Смекни!
smekni.com

Разграничение временных пластов в "Жизни Арсеньева" И. Бунина (стр. 3 из 4)

Вспоминая, автор задает вопрос: «Много ли таких дней помню я?» и отвечает: «Очень, очень мало…» Стоит еще раз подчеркнуть избирательность и отрывочность воспоминаний как свойств памяти. Сознание хоть и не оформляется, но велика доля бессознательного: «Я уже что-то слышал о них на дворне – что-то непонятное, но почему-то запавшее мне в сердце». Он еще не понимает, но уже запоминает – так действует непроизвольная память, характерная для детского возраста.

Начинается социализация Арсеньева, он уже начинает осознавать изменения своего социального положения (в прошлом, в детстве) и говорит об этом в настоящем: «Я уже знал, что мы стали бедные, что отец много «промотал» в Крымскую кампанию, много проиграл, когда жил в Тамбове, что он страшно беспечен и часто, понапрасну стараясь напугать себя, говорит, что у нас вот и последнее «затрещит с молотка…» Автор заключает в кавычки слова «промотал» и «затрещит». Эти слова, скорее всего, он слышал от взрослых, до конца не понимал их значения, и чтобы это показать автор и прибегает к использованию кавычек.

Если все время для маленького Арсеньева было беспечным, то одно событие «омрачило эту счастливую пору» - в провале погиб Сенька. Автор вспоминает слова: «надо немедленно дать знать становому послать стеречь «мертвое тело». И в настоящем задает вопрос: «Почему так страшны были эти совершенно для меня новые слова? Значит, я их уже знал когда-то?» Во второй части вопроса автор и дает ответ. Напрашивается сам собою вывод: понятие о смерти дается человеку априорно.

Автор медитирует на тему Бога и смерти, говоря о том, что Бог и смерть неразрывно связаны друг с другом, задумывается над тем, когда эти понятия стали для него актуальными. Говорит о том, что, будучи ребенком, осознал, на интуитивном уровне понял конечность бытия: «…и я уже знал и даже порой со страхом чувствовал, что на земле все должны умереть…»

«Дни слагались в недели, месяцы, осень сменяла лето, зима осень, весна зиму… но что я могу сказать о них? Только нечто общее: то, что незаметно вступил я в эти годы в жизнь сознательную».Эта фраза подводит итог бессознательному, интуитивному, природному детству Арсеньева. Автор проводит невидимую границу между бессознательным и сознательным, этой границей является случай, когда Арсеньев увидел себя в зеркале и обнаружил перемену в своем облике. В настоящем автор задается вопросами, почему он обратил внимание на перемену; почему удивился, обнаружив ее.

С появлением Баскакова – учителя и воспитателя Арсеньева, жизнь Арсеньева изменилась. Он читает «Дон Кихота», журнал «Всемирный путешественник», Робинзона. Таким образом, сознание все больше расширяется, вбирая в себя новые знания. Смотря на то, как Баскаков рисует акварелью, Арсеньев мечтал стать живописцем, «и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно божественного смысла и значения земных и небесных красок». Здесь на бессознательном уровне попытка уподобиться Творцу, ведь художник – это Бог в определенном смысле. Через живопись происходит сближение с красотой природы, которая является неким итогом: «Эту мгловую синеву, скворещую в ветвях и листве, я и умирая вспомню…»

Арсеньев подвергает анализу чувства, возникавшие у него при прочтении книг, которые давал ему Баскаков. Здесь переплетаются три пласта времени: настоящее, в котором автор анализирует; прошлое, когда представлены непосредственно мечты Арсеньева о рыцарстве и философское, когда автор размышляет о том, что когда-то принадлежал к миру рыцарей и таким образом высказывает идею о переходе человеческого бытия из одного состояния в другое. О точности своих детских представлений Арсеньев может судить лишь с позиции знающего, опытного человека: «Я посетил на своем веку много самых славных замков Европы, и, бродя по ним, не раз дивился: как мое я, будучи ребенком, мало чем отличавшимся от любого мальчишки из Выселок, как я мог, глядя на книжные картинки и слушая полоумного скитальца, курившего махорку, так верно чувствовать древнюю жизнь этих замков и так точно рисовать себе их?» Таким образом, детские ощущения подтверждаются опытом многих лет сознательной жизни Арсеньева. И далее автор удивляется детской способности видеть картины, описанные в произведениях Пушкина и Гоголя. Но и здесь детское сознание делает выбор в свою пользу, определяя, что нужно, а что нет. Так и проходит становление личности и формирование жизненного пути Арсеньева.

У Арсеньева на тот момент было две жизни, о чем и размышляет автор: жизнь ирреальная, которой он жил благодаря книгам, и жизнь реальная. Жизнь ирреальная занимала большую часть сознания Арсеньева, а настоящая жизнь была бедна и тянулась от места к месту, от события к событию. Автор дает сведения о том, в какой среде рос Арсеньев, где налицо время давнопрошедшее. Однако здесь же автор медитирует на тему России, где переплетаются несколько пластов времени, обобщаясь до предела философского.

Очень интересен и сложен с точки зрения временной организации следующий момент: «А с какими задатками рос я, можно судить по следующему: стал однажды Николай рисовать мне мое будущее, - ну, что ж, сказал он, подшучивая, мы, конечно, уже вполне разорены, и ты куда – нибудь поступишь, когда подрастешь, будешь служить, женишься, заведешь детей, кое-что скопишь, купишь домик,- и я вдруг так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался…»

1) перед нами косвенная авторская оценка в настоящем: «А с какими задатками я рос можно судить по следующему…»

2) время события как факта: разговор с братом Николаем.

3) Установка в прошлом на будущее относительно настоящего, т.е. Арсеньев в детском возрасте задумывается о своем будущем и оценивает его.

Помимо этого, эпизод осложняется и присутствием инородного сознания - сознания брата Николая.

«В последний год нашей жизни в Каменке я перенес первую тяжелую болезнь – впервые узнал то удивительное, что привыкли называть тяжелой болезнью и что есть на самом деле как бы странствие в некие потусторонние пределы». С этого начинается «календарное» описание жизни Арсеньева. В настоящем автор выстраивает некий событийный календарь того года и показывает изменения сознания героя:

1) Болезнь. «Заболел я поздней осеню». Здесь автор анализирует переходное состояние рассудка и радость пребывания человека на земле, приобщение к жизни: «И какой неземной ясностью, тишиной, умилением долго полна была душа после того, как я вернулся из этого снисхождения во ад на землю, в ее простую, милую и уже знакомую юдоль».

2) Святки. «Святки эти прошли весело. Отец пил, и каждый день, с утра до вечера шло у нас разливанное море, и дом был полон гостей…»

3) «Затем умерла Надя – месяца через два после моей болезни, после святок».

4) «А весной умерла бабушка. Стояли чудесные майские дни…»

5) Смерть сестры Нади еще более повлияла на обращение Арсеньева к Богу: «Я пламенно надеялся быть некогда сопричисленным к лику мучеников и выстаивая целые часы на коленях, тайком заходя в пустые комнаты, связывал себе из веревочных обрывков нечто вроде власяницы, пил только воду, ел только черный хлеб…» - эта жизнь была зимой.

6) Весна. «Настал апрель, и в один особенно солнечный день стали вынимать, с треском выдирать сверкающие на солнце зимние рамы…»

7) Август. Здесь автор говорит уже о новом этапе жизни Арсеньева, о противоречиях в сознании, которые сопровождают переход из одного состояния в другое. «В августе того года я уже носил синий картузик с серебряным значком на околыше. Просто Алеши не стало – теперь был Арсеньев Алесей, учение первого класса». Несмотря на то, что это событие изображено как факт, авторская оценка присутствует и выражается она особым сочетанием временных форм: наречие «теперь», которое предполагает наличие глагола в форме настоящего/будущего времени сочетается с глаголом в форме прошедшего времени «был» («теперь был»).

Книга первая заканчивается сценой охоты: «Как-то в конце августа отец надел высокие сапоги, подпоясался поясом с патронами, перекинул через плечо ягташ, снял со стены двустволку, кликнул меня, потом свою любимицу, каштановую красавицу Джальму, и мы пошли по жнивьям вдоль дороги на пруд». Здесь вновь переплетают временные пласты: автор в настоящем повествует о былых событиях, представляет и анализирует мысли Арсеньева на тот момент.