Чрезмерная чувствительность и нерешительность не дают Францу преодолеть себя, именно поэтому слова Луки о том, что Штернбальд сбился с пути, легко вводят его в подавленное состояние и понимаются им как призыв оставить искусство. К его первоначальной цели возвращает героя Альбрехт Дюрер, и все же становление художника происходит в дальнейшем в отсутствии мастера.
Со временем к Францу приходит спокойствие и мужество, сомнения отступают и он убеждается, что выбрал верный жизненный путь. Он пишет картины и совершенствует свое мастерство, посещает европейские страны и знакомится с новыми людьми, в том числе и с людьми искусства, он находит себе друга поэта, с которым проходит большую часть своего пути, является участником множества увлекательных событий, и чем больше и глубже он познает окружающий мир, его негласные законы и порядки, тем больше чувствует свою отчужденность от него, отстраненность и в, некоторой степени, отвращение. Вся эта суетная жизнь, полная холодного расчета, праздности и деловитости, торговых сделок и банковских счетов чужда и неприятна молодому художнику, она подавляет в нем творческое начало, художественный потенциал. Штернбальд осознает, что принадлежит лишь миру искусства, существующем только в душе романтика, что путь художника есть его судьба, проявление божественной воли и он не может оступиться или сойти с него, ибо тогда потеряет себя. Героя уже не смущает несовершенство, неточность собственных полотен, он просто продолжает писать картины, положившись на интуицию. В одном из своих писем другу Себастьяну он пишет:
«…И потому я решил положиться на время и на самого себя. Ежели мне суждено стать художником, ежели способен я стать им, наверняка и стану; мой друг Рудольф не перестает смеяться над моей нерешительностью и робостью, которые мало-помалу проходят. В чистой душе отражаются и оставляют след все впечатления, и даже то, чего не сохраняет память, втайне питает художнический дух и не пропадает даром. Это утешает меня и сдерживает тоску, которая раньше слишком часто овладевала мною.» (с. 107)
Наконец, Франц Штернбальд достигает цели своего путешествия и приезжает в Италию. Эта страна искусства производит на героя неизгладимое впечатление:
«Только художнику дано подлинное и благороднейшее наслаждение миром и его радостями, он открыл великую тайну претворения всего сущего в золото. Италия – страна, где певчих птиц вдохновляет сладострастие, где каждому ручейку заповедано весело журчать о блаженстве. На далеком севере сама радость оборачивается жалобой, люди там не смеют схватить пролетающего ангела за огромные золотые крылья и стянуть вниз.» (с. 210)
В Италии герой ведет светский образ жизни, посещает балы, заводит любовные интрижки, не прекращая при этом писать. Его вдохновляют полотна итальянских художников. Для Франца открывается новое искусство, новая жизнь. Он постоянно ходит в церкви, картинные галереи, в мастерские художников, желая узнать как можно больше нового, продвинуться вперед в своих представлениях, постичь истинную сущность и природу искусства, и чем дольше он изучает итальянское искусство, чем глубже всматривается в творения итальянских мастеров, чем сильнее проникается он их великолепием, величием и одухотворенностью, тем все чаще и чаще признает их превосходство над собой и над всем, что он считает настоящей живописью. Франц вдруг понимает, что мир и искусство гораздо богаче, нежели он мог предполагать. Он восхищается произведениями Тициана и Антонио Аллегри, который как никто другой может изображать любовь и наслаждение, его завораживают полотна Рафаэля. Огромное впечатление на него производит «Страшный суд» Микеланджело, вызвавший у него смесь восторга, преклонения и ужаса. Более того, итальянское искусство, итальянская музыка оказывает на него настолько мощное влияние, что он решается сменить веру и переходит в католичество.
Находясь под воздействием всего пережитого он чувствует, что душа его переменяется, как бы рождается заново, и искусство овладевает им с новой мощной силой. Впервые в жизни меняются идеалы молодого художника и он больше не считает своего наставника Альбрехта Дюрера вершиной живописи, он освобождается от чрезмерного влияния его авторитета, что вовсе не значит потерю уважения к нему, но помогает Францу начать творить свободно, привнося в искусство что-то новое, свое. В своем последнем письме другу он пишет: «…Но что сказал бы или почувствовал я, если бы моим детским глазам предстали просветленные лики с картин Рафаэля? Если бы дано мне было их понять, то я наверняка упал бы на колени и вся моя юная душа изошла бы в благоговении, слезах и восторге; ибо у нашего великого Дюрера можно еще увидеть земное, понять, какими путями искусный и умелый человек пришел к этим лицам и этим идеям; а если пристально вперить глаза в картину, то мы даже как бы можем согнать с нее раскрашенные фигуры и открыть под ними обыкновенную голую доску, - но у этого мастера, мой дорогой, все сделано так удивительно, что ты совершенно забываешь про краски и искусство живописи и только испытываешь сердечное смирение перед небесными и в то же время такими задушевно человечными образами, и любишь их горячей любовью, и отдаешь им свою душу и сердце.» (с. 229)
Несомненно, в формировании личности Франца большую роль играет его отношение к искусству. Множество раз в романе герой высказывает мысли по поводу своего ремесла. Живопись, творчество вызывает в нем восторг и восхищение, бурные эмоции; он не может представить себя без искусства, оно является смыслом, целью его жизни, призванием. Искусство по мнению молодого художника в первую очередь должно служить средством выражения человеческого духа. Нет ничего прекраснее творений человеческой души, являющихся доказательством ее абсолютной свободы и совершенства. Герой считает, что только через творчество, созидание возможно развитие человеческой личности. Наиболее полно и четко свою позицию Франц высказывает на званном ужине у Вансена в споре со стариком, он говорит: «Что может быть великолепнее зрелища человеческого духа, смело изливающегося в самых разных направлениях, подобно бесчисленным струям искусно сделанного фонтана, играющим на солнце? То-то и радует, что не все люди хотят одного и того же: и потому оставьте в покое невинное ребячливое искусство. Ведь именно в нем величие человеческого духа проявляет себя самым чистым, приятным и непосредственным образом, оно не сурово, как мудрость, а подобно смиренному ребенку, чьи невинные игры не могут не трогать и не радовать всякую чистую душу.» (с.94)
Интересным моментом, выражающим отношение Штернбальда к искусству является эпизод, когда молодой художник отправляется в родную деревню, чтобы навестить своих родителей, и по дороге знакомится с кузнецом, с которым завязывает разговор об искусстве. Здесь он впервые сталкивается с человеком, не видящим пользы от его занятия. Такая точка зрения возмущает его и, вместе с тем, погружает в раздумья, ведь «он никогда еще не задумывался над тем, полезно ли людям его занятие, а просто отдавался своему влечению». (с. 13) Как убедить простого необразованного человека в истинной значимости искусства, если оно, действительно, не приносит никакой материальной выгоды? Франц приводит не совсем убедительные с позиции деревенского обывателя доводы в своей попытке, которая все же имеет успех, тем самым выражая собственное отношение к ремеслу живописца, то, как он сам понимает его назначение. Отсюда читатель узнает, что для героя очень важны эстетическая и просветительская функции:
«Картины радуют человеческий глаз и душу, они приумножают славу господню, поддерживают веру, чего же больше требовать от благородного искусства… Ну так не прекрасно ли, что всякий с усердием трудится, дабы еще более возвысить искусство и еще правдивее представить живое лицо человеческое? Не правда ли, для всех апостолов, для всех тогдашних христиан были великим утешением написанные Лукой изображения умершего Спасителя, и Марии, Магдалины, и других святых? Они словно бы видели их перед глазами и могли коснуться». (с. 13-14)
В этом эпизоде затрагивается также еще один интересный вопрос: приносит ли искусство материальную пользу и должно ли оно ее приносить? Штернбальду такой вопрос кажется неуместным: «Зачем ему приносить пользу государству, обществу? Когда великое и прекрасное унижалось до того, чтобы приносить пользу … истинно высокое не может и не должно приносить пользу; эта полезность совершенно чужда его божественной природе, и требовать ее значит втаптывать в грязь возвышенное, низводя его до низменных потребностей человека». (с. 94) Материальную выгоду можно искать в любом грубом ремесле, но никак не в возвышенном занятии. Искусство не должно быть полезным государству, обществу, науке; оно не должно служить для обеспечения телесных потребностей человека. Интересно, что Франц совершенно отвергает мысль о том, что живопись – его профессия, хотя она приносит ему доход; он часто говорит, становится противен сам себе при осознании того, что получает за свои картины деньги. Живопись для героя – это целый мир, пристанище его души, он не отделяет себя от искусства, от творчества, так как осознает свою предназначенность свыше этому занятию. Вопрос об избранности также часто ставиться в романе. Тик убежден, что искусство не есть достояние многих, оно может быть понято и воспринято только посвященными. Свою позицию писатель передает и главному герою. Штернбальд, создавая свои картины, не надеется на их всеобщее признание. Осознание того, что гений никогда не будет понят толпой приходит к нему сразу, так как перед ним длительное время находится живой пример – его учитель Альбрехт Дюрер – талантливейший художник, ведущий скромную бедную жизнь. В споре со стариком на ужине у Вансена Франц говорит: «Великий человек, благородный поступок пробуждают огонь в груди у индивида; толпа же тупо удивляется и не понимает, и не чувствует; точно также смотрела бы она на невиданного зверя, она насмехается над возвышенным, полагая его вымыслом. Кого почитает свет и кому поклоняется? Лишь низменное понятно черни, лишь на презренное взирает она с восторгом.» (с. 94)