Тывинский государственный университет
Филологический факультет
Кафедра русского языка
РЕФЕРАТ
НА ТЕМУ: Первые шаги в упорядочении русского литературного языка на новой основе (А.Д. Кантемир, В.К. Тредиаковский)
Выполнила студентка 5 курса 4 группы Чаштыг О.Х.
Проверила: Суздальцева Л.Т.
Кызыл - 2009
Формирование национального русского литературного языка заключалось в сложных преобразованиях структуры литературных текстов и в перестройке литературного языка как системы подсистем, в разрушении старого противопоставления двух типов литературного языка и в становлении системы его функциональных разновидноcтей. Завершение этого процесса связано с деятельностью Пушкина, с развитием реализма в литературе, но непосредственные его истоки относятся к концу петровского времени и началу следующего этапа в истории русской литературы и русского литературного языка — к периоду классицизма, который с полным основанием можно назвать также ломоносовским периодом. Первые практические шаги в упорядочении русского литературного языка на основе теоретических установок классицизма, предусматривающих соответствие жанра и стиля литературного произведения, сделал А. Д. Кантемир в своих стихотворных сатирах.
Кантемир рассматривал сатиру как жанр, требующий «низкого» стиля. О языке своих сочинений он отзывался так: «Обыкши я подло и низким штилем писать, не умею составлять панегирики, где высокий штиль употреблять надобно». В соответствии с этой установкой Кантемир довольно смело вводит в текст своих сатир просторечие, иногда и грубое. Так, в сатире II «Филарет и Евгений» читаем:
..Грозно соплешь, пока дня пробегут две доли, Зевнул, растворил глаза, выспался до воли, Тянешься уж час-другой, нежишься, ожидая Пойло, что шлет Индия иль везут с Китая, Из постели к зеркалу одним прыгнешь скоком...
Здесь же находим такие слова и выражения, как докука, заторопев, похлебство, пожитки, гнусна бабья рожа, плюет на то, потрись на оселку, в рот куски управляет, как свинье узда и другие.
Однако Кантемир соблюдает меру в употреблении просторечия. Средства разговорного языка подвергаются в сатирах Кантемира определенному отбору и упорядочению. Столь же осторожен он и в употреблении церковнославянизмов, которых в его сатирах весьма немного. Особенно показательно то обстоятельство, что Кантемир избегает столкновения в одном контексте церковнославянизмов и просторечия, столкновения, столь характерного для языка многих литературных произведений петровского времени. В результате создается язык довольно ровный, свободный как от высокопарной «славянщизны», так и от нарочитой просторечной грубости. Приведем типичный отрывок из той же сатиры «Филарет и Евгений»:
Как тебе вверить корабль? ты лодкой не правил, И хотя в пруду твоем, лишь берег оставил, Тотчас к берегу спешишь гладких испугался Ты вод. Кто пространному морю первый вдался, Медное сердце имел: смерть там обступает С низу, с верху и с боков, одна отделяет От нее доска, толста пальца лишь в четыре: Твоя душа требует грань с нею пошире; И писана смерть тебя дрожать заставляет; Один холоп лишь твою храбрость искушает, Что один он отвечать тебе не посмеет.
Кантемира нередко оценивают как писателя, который завершает древнюю и начинает новую русскую литературу. Эта имеющая серьезные основания оценка справедлива и по отношению к языку его произведений. Несмотря на огромную силу объективно протекавшего процесса демократизации литературного языка, большинство писателей вплоть до петровского времени все же считало литературным языком язык книжно-славянского типа. Поэтому, даже не владея этим типом языка как целостной подсистемой, они стремились иногда кстати, а чаще некстати употреблять книжно-славянские грамматические формы, слова и обороты. Кантемир был первым крупным русским писателем, который сознательно отказался от книжно-славянского типа языка и обратился к разговорному языку как основному источнику языка своих произведений.
В рамках поэтики классицизма сатира как литературный жанр открывала возможности свободного обращения к повседневному живому употреблению для построения языка литературного произведения. Однако было бы в корне неверно отождествлять язык «низких» жанров классицизма с бытовым просторечием. Кантемир квалифицирует стиль своих сатир как «низкий» лишь в противоположность «высокому», книжно-славянскому стилю панегирической поэзии. «Низкий» стиль не означал сниженного, вульгарного, грубого стиля; «низким» он был лишь в противоположность «высокому». Почерпнутый из античных и средневековых риторик термин «низкий стиль» вообще не был удачен для русского языка в силу дополнительных смысловых ассоциаций, которые он вызывал, поэтому наряду с этим термином употреблялся и другой, более соответствующий сущности обозначаемого явления — «простой стиль».
Заметная веха в теоретическом осмыслении процессов развития русского литературного языка — труды В. К. Тедикаовского. В 1730 г. Тредиаковский опубликовал перевод романа французского писателя Поля Тальмана «Езда в остров любви». В обращении «К читателю» переводчик писал:
На меня, прошу вас покорно, не извольте прогневаться (буде вы еще глубокословныя держитесь славенщизны), что я оную не славенским языком перевел, но почти самым простым русским словом, то есть каковым мы меж собой говорим. Сие я учинил следующих ради причин. Первая: язык словенской у нас есть язык церковной, а сия книга мирская. Другая: язык словенской в нынешнем веке у нас очюнъ темен, и многие его наши читая не разумеют, а сия книга есть сладкия любви, того ради всем должна быть вразумительна. Третия: которая вам покажется может быть самая легкая, но которая у меня идет за самую важную, то есть, что язык славенской ныне жесток моим ушам слышится, хотя прежде сего не толко я им писывал, но и разговаривал со всеми: но за то у всех я прошу прощения, при которых я с глупосдо-вием моим славенским особым речеточцем хотел себя показывать.
В этом высказывании выдвигаются два важнейших теоретических положения: 1) отказ от «славенского» языка как языка литературы и признание за ним роли только языка церкви, 2) ориентация на разговорный язык как основу литературного языка. Существенны и указания на то, что в первой половине XVIII в. «язык славенской» был уже для большинства читателей «очень темен», малопонятен, а для некоторых был и эстетически неприемлем («язык славенской ныне жесток моим ушам слышится»).
Здесь необходимо вернуться к уже затрагивавшемуся вопросу о сущности явления, называемого сближением литературного языка с разговорным, а также коротко рассмотреть вопрос о том, что подразумевали писатели и филологи XVIII в. под «славенским языком».
Литературный язык формируется на основе преобразования разговорного диалога в литературный монолог. Конечно, при этом происходит определенный отбор языковых единиц, но различия между литературным и разговорным языком обнаруживаются не столько в составе, сколько в способах организации языковых единиц. Однако отношения между литературным и разговорным языком в процессе исторического развития не остаются неизменными. Литературный язык отличается тенденцией к устойчивости, стабильности. Разговорный язык более подвижен, динамичен в своем развитии. Фонетические, грамматические и лексические изменения происходят в нем гораздо быстрее, чем в языке литературном. Поэтому разговорное употребление и называют часто живым употреблением (а разговорный язык соответственно живым языком). Такое наименование неудачно в том отношении, что предполагает, будто литературный язык — мертвый, а он на самом деле тоже живет, развивается. Но трактовка разговорного употребления как живого правильна в том смысле, что под живым употреблением подразумевается обычно разговорная практика именно того времени, о котором идет речь (в данном случае — середины XVIII в.), тогда как литературный язык отражает, как правило, литературное употребление не только данного времени, но и прошлых времен. В результате того, что разговорный язык подвижнее литературного, между ними в течение веков накапливаются различия на уровне языковых единиц. Кроме того, существует связь между разговорным диалогическим и литературным монологическим употреблением (вопрос этот, правда, не изучен, но существование его несомненно), и диалогическое употребление изменяется быстрее монологического. Следовательно, постепенно увеличиваются расхождения между разговорным языком и литературным не только в составе, но и в организации языковых единиц. Потенциально эти расхождения могут достичь такой степени, когда понимать литературный язык без специальной подготовки будет трудно.
В период формирования нации, для которого характерно «единство языка и беспрепятственное развитие», преодолевается тенденция к расхождению между литературным и разговорным языком, главенствующей становится тенденция к сближению литературного языка с разговорным. Это сближение состоит в устранении из литературного языка архаически-книжных языковых единиц и замене их единицами разговорного употребления, а также в устранении приемов организации языковых единиц в литературном тексте, с наибольшей очевидностью вступающих в противоречие с общепринятой организацией языковых единиц в разговорной практике.
Для писателей и филологов XVIII в. была, разумеется, очевидна существенная разница между тогдашним разговорным «живым употреблением» и старинным литературным языком, за которым закрепилось наименование «славенского». И если в современной науке вопрос о литературном языке Древней Руси. В его разновидностях не окончательно прояснен, то в XVIII в. он тем более вырисовывался весьма смутно. «Славенским языком» обобщенно называли язык старинных книг, преимущественно религиозных («язык славенской у нас есть язык церковной»), не выявляя и не подчеркивая различий ни между церковнославянским и древнерусским литературным языком, ни между типами древнерусского литературного языка. «Славенский язык» соотносился с русским языком как язык прошлого («язык славенской в нынешнем веке у нас очень темен») с языком современным. В. В. Колесов пишет: «В отличие от предыдущей эпохи, в XVIII в. актуальным было не противопоставление церковнославянское — русское, а противопоставление живое русское (общерусское) — архаическое (в том числе славянизмы разного рода». Это высказывание правильно отражает представления литераторов того времени. В 1769 г. Д. И. Фонвизин писал: «Все наши книги писаны или славенским, или нынешним языком». Хронологическая, а не генетическая противопоставленность «славенского» и «нынешнего» языка сформулирована здесь совершенно четко.