Это кажется немыслимым, непостижимым, не укладывается в голове, но именно в эти годы именно в этих нечеловеческих условиях мужает и крепнет талант поэта, потрясающей мощью наполняется его Слово, происходит окончательное становление большого самобытного мастера, способного творить не только разумом и сердцем, но еще и нервами, и кровью.
Период 71-73 годов можно, пожалуй, считать пиком творчества Аркадия Кутилова. И не только потому, что за этот сравнительно небольшой отрезок времени им было создано невероятно много. В эти годы его творчество становится многоплановым, всеохватным, отражает в себе, казалось бы, все проблемы, какие только могут взволновать сердце истинного поэта. Нравственность и духовность, экология и пацифизм, философия и история, война и политика, наука и искусство - все эти темы поэт пропускает через свою мятущуюся, ранимую душу, заметно меняются его стиль и лексика, но везде слышен узнаваемый, неповторимый голос, никогда не теряющий своего главного, особого свойства - удивлять. В этот поистине золотой период создаются поэмы "Вечная тема", "Встречный", большой поэтический цикл миниатюр "Ромашка", рождаются такие стихотворения, как "Сто шагов", "Я вижу звук и тишину... ", "Пластмассовая сказка", "Садовник в пехотной шинели", "Россия, год 37", "Бадар", - "Пацифистское", "Соловей", "Монолог счетовода"...
Начиная с середины семидесятых годов и до последних дней жизни Кутилов писал без какой-либо надежды увидеть свои творения напечатанными: власти наложили окончательный и категоричный запрет на само его имя. И не за одни лишь крамольные стихи... Были шумные литературные и политические скандалы... Были эпатажные "выставки" картин и рисунков, прямо на тротуарах, в центре Омска...
Некоторые, вспоминая эти "выходки", и по сей день считают его ненормальным, но обладал он исключительно редкостной психической уравновешенностью. Он всегда был спокоен и убийственно ироничен. Он не способен был поднять руку на человека даже в целях самозащиты. Правда, требовалось это не так уж и часто: его острого языка побаивались очень многие - и власти, и журналисты, и собратья по перу.
Это был человек буквально "напичканный" талантами... Яркий искрометный журналист. Остроумный собеседник. Интересный рассказчик, которого можно было слушать часами. Талантливый художник. Оригинальный прозаик. А за несколько месяцев до смерти поэта облеченные властью держиморды стали уже более чем откровенны с ним: "Не угомонишься - пришьем тебя где-нибудь потихонечку, и никто не узнает, где могилка твоя". Аркадий рассказывал об этих угрозах без особой тревоги, как о неизбежности естественной, само собой разумеющейся кончины: "А что - могут! Бичи для них - вне закона".
В одном из последних стихотворений Кутилов, возможно, описал и саму свою смерть, и то, что произошло после нее, описал "грубо и зримо", так, как это умел делать только он:
Меня убили. Мозг втоптали в грязь.
И вот я стал обыкновенный "жмурик"
Моя душа, паскудно матерясь,
сидит на мне. Сидит и, падла, курит!. .
После выхода "Провинциальной пристани" появилась уверенность, что день Кутилова - его "триумфальный день" наконец настал. Однако уже очень скоро стало понятно, что пришло совсем другое время - время безголосых певцов, которые рвались к своей ничтожной цели, никому не "уступая лыжню". У них были отмороженные глаза и острые локти.
... Еще в начале семидесятых годов, получив восторженный ответ из одного солидного столичного журнала и уже ожидая публикации, Аркадий Кутилов писал: "Это и будет Слава! Вот, паскуда, в какое неподходящее время - когда умерла мать, умер брат, умерла надежда и даже Муза Дальних Странствий отбросила хвост! "
Но Слава тогда так и не пришла. Она и по сей день не очень-то спешит к одному из лучших современных поэтов России.
На данный момент у Кутилова вышло четыре книги, подготовлены они его самым близким и, пожалуй, единственным другом Г. Великосельским. Первый его печатный сборник "Провинциальная пристань" вышел в свет лишь в 1990 г., спустя пять лет после смерти поэта, в издательстве Омска и местной критикой был практически проигнорирован, зато обычными ценителями искусства зачитывался до дыр, увозился в другие города и даже нередко переписывался в ручную. Второй - "Скелет звезды", с прозой и заметками из записной книжки вышел в том же издательстве только в 1998 г. Третья книжка вышла в Красноярске в серии "Поэты свинцового века". Последний же сборник его стихов вышел в начале этого года в Колосовском районе Омской области, где прошли школьные годы Аркадия и где по инициативе жителей и администрации создан даже музей поэта. (4)
Ведя разговор о творчестве Кутилова, следует учитывать, что перед нами не только поэт, ни и оригинальный художник. Поэзия и живопись дополняют и объясняют друг друга, наверное, в этом кроется осязаемость и "плотность" кутиловских стихов.
Излюбленным местом действия в ранних стихах Кутилова является лес. Его поэт называет своей избушкой, из окон которой он наблюдает за миром. Кутилов одушевляет лес, подобно древнему человеку. В славянской мифологии лес живой, человек относится к нему бережно и с почтением. Так и поэт подчеркивает уязвимость леса.
Он начинал с удивительно лирических стихов о природе. Это были стихи необыкновенной чистоты и поэтичности, покоряющие сразу и навсегда, даже отдаленно не напоминающие ничьи другие, стихи, которым сам поэт дал прекрасное и точное определение - "таежная лирика":
Заря, заря, вершина декабря...
В лесах забыт, один у стога стыну.
Встает в тиши холодная заря,
мороз, как бык, вылизывает спину.
Качнулась чутко веточка-стрела,
и на поляну вымахнул сохатый...
И, падая на землю из ствола,
запела гильза маленьким набатом...
Заря не зря, и я не зря, и зверь!. .
Не зря стволы пустеют в два оконца...
И, как прозренье в маленькую дверь,
через глаза в меня входило солнце!
Возможно, что именно в этих ранних стихах Кутилова и берет начало та бесконечная доброта и любовь ко всему живущему на земле, которыми будет проникнута вся его последующая поэзия, будь то стихи о природе, деревне или Женщине, философская тема, социальная или пацифистская.
Да, на плечах у лирического героя его первых стихов - охотничья двустволка ("Та, что смотрит глазами пустыми... "), да, налицо - захватывающая романтика охоты ("Два ствола, как крылья за спиной... "), но есть ли еще в русской поэзии охотничья тема (отнюдь не антиохотничья!), главным мотивом которой было бы - "не убий"?. (1)
Именно этими, “природными” стихами начинается книга “Скелет звезды” - подлинная Библия великого омского поэта. “Евангелист” (если уж продолжать библейские сравнения) Геннадий Великосельский, отобрав в этот книжный кутиловский канон четыреста стихов из тысячи архивных (при шести примерно тысячах написанных), разделил их на четыре “евангелия”-откровения, то есть раздела книги, ориентируясь на преобладающую тему. Первое, названное “Первоцвет”, - деревенское, лесное, натурфилософское; второе, “Провинциальная пристань” - городское, антиобывательское, псевдобудничное; третье, “Снег на ладони” - всеобщее, свободомыслящее, еретическое; четвертое, “Тема для песни” - литературное, эпическое, басенно-любомудрое. Так и тянет переназвать это “четвероевангелие” биографией души поэта четырех возрастов: простодушная юность, жизнерадостная молодость, познающая зрелость, все познавшая предстарость. (3)
Но вернемся к теме природы. Справедливости ради следует сказать, что эта довольно обширная в его творчестве тема почти целиком рождена богатым воображением автора, наблюдательностью да рассказами односельчан - сам Кутилов охотником не был, Его старший брат Юрий вспоминал, что единственный охотничий опыт произошел где-то между детством и юностью Аркадия. Очевидно, понятия "романтика" и "смерть" плохо сочетались в сердце поэта, одушевлявшего даже молнии - и реки, трактора - и избушки, травы - и деревья:
Одушевленное и неодушевленное причудливо и гармонично переплетается и в удивительно зрелом стихотворении молодого Кутилова, которое, пожалуй, можно назвать программным ко всему циклу его "таежной лирики". Даже названия многих своих рукописных сборников ("Первоцвет") поэт берет из этого небольшого, но емкого стихотворения, где "имена, как цветы", и цветы - как имена. (1)
Взаимоотношения автора с природой многогранны. Он и наблюдает, и спрашивает совета, и исповедуется ей. Природа как советчик выступает и в стихотворении "Лесной базар". Птичий базар ведется на человеческом языке и темы, будто взяты из нашей жизни. Это обида, воровство, деньги. Но для Кутилова все наоборот. Он даже из птичьей речи берет темы для творчества:
Я каждый день
хожу сюда -
купить четверостишье.
("Лесной базар")
Из этих "покупок" набралось несколько четверостиший, общая тема которых - проблема самосознания. В четырёх строках заложены некие формулы, определяющие характер, назначение животных и вещей. Четверостишия Кутилова - это своеобразные поэтические эскизы, лёгкие наброски карандашом, предшественники цикла "Ромашка". (4)
В творчестве Кутилова нет деления на живое и не живое. Поэт не оживляет, а воспринимает окружающий мир как думающий, чувствующий, жилой во всех отношениях. Все имеет своё сознание, от месяцев года до вещей. Вещи живут насыщенной жизнью. Они могут испытывать эмоции: "Скучают лыжи у плетня", "Железо радостно ржавело"; страхи "Никого не боится ружьё... Только ржавчины, правда, боится".
Венцом гармонии, венцом восприятия всего мира как живого можно считать стихотворение "Книга Жизни - мой цвет-первоцвет! ". Стёрты границы между людьми и природой, что выражается даже на письме: все со строчной буквы. В этих восьми строках заложена сущность поэта, его внутренних мир, несущий в себе созидание и простоту. (4)