Смотрела сотней черных глаз. Смотрела сотней черных глаз.
Исполнен сладостной печали, Луна сквозь дымку, с гребня тучи,
Светился в тучах лик луны, Смотрела грустно в вышине,
Крылами ветры помавали, Крылатых ветров рой летучий
Зловещих шорохов полны. Свистел свирепо в уши мне.
Толпою чудищ ночь глядела, Ночные страхи мчались с нами,
Но сердце пело, несся конь, Но был я весел, бодр мой конь.
Какая жизнь во мне кипела, В моей душе какое пламя!
Какой во мне пылал огонь! В моей крови какой огонь!
В моих мечтах лишь ты носилась, Мы вместе. Счастья неземного
Твой взор так сладостно горел, Исполнен взор желанный твой.
Что вся душа к тебе стремилась Я был с тобой всем сердцем снова,
И каждый вздох к тебе летел. Мой каждый вздох – тебе одной.
И вот конец моей дороги, Твой милый облик детски-сторогий
И ты, овеяна весной, Весны румянец озарил,
Опять со мной! Со мной! О боги! И этой нежности, о боги,
Чем заслужил я рай земной? Я жаждал но не заслужил.
Но - ах! – лишь утро засияло, Но – ах! – уже зари сиянье,
Угасли милые черты. И сердце сжал разлуки страх.
О, как меня ты целовала, Какой восторг в твоем лобзаньи!
С какой тоской смотрела ты! Какая боль в твоих очах!
Я встал, душа рвалась на части, Я уходил. Слезы участья
И ты одна осталась вновь… Ты не могла во взоре скрыть.
И все ж любить- какое счастье! Но всеж любить какое счастье,
Какой восторг- твоя любовь! И счастье все ж любимым быть!
Первые две строфы как у Н. Заболоцкого так и у Б. Морица переведены по смыслу, как воспринял для себя каждый из переводчиков, оба не совсем соответствуют оригиналу. Строки «Der Abend wiegte schon die Erde,/ Und an den Bergen hing die Nacht», - являются у обоих переводчиков примером удачного перевода. Одушевлённый образ дуба – «громоздкого исполина, окутанного туманом» - представляется авторам перевода то просто «огромным дубом, одетым мраком», то даже «дубом – гигантом», но почему-то одетым не в одежды из тумана, а «в латах». Мы полагаем, что оба переводчика иначе восприняли этого гётевского «героя». Н. Заболоцкий просто недооценил этот образ, тем более нам кажется непонятным здесь выражение «встречая нас» - кого же нас, ведь герой один в пути, возможно Н. Заболоцкий взял во внимание и лошадь?! Б. Мориц был более близок к образу, но внес свои существенные коррективы. Хотелось бы отметить изобретательность Н. Заболоцкого в переводе следующей строки, чувство страха ему вполне удалось внушить: «И тьма, гнездясь по буеракам,/ смотрела сотней чёрных глаз». Но и у Б. Морица получилась не менее устрашающая картина: «Где тьма , таясь в кустах косматых, смотрела сотней черных глаз», правда сложно представить «косматые кусты», то ли медведя или даже пса, но всё же…
Следующее восьмистишие в целом близко к оригиналу у обоих авторов переводов. Строки из И.В. Гёте «Ein rosenfarbnes Frühlingswetter/ Umgab das liebliche Gesicht» - кажется, оказались наиболее трудными для переводчиков: Н. Заболоцкий пошёл лёгким путём - «И ты, овеяна весной», а вот Б. Мориц качественно подошёл к данному вопросу и даже представил возлюбленную героя с детски-строгим обликом, в целом перевод его очень близок к оригиналу: «Твой милый облик детски-строгий/ Весны румянец озарил». Это восьмистишие вообще хорошо удалось у Б. Морица, красиво и близко к оригиналу, а вот Н. Заболоцкому, кажется, пришлось в большей степени применить свой поэтический талант, и в меньшей – переводческий. Н. Заболоцкий воспользовался одним из видов переводческой трансформации – компенсацией смысловых потерь и, чтобы следовать рифме немного поменял порядок строк, вторую строку «Verengt der Abschied mir das Herz» - в переводе он заменил на «Угасли милые черты» - а затем всё же вставил потерянную строку: «Я встал, душа рвалась на части».
В общем у Н. Заболоцкого снова прослеживаются разногласия с подлинником: нет и «сердца», которое «сжал разлуки страх», нет и ушедшего, а не «вставшего» героя, девушка которого, провожая его, не может «скрыть слёзы участья во взоре» - зато всё это есть в переведённых строках Б.Морица, которые столь близки оригиналу и вызывают только уважение к переводчику. При этом нельзя сказать, что, пытаясь как можно точнее следовать оригиналу, Б. Мориц потерял красоту стиха, стараясь быть ближе к таланту И.В. Гёте, он перенёс большую часть этого дара косноязычья на перевод.
Следующее стихотворение отражает личные переживания поэта в любви к Анне Элизабет Шёнеман, воспетой им под именем Лили и Белинды. Если стихотворения, посвящённые Ф. Брион, проникнуты бурной восторженностью, то чувства, вызванные Лили, сложны и противоречивы. Страсть лирического героя сильна, но есть в его любви нечто тягостное. Любовь к Лили вызывает у поэта элегические ноты. Одно из стихотворений этого цикла написано в 1775 году, оно называется «Neue Liebe, neues Leben»:
Herz, mein Herz, was soll das geben?
Was bedränget dich so sehr?
Welch ein fremdes, neues Leben!
Ich erkenne dich nicht mehr.
Weg ist alles, was du liebtest,
Weg dein Fleiß und deine Ruh –
Ach, wie kamst du nur dazu!
Fesselt dich die Jugendblüte,
Diese liebliche Gestalt,
Dieser Blick voll Treu und Güte
Mit unendlicher Gewalt?
Will ich rasch mich ihr entziehen,
Mich ermannen, ihr entfliehen,
Führet mich im Augenblick,
Ach, mein Weg zu ihr zurück.
Und an diesem Zauberfädchen,
Das sich nicht zerreißen läßt,
Hält das liebe, lose Mädchen
Mich so wider Willen fest;
Muß in ihrem Zauberkreise
Leben nun auf ihre Weise.
Die Verändrung, ach, wie groß!
Liebe! Liebe! las mich los!
И.В. Гёте в названии употребил стилистическую фигуру анафору, что не заставило себя ждать и при переводе: на русском название этого стихотворения звучит так: «Новая любовь – новая жизнь». И снова мы в пример берём переводы профессионального переводчика В. Левика (слева) и перевод поэта и писателя А. Фета (справа):
Сердце, сердце, что случилось, Сердце, сердце, что такое?
Что смутило жизнь твою? Что смутило жизнь твою?
Жизнью новой ты забилось, Что-то странное, чужое;
Я тебя не узнаю. Я тебя не узнаю!
Все прошло, чем ты пылало, Все прошло, что ты любило,
Что любило и желало, Все, о чем ты так грустило,
Весь покой, любовь к труду,- Труд и отдых- все прошло,-
Как попало ты в беду? До чего уже дошло!
Беспредельной, мощной силой Иль тебя цветком росистым
Этой юной красоты, Эта девственность чела,
Этой женственностью милой Взором кротким, нежно-чистым
Пленено до гроба ты. Своевольно увлекла?
И возможна ли измена? Вдруг хочу от ней укрыться,
Как бежать, уйти из плена, Встрепенуться, удалиться,
Волю, крылья обрести? Но мой путь еще скорей
К ней приводят все пути. Вновь, увы, приводит к ней!
Ах, смотрите, ах спасите,- И меня на нити тонкой,
Вкруг плутовки, сам не свой, Безнаказанно шутя,
На чудесной, тонкой нити Своенравною ручонкой
Я пляшу, едва живой. Держит девочка-дитя;
Жить в плену, в волшебной клетке, Красоты волшебной сила
Быть под башмачком кокетки,- Круг заветный очертила.
Как такой позор снести? Что за странность – как во сне!
Ах, пусти, любовь, пусти! О любовь, дай волю мне!
Первые две строфы данных переводов почти не различаются, хотя гётевское «bedrängen» - следовало бы перевести «стеснять», но оба переводчика решили употребить глагол «смутить», полагаю, руководствуясь стилистическим трюком олицетворения и как к одушевлённому предмету, обращаясь к сердцу с риторическим вопросом. Следующая строка, как у А. Фета, так и у В. Левика, переведена, в целом, верно, но немного отличается смысловая окраска: у И.В. Гёте это скорее что-то среднее между испугом «welch ein fremdes» - и радостью – «neues Leben», а переводчики же не нашли золотой середины: у А. Фета – это скорее полноценный испуг «что-то странное, чужое;», а у В. Левика больше восторженное «Жизнью новой ты забилось».
Строки И.В. Гёте: «Weg ist alles, was du liebtest,/ Weg, warum du dich betrübtest,/ Weg dein Fleiß und deine Ruh - /Ach, wie kamst du nur dazu!» В. Левик в своём переводе опустил глагол «betrüben», вместо него возникли глаголы, способствующие одному из средств усиления образно-выразительной функции речи – градации: «пылало, любило, желало». Эти же глаголы являются составной частью аллитерации: «прош-ло, пыла-ло, люби-ло, жела-ло, попа-ло». В оригинале же в этом четверостишье, в первых трёх строках мы наблюдаем анафору, или единоначатие – повторение отдельных слов или оборотов в начале отрывков, из которых состоит высказывание, а именно лексическая анафора с употреблением слова «Weg…». Перевод этого четверостишья А. Фета на наш взгляд более адекватен, а вот насколько он поэтичен – решать вам… Странным представляется нам перевод следующих четырёх строк; похоже, оба переводчика воспользовались вольным переводом, руководствуясь своим пониманием И.В. Гёте. Следующее четверостишье удалось А. Фету, оно очень близко к оригиналу и в то же время красиво и поэтично. Не следуя по стопам И.В. Гете, шаг за шагом, он нашёл свой путь перевода, используя семантическое значение источника. Далее у В. Левика появляется строка, совершенно отсутствующая в подлиннике «Ах, смотрите, ах, спасите», - это оригинальный выход. В. Левик, не найдя подходящего эквивалента, применил структуру, довольно часто встречающуюся у И.В. Гёте, но не употреблённую в данном стихотворении. Но, в целом мы склоняемся к тому, что, не смотря на изобретательность В. Левика, его работа как профессионального переводчика по качеству и по поэтической красоте уступает стихотворному переводу А. Фета.
Следующий анализ интересен тем, что сравнивать нам предстоит переводы двух талантливейших поэтов, которые в равной степени считали И. В. Гёте своим учителем и наставником – В. Жуковского и А. Фета. Оба они переводили гётевскую балладу «Рыбак», написанную в 1778 году. Цикл баллад создавался И.В. Гете в пору творческой дружбы с Ф. Шиллером. Сочетание лирического, эпического и драматического начал делает такую балладу очень ёмким жанром поэзии « Der Fischer»:
Das Wasser rauscht', das Wasser schwoll,
Ein Fischer saß daran,
Sah nach dem Angel ruhevoll,
Kühl bis ans Herz hinan.
Und wie er sitzt und wie er lauscht,
Teilt sich die Flut empor;
Aus dem bewegten Wasser rauscht
Ein feuchtes Weib herfor.
Sie sang zu ihm, sie sprach zu ihm:
Was lockst du meine Brut
Mit Menschenwitz und Menschenlist