Гавайские гитары» и др. Но позвольте мне, старому человеку сказать, что было бы большим несчастьем для искусства, а также и для Вас самого, если бы осознание исключительной одаренности удовлетворило и отравило Вас. Вы еще не стали вполне самим собой; мне кажется, что чуждые для Вас влияния все еще ощущаются в Ваших рассказах. По-видимому, виртуозность французской литературы смущает Вас и «наивный конец в «Гавайских гитарах», например, представляется плодом «ума». Логика удивительно полезная вещь в науке и технике, но Лев Толстой и многие другие были разрезаны ею, как пилой. Вы мне представляетесь гармоничным художником; когда Вы говорите от себя, разум не вторгается в область инстинктов и интуиций. Также обращает на себя внимание то, что Вы ведете свое повествование в одном определенном направлении: к женщине. Естественно, что в этом сказывается Ваш возраст. Но великий художник всегда обращается в «общем» направлении, к личности, которая воспринимается им как его мудрый и близкий друг.
Простите меня за эти замечания, возможно ненужные, возможно, уже высказанные Вам. Но каждый раз, когда в этот мир приходит талант, начинаешь переживать за него и хочется сказать ему что-нибудь от чистого сердца.
Будьте здоровы и берегите себя.
Жму Вашу руку.
А. Пешков.
P.S. Вчера я отправил экземпляр «Вечера», который у меня был, в Москву, в издательство «Федерация». Вы не будете против? Я бы очень хотел увидеть Вашу книгу напечатанной в Советском Союзе».
3 марта 1930 года Газданов отправил следующий ответ на письмо Горького: «Глубокоуважаемый Алексей Максимович, не знаю, как выразить Вам свою благодарность за Ваше письмо; признаться, я не думал, что Вы столько читаете и помните, что можете упоминать даже «Гавайские гитары». И когда мне говорил М. Слоним: «О, вы не знаете, Горький все читает», - я думал, что «все» - это значительные новости литературы, но не мелкие рассказы молодых и неизвестных авторов, особенно печатающихся в нераспространенном журнале.
Я особенно благодарен Вам за сердечность Вашего ответа, за то, что Вы так внимательно прочли мою книгу и за Ваши замечания, которые я всегда буду помнить.
Очень благодарен Вам за предложение послать книгу в Россию. Я был бы счастлив, если бы она могла выйти там, потому что здесь у нас нет читателей и вообще нет ничего. С другой стороны, как Вы, может быть, увидели это из книги, я не принадлежу к «эмигрантским авторам», я плохо и мало знаю Россию, т.к. уехал оттуда, когда мне было 16 лет, немного больше; но Россия моя Родина, и ни на каком другом языке, кроме русского, я не могу и не буду писать.
Вы советуете мне, дорогой Алексей Максимович, не быть увлеченным своей собственной книгой и тем, что я ее написал. Эта опасность для не существует. Я вовсе не уверен, что буду вообще писать еще, так как у меня, к сожалению, нет способности литературного изложения: я думаю, что если бы мне удалось передать мысли и чувства в книге, это, может быть, могло бы иметь какой-нибудь интерес, но я начинаю писать и убеждаюсь, что не могу сказать десятой части того, что хочу. Я писал до сих пор просто потому, что очень люблю это, - настолько, что могу работать по 10 часов подряд. Теперь же вообще нет просто материальной возможности заниматься литературой, я не располагаю своим временем и не могу ни читать, ни писать, т.к. работаю целый день и потому уж совершенно тупею. Раньше, когда я имел возможность учиться – что я делал до сих пор – я мог уделять целые долгие часы литературе, теперь – это невозможно – да к тому же я вовсе не уверен в том, что мое «литераторство» может иметь смысл.
Я бесконечно благодарен Вам за Ваше письмо. Желаю Вам – Вы достигли всего, о чем может мечтать самый знаменитый писатель, Вас знают во всем мире – желаю Вам только счастья и еще долгой жизни; и я никогда не забуду Вашего необычайно ценного ко мне внимания и Вашего письма.
Гайто Газданов».
Другое письмо Газданова сохранившееся в Горьковском архиве в Москве и датированное 20 июля 1935 года, содержит просьбу Газданова к Горькому о помощи в переезде на родину. Это период, упоминаемый в его биографии, когда он узнает о болезни матери и обращается в советское посольство за визой, в которой ему отказывают.
Глубокоуважаемый Алексей Максимович, я пишу это письмо с просьбой о содействии. Я хочу вернуться в СССР и, если бы Вы нашли возможным оказать мне в этом Вашу поддержку, я был бы Вам глубоко признателен.
В том случае, если бы Ваш ответ – если у Вас будет время и возможность ответить – оказался положительным, я бы тотчас обратился бы в консульство и впервые за 15 лет почувствовал, что есть смысл и существования и литературной работы, которые здесь, в Европе, ненужные и бесполезны.
Прошу Вас, дорогой Алексей Максимович, принять уверения моего искреннего и глубокого уважения.
Г. Газданов.
В московском архиве сохранился также и черновик ответа Горького: Желанию Вашему возвратиться на Родину сочувствую и готов помочь Вам, чем могу. Человек Вы даровитый и здесь найдете работу по душе, а в этом и скрыта радость жизни. Привет.
М. Горький.[28]
Вскоре «Вечер у Клэр» стал популярен также и у широкой читательской публики. Книгу хорошо раскупали, она была самым спрашиваемым романом в парижской Тургеневской библиотеке.
А теперь я хочу перейти непосредственно к анализу образа эмигранта.
Роман «Вечер у Клэр» - это ностальгия, тоска по Родине главного героя русского эмигранта Николая Соседова. В шестнадцать лет он покидает Россию солдатом-добровольцем, за плечами которого год службы в белой армии, сокрушительные поражения. Роман основывается на воспоминаниях Николая. В детстве, по его мнению, произошли три потрясения. Первое, - когда он чуть не вывалился из окна во двор, наблюдая за пилильщиками, его спасла мать. Второе, - когда он прочитал в детской хрестоматии рассказ о сироте, которого из жалости взяла учительница в школу, но случился пожар, школа сгорела, и мальчик остался зимой на улице. Для Николая это было сильнейшее потрясение, он почти не ел и не спал двое суток. И третье событие – это смерть отца. Николаю было восемь лет, когда умер его отец, но вспоминает об этом он до мельчайших подробностей, от звона колоколов до глубокой печали в глазах матери. Умирают обе сестры Николая, и она остаются вдвоем с матерью.
В первый раз они расстаются, когда Николай уезжает учиться в Полтавский кадетский корпус. Позже он вспоминал это время, как тяжелый, каменный сон. Потом учеба в гимназии, и эта жизнь ему также казалась тяжелой и бесплодной, и память о годах учебы была неприятна.