Книга Жизни - мой цвет-первоцвет!
Имена, как цветы на полянке.
В темных чащах - таинственный фет,
на озерах - кувшинки-бианки.
Белый дым, голубой березняк
да подсолнухи ростом до крыши.
Иван-чай, Паустовский да мак.
Подорожник, ромашка да Пришвин...
"Таежная лирика"... К сожалению, этот богатейший пласт поэтического творчества Аркадия Кутилова наименее сохранился.
Сохранился длинный перечень, где рукой поэта выписаны лишь первые строчки стихотворений, относящихся к шестидесятым годам. Многое из этого списка дошло до нас, но многого не удалось обнаружить ни в архиве поэта, ни у его друзей, ни в газетах тех времен. Вот лишь некоторые из этих строк: "Бушуют всходы!. Земля от мощи рвет параллели!. ", "Звенели кони. Ржали колокольни... ", "В синих чащах полно подлежащих... ", "Работы нет моей кедровой лире!. ", "Деревня, здравствуй, здравствуй, вот и прибыл я!. ", "Я сижу в гостях у осени... ", "Ружьем украшена спина, душа в святом огне... ", "Какие рябчики на гатях! Жар-птицы серого пера!. "
Стоит лишь вслушаться, вчитаться в эти прекрасные строчки, как совершенно поразительным образом оказываешься под очарованием и самих стихов - даже не прочитанных, утерянных, быть может, уже безвозвратно... (1)
Перевернув последнюю страницу стихов "таёжной лирики" мы окунаемся в Любовь. Любовь человеческую, грешную и святую, испепеляющую и дарующую новые силы. Все, что окружает, перестаёт существовать, жизнь делится на два периода до и после: Как вчера
мы любили весь свет, так сегодня мы любим друг друга. (4)
Принято считать, что у каждого большого поэта есть своя главная тема, которую ему удается раскрыть наиболее глубоко и полно, и точно так же - глубоко и полно - раскрыться в ней самому. У Кутилова и здесь - все иначе, все по-своему. Трудно назвать тему, где Кутилов уступил бы Кутилову. Его любовная лирика, отнюдь не затмевая прежних стихов, все же ошеломила читателя - богатством эмоций, неожиданностью поэтических приемов, пронзительностью интонаций, абсолютно своим, новым, кутиловским взглядом на древнюю, как мир, тему. Стихотворения этого цикла поражают не столько разнообразием тональностей, сколько способностью автора предельно точно и мастерски передать любую из них - от нежных и чистых строф о едва пробуждающемся чувстве до грубоватых, нервных, задыхающихся строк, в которых уже угадывается будущий бунтарский голос поэта:
Я люблю! через горы и годы!. .
Я люблю! сквозь любые погоды!. .
Я люблю! сквозь погосты-кресты,
Сквозь туманы-дороги-мосты!. .
Сквозь цветы восковые у морга,
Сквозь судьбу, что к молитвам глуха!. (1)
Женщина в поэзии Кутилова существо волшебное, обладающее таинственной силой. Не случайно женщина названа солнечной, а значит дарующей жизнь. Стихотворения подобны палитре художника, в них переданы самые тонкие и разнообразные оттенки любовного чувства. В зависимости от чувства меняется ритм, структура текста. Нежные, лирические настроения преображаются в плавный, замирающий от любви текст:
Я впусти тебя в душу погреться,
Но любовь залетела вослед...
И теперь на тебя насмотреться
Не смогу и за тысячу лет.
("Кем то в жизнь ты не ласково брошена... ")
И совсем другой темп стиха при передаче страсти. Любовь подобна лавине, чувство переливаются через края строк:
Я люблю! ослеплено и гордо!
От любви перекошена морда,
от любви перехвачено горло,
от любви не хватает дыха...
("Я люблю! через горы и годы!. ")
Женщина Кутилова существо с одной стороны реально, воспринимаемое как физический объект, с другой стороны, наделённое высшими силами и судьбоносной сутью:
Я люблю вас в танкетках, сапожках...
Но дурею при виде босых!
Это выше изысканной моды -
Босы ноги да чёлка со лба...
Это верх совершенства природы...
Это ж надо, - босая Судьба!. .
("Моды")
Если строка "но дурею при виде босых" - это мощный эротический образ, то "босая Судьба" - категория философская. В одном из поздних стихотворений Кутилова вновь появляется образ "босой", это также существо женского пола, но:
Стихи о девушке босой
вчерашней вызваны грозой...
сгибается от груза
моя босая муза...
("Стихи о девушке босой... ")
Так в одну нить вплетаются образы женщины, судьбы и музы. И всё это - Она. Дивное, солнечное, окрыляющее существо. Приходящая к поэту в различных обликах, всегда его сопровождающая. (4)
Одной из ведущих тем творчества Кутилова является тема войны. Но читая стихи поэта мы не найдём строк, воспевающих героизм военных. Война не подвиг, это убийство. Через всё своё творчество Кутилов проносит свою главную мысль - "не убей". Этой темой пропитана вся "таёжная лирика" и в ней дана неизбежная составляющая любого зла:
... Добро можно делать
и одному,
а для зла - нужны двое.
(У Гуляй-ручья) (4)
С особой болью и надрывом звучат у Кутилова стихотворения пацифистской направленности. В этих стихах поэт КРИЧИТ о самом страшном зле на планете, кричит порою с такой яростью, что, пожалуй, не все примут эти гневные строки. А точнее - не все ВОСПРИМУТ их. Несмотря на то, что Аркадий Кутилов - поэт предельно понятный, доступный, обходящийся без разного рода словесных кандибоберов, - ПРОЧУВСТВОВАТЬ душой его поэзию, осознать, что этот гнев - оборотная сторона любви, - дано, очевидно, не каждому. Как писал один из его рецензентов - это может лишь человек "с просветленным сердцем").
Люблю военных! Ба-бах! Ура!
Для них Мичурин - чудак, не больше...
Люблю военных! Они вчера
Бензином выжгли всю зелень Польши!
Костелы с ходу крушили лбом...
(Чужим, конечно, они ж не дети. .).
У них на картах мой тихий Омск
Намечен в пищу одной ракете!
Люблю военных - своих, чужих,
Тех, что в окопах, и тех, что пленные...
Люблю военных! За то, что их всех
Передавят, как вшей, военные!
Стихотворение "Россия, год 37" - совсем небольшое, по сути, четверостишие, разбитое автором на двенадцать строк, написанное верлибром. Поначалу ничто, кроме названия, не вызывает тревоги... Некий майор, обследующий некую яму, ведет разговор с неким подчиненным, разговор, казалось бы, обыденный, совсем нестрашный и даже проникнутый своеобразной "заботой" о тех, для кого эта яма приготовлена. Всю эту "нестрашную обыденность" буквально взрывает одно-единственное последнее слово, после которого становится ясно, что перед нами - подлинный шедевр:
Ну, хорошо...
Давайте ужинать,
да надо
людей расстреливать...
Трудно представить более яркий психологический портрет, который можно создать столь скупыми средствами!
Тему тридцать седьмого года продолжает стихотворение "Аутодафе назаретской Маруси". Продолжает весьма своеобразным образом... Поэт как бы накладывает один исторический срез на другой - период сталинских репрессий на события двухтысячелетней давности, - и наше совсем еще недавнее прошлое, отодвинутое на две тысячи лет, вдруг становится еще страшнее и зримей. (1)
Кутилов описывает казнь Христа, его мучения, взывания к всемогущему Отцу... Но является
Мать. Как чудо, как последняя надежда...
... Мария бесслезно
на Сына глядит: "Мой мальчик,
ты вправду опасный бандит?. "
Грядущей Мадонны нелепый вопрос
ударил, как выстрел,
и вздрогнул Христос...
Прочувствовал крест
онемевшей спиной
и плюнул в Марию кровавой слюной.
Сегодня, когда христианская религия на глазах приобретает черты государственной идеологии, есть опасение, что Аркадий Кутилов вновь будет обвинен в "крамоле". Хотелось бы успокоить и верующих, и верящих в то, что они верующие: это стихотворение не о Христе. Оно - о нашем с вами вчерашнем дне. О страданиях, которые были подчас не легче Христовых. О предательствах, которые были порой не мельче... (1)
Стихи Кутилова отличаются повышенной эмоциональностью, оценочностью даже на фоне произведений других омских поэтов, эмоциональный "градус" которых заметно выше некоторого "среднероссийского". Это проявляется, прежде всего, в использовании не нейтральной лексики - почти каждое третье слово в стихах Кутилова (30 % по сравнению с 20-22% у других авторов) является экспрессивно и/или стилистически маркированным: водичка-поилица, морда, мужик, пичужка, сивер (обл), добренький, дивиться, захлюстан, искорежено, уцепиться, щериться, вдрызг и т.д.
Активнее многих Кутилов использует не только лексику разговорного употребления (её частотность сопоставима лишь с соответствующей в стихах Е. Кордзахии, Ю. Перминова, В. Гаврилова, Ю. Вернадской), но и разговорные синтаксис и интонацию. Обилие вводных слов и конструкций, междометий, обращений, элементов диалога создаёт ощущение непринужденного разговора автора /лирического героя произведения с его адресатом/читателем. В то же время эта непринуждённость не означает непременной дружественности, разговора на равных с любым и каждым:
Мне ближе любая из гадин,
Чем ты, мой читатель-толпа...
Эта же требовательность к собеседнику, даже некоторый снобизм звучат и в одной из "заповедей" Кутилова: "Я буду разговаривать с тобой тогда, когда ты рядом с моими произведениями поставишь свои".
Кутилов вообще парадоксален. В его стихах нарочито перемежается высокое и низкое, глобальное и мелкое, общее и частное. Впрочем, земное (даже подчеркнуто "приземленное", "заземленное") и космическое, телесное и духовное, реальное и символическое, сталкиваясь, часто не разводятся, не противопоставляются, а существуют рядом, вместе. Как, наверное, и в жизни: Сидят в луну влюбленные собаки, молчат пока, вбирают голоса...